Выходит дерьмово: падаю в траву, лодыжку обжигает огнем. Че-е-ерт. В потемках ощупываю ногу над кедом. Вроде все цело, пошевелить могу, но растяжение точно имеется. Сейчас опухнет, и буду я одноногий пират на ближайшие пару дней. Ну Бабай, ну гад.

– Ты живая?

Черт-черт-черт – это я уже мысленно, потому что последний, кому я хотела бы показаться валяющейся в канаве, это Холостов. Откуда его принесло? Из беседки, что ли, на шум выскочил? Только не это, тогда и Люда – как там ее, Аршанская? – тоже сейчас примчится, чтобы засвидетельствовать мое фиаско.

– Живее всех живых, – огрызаюсь. Пытаюсь подняться, но нога предательски подгибается. Спокойно, Лера, это просто растяжение, что ты, раньше ноги не подворачивала, что ли? По детству, так вообще, как за здравствуй. Бабушка даже говорила, что у меня «привычный» вывих. – Эй! – возмущаюсь, когда меня просто берут за плечи и ставят на ноги.

– Точно все нормально? – я на границе света и тьмы, сам Холостов прямо под фонарем, и ему приходится вглядываться. Я же его прекрасно вижу: в отличие от меня, Мажор оказался догадливее и, выходя наружу на ночь глядя, нацепил поверх футболки джинсовую куртку.

– Порядок, – огрызаюсь.

Отступаю от него, стараясь поменьше давать нагрузку на поврежденную ногу, хватаюсь за фонарный столб, чтобы сохранить вертикальное положение. Надо бы поблагодарить, но мне больно и досадно. Если не передумаю, то завтра скажу спасибо.

Холостов щурится, глядя на меня, и улыбается, ехидно так, аж не могу.

Перевожу дыхание, собираясь с силами. Надо дохромать до комнаты и перевязать лодыжку. Не хочу в медпункт. На ночь перетяну, завтра чуть-чуть похромаю, и пройдет. А Бобка жив-здоров, попробую потом выбежать в светлое время суток, чтобы найти этого гаденыша без членовредительства.

– Тебя там не заждались? – бурчу, пялясь в темноту и всячески избегая встречаться с Холостовым взглядом. Неуютно мне с ним, проваливал бы.

– Да меня вроде никто не ждет, – усмехается.

Хмурюсь.

– А Люда?

– Аршанская? – тоже, значит, фамилию запомнил. Красивая, кстати. Фамилия в смысле.

– Какая ж еще? – подпрыгиваю на здоровой ноге, сдвигаясь ближе к фонарному столбу – так стоять полегче. – В беседке-то не околеет?

В ответ – тишина. Надо сказать, интригующая; приходится повернуться. Оно того стоит: вижу, как Костя хмурится. А то вечно как довольный жизнью удав.

– В какой беседке? – спрашивает осторожно. Ну не иначе решил, что я еще и головушкой того – о камень хлоп.

Хм, а может и «того». Не похож он на быстро одевшегося человека, только-только выпрыгнувшего из жарких объятий. Я, конечно, не спец, но слишком уж он аккуратно выглядит, волосы причесаны, одежда вся разглаженная, будто только из-под утюга или отпаривателя.

Что-то мне стыдно: придумала то, чего нет. В Сурок прибыло пятьдесят человек, мало ли кто вышел поразвлечься на свежем воздухе. С чего я только решила, что это мои одногруппники?

– Не бери в голову, – спешно натягиваю на себя наитупейшую улыбку. Когда люди так улыбаются, им опасаются задавать дополнительные вопросы. – Ты иди, я сейчас кота своего найду и пойду спать. Спасибо за помощь! – оказывается, когда вот так неискренне улыбаешься, и благодарить неискренне проще простого.

Но Холостов и не думает сваливать, чтоб его.

– Ты же не дойдешь, давай помогу.

Ага щаз-з, нашел дуру.

– Не-не-не, – машу головой. – У меня кот непроведанный. А мы в ответе за тех, кого приручили. И нога уже прошла. Вот…

И падаю.

Снова.

Черт.

Воспоминание 28

– Точно не наденешь мою куртку? Ты как ледышка.

– Не надену.

– Стесняешься, что ли?

– Мне твой парфюм не нравится.

– Хм, девчонкам обычно, наоборот, нравится.

– А я, может, аллергик. Надену, пропахну, распухну – и привет семье.

– Слушай, ты чего такая вредная?

– А ты чего такой настойчивый? Сказала: спасибо, нет. Вот и иди в своей куртке.

– Ладно, без проблем.

– Ладно.

Так и идем. Чтобы меня несли, я отказалась наотрез, поэтому Холостов ведет меня как раненого бойца – перекинул мою руку через свое плечо и поддерживает за талию. Холодно и правда зверски, и тайком греюсь об его руку, но продолжаю упрямствовать. А еще болтать и спорить, да. Я не из разговорчивых, но боль в ноге совершенно не вовремя развязывает мне язык. И я уже проклинаю тот миг, когда для отмазки сказала, что хочу навестить кота. Ушел бы Мажор своей дорогой, а я бы уползла в свою комнату. Бобка сам от меня сбежал, так что подождет денек: лучше сутки ожидания, чем дохлая хозяйка. Но нет же, вздумалось мне ляпнуть, что нужно навестить «котенка» сегодня и никак иначе. Наверно, Холостов решил, что я совсем сдвинутая. Ну и пусть считает, может, подальше держаться будет.

А парфюм у него приятный, и я в принципе не аллергик.

– Откуда у тебя с собой фонарик? – спрашиваю, когда повисает молчание, и, по уму, не следует его нарушать.

– Из дома. На брелоке с ключами обычно болтается. Иногда полезно, видишь же, – все такие предусмотрительные, плюнуть не в кого. – Чего сопишь обиженно? – тут же проявляет чудеса хорошего слуха.

– Не обиженно, а раздраженно, – огрызаюсь. Бесит.

– Сдался тебе этот кот на ночь глядя.

– Сдался! – ни шагу назад. Поздно признаваться, что я сама давно передумала. – Лучше скажи, чего сам по саду шлялся?

– Может, я лучше тебя на руках или на плече понесу?

– Нет.

– Да просто вышел прогуляться. Курить недавно бросил: сигарет нет, а привычка осталась. Пошел проветриться.

– Капля никотина убивает лошадь, – морщу нос, будто от него и сейчас воняет табаком.

Я, вообще, к курению отношусь индифферентно. В школе попробовала, не втянулась. Потом на работе иногда покуривали на перерывах: кто как, а я больше для того, чтобы вырваться с рабочего места и кардинально сменить обстановку. Но это по первости и нечасто. Потом и вовсе бросила. Курить нынче невыгодно, а я деньги копила. Для бабушки.

Вспоминаю бабулю, и настроение стремительно падает. Даже хамить Холостову больше не хочется. Ну чего я злюсь на него? Случайно встретил, не прошел мимо, повел себя джентльменом, даже куртку свою предложил. А я тут веду себя как тупая агрессивная малолетка.

– Знаешь что, – говорю и останавливаюсь; ладонь спутника на моей талии напрягается, так как он по инерции продолжает двигаться вперед и только потом понимает, что я остановилась намеренно, – пошли в замок. Завтра поищу кота.

Ожидаю, что Холостов выдохнет с облегчением, но не тут-то было.

– Да щаз, – возмущается он. – Такой путь проделали. Немного осталось, – и тянет меня вперед.

Ну уж нет, теперь я заподазриваю неладное. Может, он маньяк и не зря вышел ночью в сад, а на промысел – найти себе новую жертву? Тут, вообще, проверяли кандидатов в маги на психические расстройства?

– Ты так говоришь, будто знаешь, куда мы идем, – подлавливаю.

– Конечно знаю. А ты нет, что ли? – приходит его черед удивляться.

Ну да, ну да, давай, Лера, признайся, что у тебя не только топографический кретинизм, но еще и минимум самосохранения, и ты выперлась по темноте без фонарика искать одного маленького кота на территории огромного сада.

– Догадываюсь, – бурчу и позволяю тащить себя дальше. В движении, кстати, теплее.

Но Мажора не провести. Даже присвистывает.

– Ну ты даешь.

– Поглумись еще, – огрызаюсь, потом некстати опираюсь на поврежденную ногу и шиплю от боли.

– Я в окно видел, как домик ставили, – примирительно объясняет Холостов, кажется, сочувствуя. – Вот там, за теми деревьями. Два шага осталось. У моей комнаты окна как раз на эту часть сада.

Еще лучше. Значит, мы под мужским крылом, и любой, кто посмотрит в окно, увидит, как мы тут с Холостовым разгуливаем в обнимку. Зашибись просто.

– О, раз два шага, я сама дойду, – быстро, пока меня не остановили, сбрасываю руку с его плеча и ковыляю в указанном направлении, приволакивая ногу. – А ты тут подожди, окей? Я быстро! А если некогда, то иди, я сама дойду.

В ответ мне доносится язвительное:

– Спешу и падаю, – гад, зачем доводить мой позор до конца? Совести у него нет. – Фонарик хоть возьми!

За деревьями, куда мне надо, сквозь ветви пробивается фонарный свет. Правильно, я же из своего окна тоже видела освещенную территорию, а мы под жилыми комнатами.

– Обойдусь, – отмахиваюсь.

Воспоминание 29

– Ну и чего прятался, гаденыш? – сижу на газоне и глажу толстое полосатое тело, доверчиво подставляющее мне голову для ласки. – Бабай, Бабаюшечка…

Построили Бабаю не домик, как выразился мой сопровождающий, а настоящие хоромы под стеной здания. А внутри – мягкое одеяло, миски с кормом и водой. Как Боб понял, что это его новое место обитания и никуда не сбежал, остается только гадать. Но мы же не на Земле, кто их знает этих магов, может, наколдовали чего.

Мы с Бобкой на самом деле не особо близки. Заводила его, конечно, я, но у меня то школа была, то работа, Бабай все больше с бабушкой. А в последнее время и вовсе от меня по шкафам хоронился. Так что у нас сейчас повышенный градус любви скорее от того, что мы единственные родные души в незнакомом мире. Вернее, в Междумирье.

– Почему Бабай? – раздается голос сзади, и мне хочется провалиться.

Ну зачем он вышел на свет? Не хочу неверных выводов, если кто-то посмотрит в окно. Не хочу сплетен на пустом месте.

Тем не менее отвечаю:

– Он мелкий боялся всего, под кроватью прятался. Как в детских страшилках – Бабай под кроватью.

– Оригинально, – смеется Холостов, а потом подходит и устраивается рядом на корточках; тянет руку и чешет моего мохнатого друга между ушей.

Ну давай, Биби, вмажь ему! Но эта продажная рожа знай себе мурлычет. Что я там говорила про родных душ среди незнакомцев?

– Предатель, – вздыхаю.

– Красивый, – оценивает Костя и правда прекрасного внешне (но не внутренне!) Бибитто и переводит взгляд на меня. А у него глаза с зеленым отливом – фонарь прямо над нами. – Зачем сюда-то с котом? Это…

– Странно? – подсказываю, тихонько отодвигаясь.

Холостов ржет, не переставая наглаживать мою «плюшку».

– Ну как бы да.

– Не с кем оставить было, – говорю и отворачиваюсь. – Нет у нас с Бобкой никого.

– Друзья, соседи? – не верит мой собеседник.

Что я ему скажу? Что друзей у меня нет? Есть соседи, есть коллеги, есть знакомые. Можно было бы устроить прозвон всех и вся, и, может, кто-то бы сжалился и приютил «котенка». Но все произошло настолько стремительно, что после бабушкиной смерти я вцепилась в Бабая как в последний кусочек дома и потащила его невесть куда, думая лишь о себе, а не о животном. Это ему сказать? Так мы вроде не на исповеди.

– Так получилось, – говорю.

И Холостов, в кои-то веки, проявляет чудеса тактичности и не задает больше вопросов.

– Пошли, – выпрямляется. – А то совсем околеешь, аллергик. Заодно и проверим, как работает лифт, – точно, по лестнице я не проковыляю. – Может, в медпункт? Там, по идее, должна быть кнопка вызова круглосуточно.

– Не надо в медпункт, – приходится проглотить гордость и опереться на его руку, чтобы подняться. – Перевяжу на ночь и похромаю пару дней – всего и делов.

Холостов щурится, всматриваясь в меня.

– А вдруг осложнения?

– А вдруг слоны? – огрызаюсь.

Воспоминание 30

Ну кого, кого принесло ко мне ночью? Лифт не сломался, мы добрались до третьего этажа, я выпроводила Холостова в мужское крыло и поползла в женское самостоятельно. Разулась, плюхнулась на кровать, вытянула больную конечность – опухла вдвое, зараза! – и только-только собиралась с силами, чтобы встать и искать, чем перетянуть ногу, как в дверь постучали.