Чужая жена для Беркута (страница 7)
Она молчала, когда я уходил. И не смотрела на меня, рыдала, а мне хотелось придушить его голыми руками, чтобы не мучилась и я не мучился вместе с нею.
Когда ты на пике, а после теряешь все, в том числе авторитет. Ей этого не понять, я вообще ее слабо понимаю.
Я не знал, что она девственница, на лбу это не написано, хотя сути дела это бы не поменяло. Взял бы не так жестко, хотя какая к черту разница? Во мне все кипит, как только вижу ее! И ненавижу. О да, я ненавижу эту девку больше всего на свете!
Проходит ночь, управляющий звонит, меня вырубило просто. Уснул впервые за неделю.
– У нас землетрясение или какого дьявола ты мне звонишь в шесть утра?!
– Виктор Владимирович, морозы ударили. Лошади замерзают. Нам бы обогреватель сюда. Минус двадцать сегодня. Мустанг и так слабый, боюсь, хуже станет.
Резко подрываюсь с кровати, потому что вспоминаю, что кроме лошадей у меня в амбаре еще одна кобыла сидит. Голая.
– Ставь обогреватели! Быстро!
Через пару минут я уже в конюшне. Иду быстрее, ускоряю шаг. К ее клетке, к моей ненавидимой пленнице.
Нахожу ее быстро. Рокотова лежит там же, где я ее и оставил. Не шевелится, вообще ноль реакции на меня. Смотрю на ту чашку кофе. Не тронула. Еще бы.
– Подъем, киса!
Бью ногой по решеткам, но ничего. Не оборачивается, упрямая сучка. Фату отодрала, наконец, от себя. Волосы длинные до самой жопы простираются. Красивая тварь. Прямо в моем вкусе.
Открываю клетку, подхожу к ней. Как русалка разлеглась. Кожа белая, аж фарфоровая, точеные ноги, упругая грудь. Скрючилась правда вся, тут холодно. Еще бы.
– Эй! Вставай.
Не хочу даже трогать ее. Не могу я, боюсь сорваться снова.
Зову ее, а ответа ноль. Упрямая девчонка. Знала бы она, сколько ночей я так мерз, не исчислить. В камере не курорт был. Часто холодно, сквозняки, грязь, сырость.
Наклоняюсь к ней, переворачиваю и сжимаю зубы. Ледяная, бледная, сипло дышит. Еще бы, на улице минус двадцать!
– Блядство…
Вот какого она спит не на теплом сене, а здесь в углу на деревянном помосте?! У меня Мустанг умнее в тысячу раз.
– Лиза!
Тормошу ее, но ни в какую. Она замерзла здесь. Голая.
Снимаю с себя куртку, закутываю свою пленницу в нее и поднимаю на руки. Выношу из амбара. Не хочу чтобы сдохла, рано.
Заношу Рокотову в дом, сразу в душ тащу. Кто-то звонит, отбиваю. Не до этого сейчас.
– Лиза, посмотри на меня!
Отогреть красавицу, которая сломала мне жизнь? Да, именно так, блядь!
Хлопаю ее по щекам, а после она распахивает глаза. Красные, больные, еще и пищит при виде меня. Занятно.
– Нет, не надо!
– Цыть! Ни звука, не то вернешься к лошадкам!
Она дрожит. Волосы золотистые, глаза зеленые. Губы красные, пальцы белые, палитра мать вашу, а!
И она никакая что-то. Вчера живее была, а сегодня как тряпичная кукла. Куда положил, там и лежит. Не реагирует, трясется только, ресницы трепещут.
Ставлю ее под душ, включаю горячую воду. Сам рядом, держу, потому что Рокотова что-то на ногах не стоит, хотя я вчера ее просто трахнул. И все. Ничего кроме.
Я такое с бабами вытворял и ничего, все нормально переносили, а эта монашка хилая. Цветочек аленький. Ни хрена не может.
– Стой! Не падай!
Держу ее одной рукой, второй смываю кровь с ее бедер, грею. Растапливаю свою сосульку, пока кожа ее розовой снова не становится, пока не приходит себя.
– Пустите, не надо.
– Ты согрелась? Алло, ты согрелась или нет?!
– Да.
Мяукает слабо, я тут труп еще не собираюсь хоронить.
Хватаю полотенце, заворачиваю девку в него, вытаскиваю из душа.
– Зачем вы забрали меня?
– А надо было сделать иначе?
– Надо было.
Несносная баба, просто срывает тормоза!
Я оставляю ее в спальне на кровати, потому что телефон разрывается и это Стас. А если Стас звонит, что-то хреновое случилось.
Сбиваю вызов. Не до тебя сейчас, братан, честно.
Глава 10
Я понятия не имею, почему этот дьявол забрал меня с амбара. Мне уже даже холодно не было, я не чувствовала ничего и пришла в себя уже в доме. Теплом, просторном дворце чудовища.
Я была уверена, что здесь будет все в черных цветах, но напротив, все было в белом. И золотом, вообще не было похоже на ад, в котором как я думала, обитает Виктор.
На стенах висели картины, на полах ковры, дорогая мебель темного орехового цвета. Это было его пристанище, он забрал меня к себе.
Я помню, как Виктор мыл меня. Как промокла его одежда и как он меня мыл. Сам, трогал своими руками, а я не могла пошевелиться от страха. Я боялась, что он прямо там снова меня возьмет. Также больно, купая в своей ненависти, но он не сделал этого и я не знаю, почему.
А потом Виктор уехал. Быстро, резко, оставив меня одну. Я вот я лежу на кровати, завернутая в большое полотенце. Дезориентированная, голодная, уставшая, не знающая, что теперь меня ждет.
В дверь тихо постучали, вошла женщина. За ней следом засеменил белый прекрасный кот.
– Здравствуйте. Я Рада. Вас велели накормить. Пожалуйста, покушайте. И вот еще. Одежда, градусник, таблетки. Если будет температура – выпейте. Атас – идем, не мешайся тут.
Больше эта женщина ничего не сказала. Она молча поставила поднос с едой и водой, пакет с одеждой. Кот с таким странным именем (уверена, это Виктор его так назвал) ушел за ней следом, а я взяла дрожащими руками большую чашку чая. Я все еще не верила, что все это происходит со мной.
Я поела и выпила таблетки. У меня раскалывалась голова, а после стало жарко и я тут же уснула.
К вечеру я просыпаюсь и прихожу в себя, хотя бы немного оживаю после той жуткой клетки и… и его рук тоже. Оказывается, дверь в спальню не заперта, я спокойно выхожу оттуда.
Дом большой и он стоит на отшибе. Где-то далеко, я совсем не вижу здесь соседей. Никаких. Понятно теперь, почему Виктор не закрыл меня в доме. Отсюда сбежать нереально, Беркутов отшельник и я у него в руках.
Телефон! Эту находку я обнаруживаю на кухне и тут же хватаюсь за нее. По памяти набираю дяде, а когда тот не берет – звоню Славе.
– Да.
– Слава, это я!
– Лизка? Где ты, адрес назови!
– Я…я не знаю! Где-то далеко за городом. Здесь поля, лошади. Беркутов привез меня сюда. Пришли милицию, позови дядю!
– Он не отвечает, я не понимаю что такое, но я заберу тебя! Лиза, слышишь, заберу!
Сейчас мне уже пофиг на то, что Славка от меня отказался в том лесу. Я просто хочу выжить.
– Он убьет меня, прошу тебя, забери меня, Слава, забери!
– Какая драма.
Вздрагиваю от низкого баса. Виктор стоит у двери, облокотившись о косяк. На руках у него тот самый кот Атас. С яркими зеленым глазами.
Беркутов красив как чертов бог, мой жестокий бог.
– Как там суслик поживает?
– Никак.
Выключаю телефон, шаг назад, зря. Виктор быстрее.
– На солнечной двадцать никто не живет. Там ветеринарка.
– Как раз для такого животного как вы!
– Ну и кто из нас грубиян а, киса? Наверное, мало я драл тебя вчера, еще хочешь. Атас, иди гуляй.
Выпускает кота из рук, тот нехотя уходит.
– Только посмейте коснуться меня!
Хватаю нож, направляя на этого зверя.
– Смотри не порежься пером, малыш.
– Не переживайте, не промахнусь!
Я убить его сейчас готова, никаких сомнений.
Думаю, это хотя бы как-то сработает, но зря. Виктор шагает ко мне, а после сам упирается грудью в лезвие ножа.
– Бей.
– Что?… Назад, я ударю!
– БЕЙ! Ну же, чего ты боишься, убей меня!
Это провокация, к которой я оказываюсь не готова. Потому что никогда никого не била, а тем более не ранила.
Я вижу, как у Виктора на белой рубашке выступает пятно крови. Он сам медленно натыкается на лезвие, и ни один мускул его при это не дрожит. Напротив, смотрит на меня с вызовом, чертов псих.
– Боже!
С ужасом выбрасываю нож, он ударяется об пол, а этот демон смеется, ржет во весь свой большой рот.
– Трусиха. Какая же ты трусиха, Лиза!
– Отпустите, мой дядя меня уже ищет!
– Если ищет, значит найдет. А мы подождем пока.
Виктор протягивает руки и привлекает меня к себе. Силен невероятно, и как я не трепыхаюсь, уйти он мне не дает.
Беркутов ставит меня у стола, разворачивает к себе спиной.
Сердце волнуется от него, от всей этой ситуации вокруг.
– Пустите, я замужем, замужем за другим мужчиной!
– Нет, Лиза, ты моя. Помнишь, что я сказал тебе в суде: ты всегда будешь моей!
К горлу подступает протест, но я не могу сказать ни слова, потому что в тот же момент Виктор задирает подол моего платья, опускает его с плеч, оголяя мои груди.
– Прошу, не надо со мной так!
– Давай не будем разводить сопли как вчера. Тебя никто не убивает. Послушание, Рокотова. Или пойдем в клетку.
Сопротивление бесполезно, перспективы понятны. Я умру на том холоде, так какой у меня выбор?
Беркутов наклоняет меня у стола, я слышу как расстегивает ширинку, а после толкается в меня.
Большой. Твердый, возбужденный. Виктор заполняет меня своим эрегированным членом до предела.
– А-ай!
– Тихо, не дергайся!
– Больно, мне больно!
– Потому что ты дергаешься!
И я перестаю протестовать. Просто молчу, ни слова, никаких эмоций и это ему надоедает слишком быстро.
– Что ты такая дохлая, что такое, а?!
Этот бес выходит из меня и разворачивает к себе, а я молчу. Смотрю только на него и мечтаю, чтобы он провалился куда-то.
– Ладно. Давай по-другому, киса.
Виктор подхватывает меня под попу и усаживает на стол, широко разводит мои бедра.
Нас кто-то может видеть, та же Рада, но он не обращает на это никакого внимания.
Вздрагиваю, когда этот дьявол наклоняется и обхватывает мой сосок зубами, до боли прикусывая его. Играет с моими грудями, лапает их, мнет большими ладонями. Как вещь трогает, как свою игрушку.
– О боже, нет!
– О боже, да! Зови своего бога, ЗОВИ ЕГО!
Безумное похотливое животное. Виктор сосет по очереди мои соски, делая их красными как вишни. Одновременно с этим он облизывает два пальца и трогает меня там внизу. Трет мой клитор. Намеренно ласково, делая меня отчего-то мокрой, а после медленно в меня входит.
Закрываю глаза. Притворяюсь, что ничего не чувствую. Так ему быстро надоест.
Беркутов напорист и он не собирается прекращать пытку. Он толкается пальцами в мое лоно. Сначала медленно и нежно, а после более ритмично в одном темпе.
– Ничего не чувствуешь, киса, да?
– Да. Ничего.
– Ладно. Ну тогда тебе пофиг будет.
Виктор наклоняется между моих бедер и припадает к моей промежности. Я широко распахиваю глаза от шока, когда он начинает вводить в меня палец и одновременно с этим ласкать своим большим языком языком там!
Жадно, голодно, точно зверь он вылизывает мою плоть и нет, я больше не могу притворяться, что ничего не чувствую.