За пределами дворца мир пугающе спокоен, если не считать нескольких схваток да пары солдат, волокущих какой-то сундук. Но за мной уже вываливается несколько десятков бойцов. Я только и могу что колдовать, отбрасывая их самих и их оружие – назад, назад, назад, хотя бессловесные заклятья стремительно истощают мой резерв.

Слева маячит темный силуэт заброшенного храма. После того как мы въехали во дворец, жрецы покинули его, и никто, кроме разве что случайного слуги, не забредал туда с тех пор. Сарматские боги не обитают в храмах, а римские мне ни к чему.

Ковыляю туда так быстро, как только могу, оставляя за собой кровавый след. Мне нужно залечить раны, особенно ту, что в животе, но я не могу сосредоточиться на чем-то еще, кроме защиты спины, моей и Ферокса. Даже сейчас я чувствую, как бьются о возведенную мною невидимую стену солдаты. Их крики и топот звучат слишком близко.

Проходит, кажется, мучительная вечность, прежде чем я добираюсь до ступеней храма. Оказавшись внутри, я торопливо накладываю на порог чары против вторжения. Магические нити моих заклятий провисают, они натянуты слишком небрежно из-за трясущихся рук, из-за боли, которая отвлекает меня. Добавляю еще слой чар, блокирующих вход с оружием в помещение – мы забыли наложить их на комнату Тамары и Катиари, чем и воспользовались предатели.

Заканчиваю работу как раз вовремя. Не проходит и секунды, как на охранные заклятья натыкается первый солдат. Я невольно отшатываюсь. Ферокс прижимается ко мне, явно стараясь помочь сохранить равновесие.

– Спасибо, – тихо благодарю, запуская пальцы в густую шерсть, пока вторая рука все еще прижата к животу. – Исцели рану, затяни плоть, – шепчу я.

Густой сироп магии течет из-под ладони, впитывается в мое тело. Шиплю от неприятных ощущений, но боль уже стихает, края раны смыкаются. Из торса все еще торчат две стрелы, но ничего, потерплю.

– Свет, – приказываю я.

Свет получается тусклым, водянистым. Магия ослабла.

Бреду, спотыкаясь, в заднюю часть храма, к его святая святых, к лей-линии, линии энергии Земли.

Я вижу ее, и от облегчения у меня подгибаются колени. В полумраке едва различается странное искажение воздуха: это линия энергии преломляет свет.

Далеко, с другой стороны храма, кулаки и мечи колотят по моей защитной стене – и нити чар лопаются с протяжным звоном.

Кладу руку на макушку Ферокса.

– Шагаем на линию одновременно. Готов?

Пантера наклоняет голову – полагаю, так он кивает, соглашаясь. Позади топают солдаты, спеша к нам. Секунды. У нас есть считаные секунды.

С дружным глубоким вдохом мы с Фероксом ступаем на линию энергии.

И шум тут же стихает. То, что вокруг нас, – то немногое, что я могу различить в полумраке, – расплывается. Люди, не обладающие магией, не способны путешествовать по этим дорогам, по крайней мере без чужой помощи. А значит, пока что мы с Фероксом в безопасности.

Чего, однако, не скажешь о тех, кто остался преданным Мемнону. И мне. Они всё так же сражаются и умирают, зарубленные врагами, появления которых не ожидали.

Мне нужно добраться до Мемнона. Нужно спасти его от той участи, которую ему уготовила Эйслин. Нужно отомстить за наших людей.

Взгляд мой скользит по «стенам» линии энергии. Путь похож на туннель, хотя сейчас это и непонятно. Тьма скрывает все, кроме мутных пятен звездного света в необозримой выси.

Свободной рукой нашариваю засевшую в спине стрелу и, стиснув зубы, глотая крик, выдергиваю ее зазубренное острие из собственной плоти, раздирая мышцы. Окровавленный снаряд отшвыриваю к зыбкой стене туннеля.

– Предлагаю тебе свою кровь на оружии врага, – задыхаюсь, чувствуя, что рана кровоточит не на шутку, – в обмен на безопасный проход для меня и моего фамильяра к дворцу на реке Хуно.

Стены – ну, то немногое, что я вижу, – идут рябью, потом разглаживаются.

Чтоб тебя! Не сработало.

Без помощи самой лей-линии я не сумею отыскать путь в нужное место. И тогда, безнадежно заблудившись, мы с Фероксом будем бродить вдоль нее, пока я не найду выход – или пока мы не погибнем.

Вцепившись в загривок Ферокса, я с криком выдираю из тела вторую стрелу и ее тоже бросаю в стену, повторяя:

– Предлагаю тебе свою кровь на оружии врага в обмен на безопасный проход для меня и моего фамильяра к дворцу на реке Хуно.

На этот раз стена даже не колеблется.

– Предлагаю тебе свою память, – с нарастающим отчаянием обращаюсь к магии фей, – в обмен на безопасный проход для меня и моего фамильяра к дворцу на реке Хуно.

Стены туннеля вибрируют, не давая рассмотреть, что там, за ними.

Делаю несколько шагов вперед, таща за собой Ферокса, но вскоре опять все разглаживается, отказывая мне в проходе.

– Ради богов, чего ты хочешь? – кричу я, не сдерживаясь. – Слез? – Свободной рукой размазываю влагу по щекам. – Бери!

Странная, чуждая магия лей-линии касается моего лица, забирая предложенное.

Но стена не открывается. Мне хочется выть.

– У тебя уже есть моя кровь и мои слезы. Чего тебе еще надо? – спрашиваю я тьму. Понимаю, что магия на исходе, кровь течет по моей спине, и я едва держусь на ногах от изнеможения. Мне нечего больше отдать.

Почему я не научилась передвигаться по этим дорогам, не торгуя частицами себя? Как же это дорого теперь мне обходится.

Тут в голову мне приходит одна мысль, и я быстро прижимаю дрожащую руку к животу. Сглатываю. Есть еще одно…

– Ладно, открою тебе одну тайну. Мне кажется, я беременна.

Глава 7

Роксилана

59 год н. э., где-то в северо-западной части бассейна Амазонки

Мы стоим на влажной земле. Под сапогами чавкает грязь.

Получилось. Измученное тело готово рухнуть от облегчения. Получилось.

Я оглядываюсь по сторонам. Здесь солнце садится, и, хотя джунгли вокруг полны разных звуков, место кажется несказанно тихим и мирным – наверное, это в сравнении с ревущим буйством Боспора. И это настораживает.

Ферокс рычит. Иного предостережения мне не требуется.

Собираюсь оглянуться, когда в спину мне вонзается клинок. Это происходит так стремительно, что я только ахаю от удивления, глядя на живот, из которого торчит окровавленное острие меча.

Клинок грубо выдергивают, и я падаю на колени, истекая сочащейся из раны кровью. Это же… прямо там…

– Ты даже не представляешь, как давно я хотела это сделать, – сладкозвучный, мелодичный голос Эй-слин так и сочится злобой.

Ферокс с рычанием бросается на фейри, но вцепиться ей в горло не успевает – Эйслин резко бьет пантеру по голове рукоятью клинка. Раздается тошнотворный хруст, и я задыхаюсь от крика, когда мой фамильяр мешком валится рядом со мной. Чары, защищавшие его всего минуту назад, развеялись.

Женщина-фейри обходит меня, оценивающе разглядывает, похлопывая окровавленным мечом по бедру.

– Я надеялась, что ты выживешь и явишься сюда.

Она склоняет голову, словно размышляя, не пырнуть ли меня еще раз, но мне все равно. Моя родственная душа, мой муж исчез, мой фамильяр без сознания, а кровь медленно течет из раны в моем животе.

Дикая боль не дает думать, но у меня есть еще ярость. Тело трясется, переполняемое ею. Собираю магию, готовясь ударить.

– Эй, эй, – упрекает меня Эйслин, поддевая залитым кровью концом меча мой подбородок. – Только попробуй причинить мне вред, и я перережу этим мечом горло тебе, потом твоему фамильяру, и ты умрешь, так и не узнав, что стряслось с Мемноном.

Я каменею. Гнев уступает место ужасу.

– Где он?

На долю секунды она бросает взгляд на дворец справа от меня, потом небрежно произносит:

– Я думала, он твоя родственная душа. Думала, ты можешь найти его по одной лишь вашей связи. – Она вновь наклоняет голову. – Очевидно, это не так.

Пока она говорит, я фокусирую магию на ране в животе. Рана смертельна, но я могу залечить ее. Я уже остановила кровь и теперь медленно вливаю в рассеченные ткани силу. Мне нужно только жить, жить, и тогда я спасу и Мемнона, и Ферокса.

– Что ты сделала с моим мужем? – спрашиваю я.

Эйслин надменно смотрит на меня сверху вниз.

– Он проспит сотню лет, пока всё, что он знает и любит, не исчезнет. И когда он очнется, останусь только я.

Я хмурюсь, борясь с тошнотворными ощущениями; исцеление внутренних повреждений – процесс неприятный.

А фейри продолжает:

– Я неоднократно предупреждала Мемнона о твоем возможном предательстве. Говорила ему, что цивилизованная римлянка вроде тебя никогда всецело не примет обычаи сарматов. Говорила, что его кровожадность в конечном счете подтолкнет тебя к отчаянной попытке остановить его, помешать и дальше убивать и завоевывать. Он не верил мне, но, не сомневаюсь, когда он пробудится и обнаружит, что тебя давным-давно нет, он вспомнит мои слова.

О да, слова Эйслин для Мемнона не пустой звук. Она была советницей его отца и еще нескольких царей, предшествовавших ему.

– И, – не останавливается фейри, – я позабочусь о том, чтобы он узнал, как ты, его драгоценная супруга, заключила сделку с римлянами, чтобы добиться мира, и как ты не смогла заставить себя убить его и потому погрузила в сон. Он непременно узнает, что ты прожила долгую жизнь – вновь вышла замуж, родила детей и ни разу, ни разу не попыталась разбудить его.

Я едва дышу, не веря своим ушам. Кто эта женщина?

– Сердце его будет разбито, – завершает она, – но со временем он оправится.

Я пристально вглядываюсь в ее лицо.

– Зачем ты все это делаешь?

Глаза фейри блестят, уголки губ приподнимаются в лукавой улыбке.

– Это секрет, и ты умрешь, так и не узнав его.

Скорее инстинкт, чем зрение, говорит мне, что Эй-слин чуть-чуть изменила позу, перехватила меч…

Призываю свой гнев, свою силу – и выдыхаю:

– Уничтожить.

Заклятье выплескивается из меня, отрывая женщине руку, сжимающую меч. Она кричит, тянется к зияющей ране у плеча. Раскинув крылья, что тоньше и гораздо нежнее хлопка, бросается к порталу лей-линии.

Но я уже собрала, стиснула в кулаке остатки энергии.

– Уничтожить.

Фейри исчезает за миг до того, как заклятье настигает ее, но и лей-линия поглощает оранжевый сгусток моей магии.

Хриплю, не в силах отдышаться.

Эйслин ушла. Пока.

Смотрю на то, что осталось от моего живота, и проглатываю всхлип. Если там и был ребенок, шансы на то, что он переживет такое ранение…

Прикусываю нижнюю губу, чтобы не закричать, и чувствую, как слезы катятся по щекам. Не думать об этом. Еще Ферокс…

Протягиваю руку, глажу своего фамильяра. Пантера слабо шевелится, чуть поворачивает голову и лижет мою руку. Вновь призываю магию, чтобы исцелить его. Сила вяло стекает с ладони, но я ощущаю, как она укореняется, начиная медленно залечивать раны фамильяра. Убедившись, что теперь с ним все будет в порядке, я останавливаюсь.

Мемнон. Мне нужен Мемнон.

Заставляю себя встать. Мир на миг погружается во тьму: должно быть это из-за большой потери крови. Мне больно, физически больно тянуть силу и направлять ее в раны. Моя магия устала и сопротивляется.

Я умираю.

Осознаю это с отстраненной ясностью. Я умираю быстрее, чем моя магия исцеляет. И Мемнон проклят, обречен спать сто лет, и когда он проснется, он станет пешкой в руках Эйслин, в той большой игре, которую она затеяла. Возможно, она хочет от него любви. Возможно, власти. Как бы то ни было, ей требовалось убить его семью и убедить его друзей предать его. Она стремилась очернить меня и мою любовь к нему, чтобы довести свой ужасный план до конца.

Я не могу бросить моего мужа на произвол той судьбы, что уготовила ему фейри.

Бреду к дворцу, оставив Ферокса там, где он лежит, – пусть отсыпается после ранения. Речной дворец уже виднеется между деревьями. Он прекрасен, сверхъестественно прекрасен, настолько, что у меня мурашки бегут по коже. Как и всегда.

Прохожу мимо мраморных колонн, высеченных в виде деревьев, и золотых лоз, усыпанных стеклянными цветами с острыми лепестками, что украшают стены. За мной тянется кровавый след.