Любой бы спился, опустился, но не Виктор. Я прекрасно помню, на каком он был уровне, когда его повязали. Виктор мог бы стать мэром на следующий год совершенно законно, но Рокотов все ему перебил. И этот второй: Гангураев.

Они не могли смириться с его успехом, но у них обоих не было такой хватки, которая есть у Виктора, так что они решили тупо его слить.

Очень хитро и так некрасиво, Рокотов с Рангураевым состряпали Виктору дело, обвинения, улики, свидетелей и конечно, купленный результат.

Я ничего не смог сделать, хотя бился до последнего. Я знал, что зона – это худшее место для Виктора. Лучше бы убили, честно, но запирать того, кто так любит свободу, кто ценит ее, обожает просто. Это было жестко, но я не мог освободить брата раньше.

И еще я не предвидел, что Виктор будет отыгрываться не столько на Рокотове, сколько на его племяннице. Он ничего и никого не забывает. Мне надо было эту девушку спрятать куда подальше сразу как он вышел, хотя я не отрицаю ее вины.

Возможно, у нее были свои причины так поступить и свои мотивы, но она поломала Виктору жизнь. Просто забила последний гвоздь в его дело.

Я понятия не имею, что сделает с этой девушкой Виктор. Могу только надеяться, что он не будет долго мучить этого мотылька и прихлопнет, как только наиграется.

Хотя есть еще одна версия: если Виктор до сих пор не убил Рокотову, она ему нравится, а понравится ему практически невозможно.

Пусть сам выруливает и могу только надеяться на то, что эта Лиза или как ее там будет достаточно умной и не станет махать красной тряпкой перед бешеным быком. К Вите нужен особый подход, но если она найдет его, Виктор отдаст за нее жизнь не задумываясь.

Он жесткий, взрывной, часто неадекватный. Виктор какой угодно, но он точно не трус и не предатель. И да, я знаю, мы с ним в контрах и все такое, но я рад, что теперь Виктор на свободе, потому что вдруг чего, он будет первым, к кому я обращусь за помощью.

Он будет первым, кто даст мне защиту вне зависимости от того, виновен я или нет. Виктор это сделает только потому, что мы братья.

***

Все это время я умираю. Буквально, потому что ремень Виктора кожаный и впивается мне в руки змеей. Как ни стараюсь, ничего не выходит. Беркут сделал такую петлю, что я просто не могу выбраться из захвата. Чем сильнее дергаюсь, тем больше затягивается узел.

Дядя скоро приедет и заберет меня. Он придет, он меня спасет. Повторяю себе это как молитву, хотя прекрасно понимаю, что никто не знает адреса моего нахождения, меня так просто не найти.

Я провисела так час или два, не знаю. Не чувствую рук. Все тело онемело.

Хлопает дверь. Это Виктор вернулся и я тут же отворачиваюсь от него. Голая совершенно, совсем не чувствую рук.

– Ну что, кисуля, беседовать будем?

– Отвяжите меня! Умоляю, отвяжите!

– Адрес назовешь?

– Да!

Замечаю в руках Виктора чашку с парящим чаем. Да он издевается.

Мой палач входит и отвязывает меня. От слабости и боли я медленно оседаю на сено. Сопротивлятся не могу. Руки онемели, он сделал это специально, чтобы я даже упираться не могла.

Виктор развязывает мне руки и забирает ремень.

– Я слушаю.

– Солнечная, двадцать.

– Дальше.

– Это частный дом.

Адрес взяла из головы, мне надо потянуть время, потому что наводить этого черта на реальный дом дяди я не буду.

– Я проверю этот адрес и если там не окажется твоего ушлепка дяди, пеняй на себя.

Дрожь разливается по телу. Обнимаю себя руками в попытке защититься от него.

– Я хочу пить.

– У меня есть кофе. Будешь?

– Да.

Мне уже не до гордости. Я не пила больше суток.

Виктор подходит ближе, возвышается надо мной горой.

– Ну так встань на колени и попроси. А лучше – поцелуй мои ноги!

– Вы хотите, чтобы я поцеловала вам ноги?

– Да. Именно так!

Он издевается и ему это нравится. Определенно точно нравится меня добивать.

– Я не буду перед вами так унижаться! Ни за что в жизни.

– Тогда ты недостаточно сильно хочешь кофе, который тут же тебя согреет.

– Вы просто ублюдок! Дикая скотина, которая не знает ни жалости, ни добра! Животное, вот вы кто!

Виктор молчит. Смотрит на меня, а после усмехается. Красивый, поразительно красивый, так не должно быть.

И еще я никак не могу понять, о чем Беркут думает, кажется, у него в голове все время скачут мысли, одна другой страшнее.

Секунда, резкое движение и он подхватывает меня, больно вбивает в стену спиной.

Я оказываюсь очень близко к Беркутову. Опасно близко.

– Что вы делаете?!

– Пришла пора расплаты! Я хочу хорошенько трахнуть свою чужую жену! Брачная ночь как-никак, невесте надо мужика. Ну-ну, не будем тянуть. Давай сразу к делу!

Глава 9

– Нет, пустите, нет!

– Рыпнешься – порву. Не играй со мной, девка, я тебе не твой муж-дохляк.

Это за гранью, потому что мы даже не в доме. Мы в каком-то хлеву, в клетке. Здесь холодно, сыро, грязно.

Виктор подтягивает меня к себе, а после накрывает рукой мою грудь, щипает за сосок.

– Хватит, умоляю, пустите!

Сердце заходиться бешеным ритмом, но ему плевать.

Пытаюсь царапаться, но это все равно что противостоять грузовику.

Нет, он не делает больно, но и не отпускает. Голодный зверь, этот зек зажимает, не дает увернуться.

Короткие движения, я отрываю пуговицы на его рубашке, жестко царапаю самодовольное лицо и шею, но становится только хуже. В разы.

– Так и знал что ты кошка! Смелее, я люблю жесть!

Боже, Виктора только заводят мои сопротивления, а мне становится страшно.

В какой-то миг он отпускает меня и я падаю на сено, отползаю назад. Виктор оборачивается, его рубашка разорвана, он уже освободился от брюк.

Высокий, тренированый, спортивный. Кожа аж переливается. Накачанный, вены на руках выпирают, смуглый. Грудь покрыта черными волосами, блядской дорожкой спускающимися вниз. Боже, Беркутов словно не в тюрьме был, а на курорте отдыхал!

Холеный, дикий, опасный. Опускаю взгляд ниже, дыхание спирает. Он уже возбужден. Сильно. Его член покачивается как дубина. Тяжелый, большой и определенно он меня порвет этой штукой.

– Иди сюда, киса.

Мотаю головой, прикрываясь руками.

– Будешь сопротивляться – сломаю.

Он хочет мести, подчинения и моей боли, определенно.

Виктор склоняется ко мне, а после фиксирует и ложится на меня. Такой тяжелый, что я тут же оказываюсь расплющена, не могу ничего сделать.

Паника, но нет отвращения. Я просто адски его боюсь.

– Что, не нравлюсь?

– Вы насильник!

– Конечно, ты же сама мне мне эту статью впаяла, забыла? Так давай повторим то, чего не было! Вспомни, как ты пела, что я тебя трахал против воли! Вспомни, киса! Как я тебя душил, как лупил тебя. Давай, вспоминай свои показания, ну же!

– Пустите, не надо! Вы мне противен!

Виктор проводит крупными ладонями по внутренней стороне моего бедра, а после накрывает мою промежность, гладит. Смотрит на меня как на конфету. С голодом, жадностью и предвкушением приза.

– Противен, говоришь? Ладно, что муж лучше трахает?

– Определенно ДА!

Выпаливаю не думая, а Беркутов только смеется, сверкая своими белоснежными зубами:

– Какая же ты дикая! Ну раз этого дохляка принимала, то и меня примешь.

– Ненавижу, мой муж в тысячу раз тебя лучше!

– Посмотрим, чей хуй тебе лучше зайдет!

Замахиваюсь чтобы влепить ему пощечину, но Виктор тут же ловит мою руку и обхватив оба запястья своей одной, фиксирует их у меня над головой.

– Чтоб ты сдох! Ненавижу!

– Да я понял твои чувства. Я это еще пять лет назад понял, Рокотова, так что обойдемся без прелюдий.

Я беспомощна, он тяжелый и сильный.

Виктор зажимает меня собой, а после широко разводит мои бедра в стороны и входит. Быстро, резко, тут же упираясь в преграду.

Шок, паника, этого не может быть. Я не так хотела, не здесь, не при таких условиях.

Почему-то закладывает уши, ах да, это же я ору! От адской боли первого вторжения без подготовки, от этой ненависти к нему.

Больно, кажется, он убьет меня сегодня, сейчас, я не выдержу.

– А-ай!

Реву, я больше не могу быть сильной, когда Беркутов расплющил меня и убивает.

– Сука, ты что…БЛЯДЬ!

Встречаемся взглядами. Его карие глаза сейчас отражают непонимание, а я тупо стараюсь выжить. Я девственница. Да, поздно, но так вышло и Виктор это понял.

– Дыши! Не дергайся, не то тебе пизда!

И я слушаюсь его впервые, потому что понимаю, что вот тут Беркутов не врет. Он большой, слишком большой для меня, и сейчас до предела растягивает мои стенки изнутри.

Становится тихо. Виктор сильнее прижимается ко мне, а после делает уже уверенный выпад бедрами. Один раз, он входит до упора, лишая меня девственности окончательно.

Больно. Я чувствую это. На этот раз он победил.

Виктор берет меня. Трахает как куклу. Опирается на локти и дальше просто толкается в меня.

Молча, без слов, без поцелуев, без нежностей. Я едва дышу, боюсь, что он меня задушит либо перегрызет мне горло. От ужаса даже реветь не могу.

Внизу все горит огнем, отворачиваюсь и Виктор тоже отворачивается от меня. Мы ненавидим друг друга сейчас как никогда ранее.

Невольно вдыхаю его запах. Чужой, пряный, холодный. Он вбивается мне прямо в голову, и за это я презираю Беркутова еще больше.

В какой-то момент Виктор отпускает мои руки, но я не упираюсь больше. Какой смысл. Я просто лежу и терплю. А ведь там в суде он мне нравился. Я даже фантазировала о Викторе. Хотела тайно, чтобы он стал первым мужчиной и боялась этого.

Глупая наивная дура.

Промежность саднит, это больно. Я думала, в первый раз у меня будет все не так…ужасно.

Я уже не спасусь. Беркутов убивает меня. Дядя не успеет, этот зверь прикончит меня раньше.

В какой-то момент перед глазами темнеет, все кружиться и я медленно ухожу в астрал, когда Виктор ускоряет толчки. Я чувствую его ненависть. Она зашкаливает просто, убивает, пленит.

– Тихо, спокойно, блядь, киса! Никто от секса еще не помирал подо мной!

Хлопок по щеке. Не сильный, но приводящий в чувства, а после промежность снова пронзает режущая боль. Виктор медленно вынул член из меня, на живот плеснула горячая сперма.

Судорожно хватаю ртом воздух. Истерика колотит,т с ужасом смотрю на Беркутова, обхватив себя руками. Он одевается, набрасывает рубашку, застегивает штаны.

– Ну и неженка же ты! Как ты дожила без секса до двадцати трех? Тебя что, в монастыре держали?

От слез задыхаюсь, я умираю, боже, у меня все болит.

– Надо было сказать, что не тронута. Дура!

Ответить мне нечего, я просто хочу, чтобы он сдох.

Поворачиваюсь на бок, дрожит все тело. Слышу, что этот бес ушел. Виктор оставил чашку кофе на полу, к которой я даже не притронулась.

Я увидела кровь на бедрах и в глазах снова потемнело. Кажется, после этого я отключилась, желая не просыпаться больше никогда.

***

Кто ходит девственницей до двадцати трех? Что это за монашка блядь, я такого еще не видел.

Но поздно. Как только оказался в ней, остановится не смог. И не хотел, потому что ее желал как ненормальный. Мне не нравилась такая реакция, потому что она была неправильной. Этот яд все больше пробирался под кожу, потому что трахать Рокотову оказалось еще круче, чем ее ненавидеть.

Она сначала трепыхалась, а после лежала подо мной как каменная статуя. Ни эмоций, ни ласки, ни хрена, хотя одна эмоция у нее все же была – ответная ненависть ко мне.

Я провел на зоне тысяча восемьсот двадцать пять дней и каждый гребанный день я проклинал ее. За несвободу, за клетку, за мрак. И вот теперь, наконец, Рокотова у меня. Собственной персоной. И будет у меня, пока я не получу от ее ублюдочного дяди все то, что он у меня забрал.