Я медлила. Сердце бешено отстукивало секунды. Пальцы, сомкнувшиеся на лежащем в кармане болте, стали влажными. Кровь толчками била в голову, река снаружи ревела разъяренной толпой.

Бом-м. Бом-м. Бом-м.

Ладонь легла на створку.

Мне некуда идти, назад пути нет. Немой дышит в затылок, а на проклятом севере вдвоем надежда выжить больше. Сложив два ничтожных шанса, получаешь какой-никакой, но и это не главное…

Он доверяет мне. Неужели зря?

Внутри и впрямь оказалось сухо. Узкий коридор шел под уклон. По стенам вились кабели, перемежаясь с забранными в сетку лампами. Все плафоны уцелели, но электричества, конечно же, не было. Откуда ему здесь взяться?

Тесла успел уйти довольно далеко. Я нагнала его лишь в самом конце – там, где коридор приводил в тупик. Квадратная комната венчала этот червеобразный бетонный отросток. Утопленная в стену шлюзовая дверь мрачной махиной перегораживала путь.

Тесла обернулся на звук моих шагов:

– Дальше никак.

Еле мерцающий луч фонаря обозначил плотно сведенные гермозатворы и мертвую консоль рядом с дверью.

Комната была крохотной, едва в пять шагов шириной. Кроме пыли и мусора на полу, подвал ничем не мог порадовать.

Я кивнула:

– Закрою выход.

Вернуть на место – только с обратной стороны – болт и запереть дверь изнутри было делом пары минут. Но фонарь садился, и обратно по коридору я двигалась почти на ощупь. Плохо. Из-за дневного дождя нам не удалось подзарядить акумы. До утра, пока не рассветет, этого тоже не сделать, а с рассветом мы отправимся через мост. Что ждет нас на том берегу – неизвестно. И неизвестно, будет ли шанс развернуть зарядник там. В памяти всплыло хмурое, заштопанное облаками небо. Пришел циклон, и он может здесь задержаться. Выждать могли бы и мы, но психопес не даст нам такой поблажки.

Я остановилась у стены, не дойдя до тупика несколько футов. Постучала по корпусу фонаря, будто это могло как-то продлить жизнь издыхающего акума. Свет моргнул. Остаться без подствольника, конечно, паршиво, но это не самое худшее.

Направив фонарь в пол, я повела плечами и выпрямилась, прислушиваясь к себе. Шагах в десяти впереди тускло мерцал подствольник глока. Глаза различали силуэт Теслы, склонившегося над чем-то возле шлюза. Казалось, он не смотрит в мою сторону. Я потянулась было к застежке куртки, но на полпути отдернула руку. Он может прекрасно все видеть, не смотря на меня и несмотря на темноту.

Я снова встряхнулась, отмечая ощущения в каждом суставе, в мышцах, в коже. Зудят ноги, но не больше, чем обычно, – пацан здорово помог нам, избавив от необходимости топать пешком. Саднят ладони, пыль попадает в раны от отравленной воды пади. Плечо ноет, устав от тяжести сумки. Вроде бы все в порядке – пока что.

Рука снова поползла к молнии. Очень хотелось расстегнуть куртку, стянуть ее, ветровку и блузку, проверить заряд акумов – чтобы знать наверняка, что пока все нормально. Я давно не доверяла одним ощущениям. Аугментика может безотказно работать вплоть до полной разрядки акума, и если не поглядывать на индикатор, легко пропустить момент, когда энергии останется критически мало и имплант будет готов отрубиться в любую секунду.

Я тряхнула головой, сообразив, что слишком долго стою на одном месте. Подняла фонарь и медленно двинулась к Тесле.

В другой раз. Или чуть позже. До утра заряда наверняка хватит, а там будет видно. Конечно, если нежданно-негаданно импланты откажут, это принесет массу проблем. Например, что хуже всего, раскроет мои карты. С другой стороны, этого может и не произойти. А вот если я сейчас начну выверять заряд, то все мои фишки будут как на ладони. Коридор отлично просматривается. А поскольку Тесла до сих пор успешно скрывал свои возможности – как, впрочем, и я, – рисковать не стоит. В конце концов, он в таком же положении. Энергия его акумов тоже не бесконечна.

Вдоль спины пробежал холодок. Или – или. Или он раскроется первым, или я.

До Теслы оставалась пара шагов. Я уже различала его лицо, его глаза, взгляд, устремленный вниз – на какие-то бумажки среди мусора. Различала скулы, бледные в чахоточном свете фонаря, голубые жилки под тонкой кожей шеи, темное расплывчатое пятно на рукаве рубашки.

А он упрямый. И странный – порой прокалывается на совершенно очевидных вещах…

В комнате-тупике было зябко. Видимо, зажатая между небоскребами река не успевала прогреться за день, несмотря на жару. Я села на пыльный бетонный пол и обхватила себя руками. В желудке урчало.

– Как психопес берет след, если мишеней несколько?

Не то чтобы меня это действительно интересовало, но сидеть в полной тишине было невыносимо.

– У психопса есть приоритетная цель, а есть второстепенные, – отозвался Тесла. – Эти цели задаются ему во время множественной ориентировки, и при прочих равных условиях пес отдаст предпочтение главной мишени.

– То есть мы могли бы разделиться, – уточнила я, напряженно вслушиваясь.

– В этом отношении психопсы похожи на машину, работающую по простому алгоритму. – Тесла будто пропустил мимо ушей мой вопрос. – И, как и машину, их нельзя подкупить или обмануть. Только сломать. Отличие же заключается в большей гибкости поведения. Это можно сравнить со сложной программой, можно назвать зачатком разума. Психопса ведут две вещи: инстинкт и команда. Но никто не знает, какая из них займет приоритет в каждый конкретный момент времени. Поэтому… – Он наконец повернулся ко мне. – Если мы разделимся, то выиграет только один из нас. Тот, кто успеет уйти дальше.

Я невольно взглянула на своего спутника. Тесла стоял с рюкзаком на правом плече, а левую руку держал на отлете, сжав в кулак побелевшие пальцы. Зажатый в правой кисти глок едва уловимо дрожал – белое пятно света от подствольника подергивалось, падая на камни.

– И не важно, будет ли это главная мишень или нет, – сказал он. – Сейчас мы оба уходим от него по траектории, которая дает максимальное расстояние между нами и псом. Если бы мы разделились, кому-то пришлось бы отклониться восточнее или западнее, что сократило бы это расстояние. И тогда…

– Условия перестали бы быть равными.

Тесла кивнул.

– Пес мог потерять наш след? – спросила я.

Он покачал головой:

– Расстояние небольшое. Вряд ли.

Это «вряд ли» упало тяжело, как приговор. Во рту стало кисло, шею вдруг свело неожиданной судорогой, и сердце на миг оборвалось – но уже в следующую секунду спазм отпустил. Я медленно выдохнула. Потерла еще покалывающую мышцу ладонью. Все в порядке, просто усталость.

Я даже не думала, как хочу услышать, что пес действительно потерял наш след. Что эта настырная четвероного-лапо-рукая тварь бродит кругами и скулит, не в силах учуять ментальные отблески своих целей. Но увы. Эмоции и мысли – не запах, психическая волна не рассеивается так быстро и тянется на куда большем расстоянии.

Говорят, до Гнева Господня резервы человеческой психики активно изучались. А сегодня о том, что такое инфополе и ноосфера, можно узнать лишь обрывками – из случайно найденных книг, тех, что еще сохранились. Да и они в основном устарели задолго до рокового дня. Канула в Лету Сеть, и с ней – тысячи и тысячи трудов, не продублированных в бумаге, исчезнувших вместе с миллионами гигабайт бесполезного хлама. Те носители, что выкапывают из-под развалин, годятся разве что на разбор – в лучшем случае. Жесткие диски превратились в смятые, сплющенные куски изъеденного коррозией металла. Пленка на кинопроекторных бобинах съежилась и сплавилась в липкие комки. Впрочем, даже будь оно цело, все равно нет тех, кто еще помнил бы, как собрать компьютер или тем более наладить кинопоказ. Исчезла Сеть, и исчезли знания, испарились вместе с мейнфреймами в ядерном аду. А книги – те, что не сгорели, не утонули, не были сожраны тараканами, крысами или мутами, – остались разрозненными листами, на которых бурно пирует плесень. А мы… Мы грызем объедки собственного былого величия.

Мы знаем только то, что помогает нам выжить. То, что уцелело через поколения – от видевших Гнев Господень через свои смарт-проекторы в замкнутых системах. Биомеханика, оружейное дело, альтернативные источники энергии. Все это сохранилось потому, что могло нам помочь. А еще – просто потому, что выжили те, кто об этом знал. Случайность определила наш мир. Если бы они знали о другом, то и мы сейчас были бы иными. Если бы были вообще. И, возможно, писали бы новые книги. Или жрали старые, вместе с мутами. Или так же продолжали эти книги жечь…

Мой фонарь моргнул и погас окончательно. Умирающий подствольник на глоке еще смотрел тусклым бельмом, кладя плоский кружок света на груду смятых бумажек в углу.

Бензиновая зажигалка, щелкнув, бросила желтые отблески на выщербленные стены. Сухой мусор весело занялся, как будто только этого и ждал.

– Здесь есть вентиляция. – Тесла поворошил костерок, и тот разгорелся сильнее. – Запах дыма может привлечь местных обитателей, но придется рискнуть.

Огонь взвился и уже через секунду опал, оставив после себя хрусткое черное тление. Вонь горелой бумаги и пластика наполнила подвал. Алого света едва-едва хватало, чтобы вычерчивать границы костра.

Подствольник бесшумно померк. Затрещала динамо-машинка. Я сунула свой фонарь в карман. Динамо на нем нет, а акумы стоит поберечь.

От костра тянуло едва уловимым, но все же теплом, и я придвинулась ближе. Под курткой зудело и чесалось, но речи о том, чтобы раздеться и привести себя в порядок, не шло. Я спрятала ладони в рукава. Покосилась на стоящую рядом сумку. На тряпичном ремне, перерезанном сюрикеном, от узла расползались нитки. Я мысленно пожелала юному поклоннику метательных орудий быть сожранным мутами. Если бы мысли материализовались, пацан бы уже раз тридцать стал трупом.

Дотянувшись до сумки, я вытащила из внутреннего кармана пакетик: дробленое сухое зерно вперемешку с солью и пряными травами. Тесла отложил фонарь, подал мне бутылку с водой. В ней плескалось на донышке.

– Есть банка консервов. – Он присел рядом, подтащив ближе свой рюкзак. – Половину съедим, остальное зальем водой, смешаем с крупой – получится походная каша.

– Ее бы еще неплохо сварить, – заметила я. – Наше подобие костра для этого слабо подходит.

Тесла хмыкнул. Его пальцы механически вращали зажигалку – указательный, средний, безымянный. Вперед-назад, вперед-назад. Мелькала черная изолента.

Не переставая исполнять этот гипнотический фокус, другой рукой он пошарил в своем рюкзаке. Что-то сухо и плотно шлепнулось на пол.

– Вот это его точно взбодрит.

Зажигалка остановилась, зажатая пальцем в серой глове. Огонек заплясал над толстой пачкой купюр, перетянутых широкой белой лентой. Я присвистнула. Вытянула одну.

Старые доллары. И не просто старые – старинные, древние. Доисторические, можно сказать. Большие, бело-зеленые, с портретом какого-то старика на одной стороне и размытой толпой – на другой. Возле портрета проставлена дата печати: 1917 год. А по углам – гордые цифры: единица и четыре нуля.

– Ничего себе запас! – Я потерла купюру. Грубая бумага скрипела под пальцами. – Не думала, что их еще находят. Да тут на пару ужинов хватит!

Тесла ничего не ответил. Молча взял из пачки банкноту, с хрустом смял, поднес к зажигалке. Занявшееся пламя осветило его лицо – плотно сжатые бледные губы, вертикальную морщину между бровей. Хаотичные тени заплясали на скулах. Уголок рта чуть приподнялся в подобии кривой улыбки. Я вопросительно посмотрела на него:

– Думаешь, нет?

И тут Тесла рассмеялся. Держа скомканный десятитысячник в руке, он хохотал, и отзвук его смеха вспуганно метался среди бетонных стен. Танцующее пламя блестело на слоновой кости ровных зубов.

Смех угас вместе с погасшим огоньком. Тесла швырнул горелый обрывок в костер, туда же полетела треть пачки.

– Ты абсолютно права, – сообщил он, поджигая купюры, – сейчас этого хватит на целых два ужина.