– Oui. Если ты хочешь его найти.

– Я хочу, – уверяю его я. Жорди хмыкает. И принимается стучать по кнопкам клавиатуры. Он словно набирает какой-то эпос, как Найджел в своем блокноте или сотрудник авиакомпании во время сдачи багажа.

По тропинке неподалеку проходит семья, направляющаяся с пляжа. Родители пытаются сопротивляться ветру. Двое маленьких мальчиков дерутся на невидимых мечах.

Жорди ко мне возвращается:

– Ты у маяка? Он там.

– Нет. – Я снова оглядываюсь. Мальчишки с мечами. Чайки катаются на волнах, как на американских горках. И никакого Дома.

Снова клацание по клавиатуре.

– Значит, к северу. Совсем рядом.

Включаю громкую связь, кладу телефон в держатель на руле и медленно принимаюсь крутить педали. Мальчишки у меня за спиной кричат.

– Его здесь нет, – уверенно говорю я.

– Значит, там его навигатор, – говорит Жорди. – Может, он отвалился?

Если бы ветер не был таким сильным, я бы отпустила руль и хлопнула себя по лбу. Ну конечно! Это бы все объяснило. Почему Дом не здесь. И почему он не добрался до лодки.

Если он потерял – или выбросил – навигатор, это освободило его от назойливых указаний. Наверняка он нашел какое-то кафе или бар. Представляю, как он ругает картошку фри, пока мы с Надей разъезжаем по холмам, пытаясь его найти.

Благодарю Жорди за помощь и собираюсь положить трубку, как вдруг замечаю тропинку, ведущую вниз по обрыву. Что-то припоминаю об историческом объекте неподалеку отсюда. Кажется, какой-то бункер, от какой-то войны. Я не включаю его в список достопримечательностей, потому что он давно закрыт на реставрацию, ну и еще потому что это просто старый бункер. Не самый воодушевляющий монумент.

Я подхожу и замечаю тонкий след – как от велосипеда.

Это не может быть Дом. Это какой-то любитель острых ощущений. Или подросток.

Страх нарастает. Но я говорю себе, что это все просто ветер.

– Жорди? Можешь повисеть со мной? – Не хочется быть тут одной.

Дорожка крутая, извивающаяся вдоль края обрыва. Я слезаю с велосипеда, убираю телефон в карман шорт и кладу велосипед на траву, которую неистово треплет ветер. В нескольких ярдах отсюда, по обеим сторонам тропинки стоит по столбу. За ними тропинка резко заворачивает и исчезает.

Следы велосипеда не сворачивают. Они углубляются в гравий, направленные на куст с милыми белыми цветочками и сломанной веткой. Ветка болтается, как раненое крыло.

Разглядываю цветы. Округлые лепестки, как на детских рисунках. Пушистая желтая серединка. Вокруг летает пчела с лапками, покрытыми золотой пыльцой.

Я должна знать, как называются эти цветы.

Хороший тур-гид знает названия всех цветов, птиц и насекомых, и…

Схожу с тропинки, уверяя себя, что ничего особенного я там не найду. Через два шага земля прерывается, открывается вид на то, что внизу. Приближаюсь и заставляю себя посмотреть вниз. Там, вдалеке, стоят скалы, словно тянущиеся ко мне, темные от обдающих их волн.

Долетает призрачный голос. Жорди. Он будто кричит, но шепотом.

Ты там! Прямо сверху!

Зажмуриваюсь и молюсь, чтобы, когда я открою глаза, сцена передо мной сменилась.

Она не меняется.

Жорди прав. Я стою прямо над навигатором. На десять метров ниже на камнях лежит побитый красный велосипед. Вспыхивают и другие цвета рядом: грязно-белый спандекс, немного неонового зеленого, красный, бледная кожа.

Дом!

Я отступаю назад. Мир вокруг скручивается в воронку. Хороший тур-гид не может потерять велосипедиста!

Глава 6

День 3, суббота. Розовые обрывы и бирюзовые воды. Сегодня мы исследуем Кот-Вермей. Название («вермей», от Vermillion) происходит от красноватого оттенка местных скал.

* * *

На горизонте появляется Надя. Она мчится на велосипеде. Воют сирены. Мигающий синий свет появляется у нее за спиной.

Я тороплю Надю, словно она – участница марафона, которой осталось сделать последний рывок.

От сирен гудит сам воздух. Надя съезжает с дороги. Я морщусь и заставляю себя подняться на ноги. Я сидела – рухнула – на колючей траве. Мои ладони исцарапаны гравием и испещрены занозами.

Я пыталась дотянуться до Дома. Может быть, он еще дышит, борется за свою жизнь.

Я пыталась сползти вниз по каменистым выступам. Камешки стремительно летели вниз, намекая, что произойдет со мной, если я продолжу. Тогда я побежала по тропинке обратно. Ее изгибы привели меня к бункеру, подальше от Дома. Оттуда я увидела, что Дом оказался отрезан. Он приземлился на частный остров.

Я не смогла дотянуться.

Я сдалась.

Я оставила Дома одного. Я отпустила его ехать в одиночку – как Джем, – и теперь он…

Зажмуриваю глаза, но на внутренней стороне век словно отпечаталась краска вандала. Mort^[19].

– Мадам? – Мужской голос, мягкий, но серьезный, даже в этом единственном слове.

Широко раскрываю глаза. Передо мной стоит полицейский. Точнее, жандарм – поправляю я себя, замечая крупные синие буквы на его машине неподалеку.

Правоохранительные органы Франции – еще одна сфера, в которой я не очень хорошо разбираюсь. Какие-то базовые знания у меня имеются. В деревнях и маленьких городах работают муниципальные службы. Национальная полиция работает в крупных городах. Жандармы – часть армии – расследуют преступления в сельской местности.

Не буду сегодня в это вникать.

Мужчина, кажется, немного старше меня. Лет под сорок? Я не умею угадывать возраст, будь передо мной детсадовец или пенсионер. У него темные волосы, коротко стриженные на висках, сверху – вьющиеся. На нем льняная куртка цвета пергамента, белая футболка и джинсы по фигуре. Лен идеально отглажен. И идеально чист, в отличие от моего пыльного грязного спандекса.

Думаю про Дома и его вчерашние мокрые и грязные ботинки с шортами. Обхватываю колени и пытаюсь вспомнить, как нужно дышать.

– Вы ранены? – Глаза, темно-карие, полные беспокойства, опускаются на мои раненые ладони.

– Non, non^[20]. – Я выпрямляюсь, прижимая ладони к животу.

Он торопливо представляется на французском. Его зовут Жак Лоран, он из Brigade de Recherches de la Gendarmerie des Pyrénées-Orientales^[21], и…

Мой французский не так уж и плох – в тех сферах, в которых я разбираюсь и которыми интересуюсь. Это велосипеды, местные достопримечательности, повседневные разговоры ни о чем, милые зверушки, выпечка, еда в целом, погода, детали велосипеда, крупные велогонки и починка крыш (к сожалению). Но полицейские формальности?

Ничего не понимая, я просто молча мотаю головой.

– Мадам? Мисс? – мягко говорит он. – Похоже, вы говорите по-английски, да?

– Да. Oui. – Интересно, что выдало во мне иностранку. Впервые за все свое пребывание здесь я не улыбаюсь слишком широко, что, по словам Би, моментально меня выдает.

Он снова принимается за объяснения – с акцентом, который очень сильно меня удивляет. Британский, словно он только что сошел с двухэтажного автобуса.

– Меня зовут Жак Лоран, я из следственного отдела этого департамента. Я ехал по мысу, когда услышал зов о помощи.

– Спасибо, – говорю я.

– Звонок поступил из веломагазина в Сан-Суси, – говорит он. – Это же «ПеДАли»? Вы его хозяйка, мисс Грин?

– Да, я Сэйди Грин.

Я настолько известная? Печально известная? Сэйди Грин, предвестник беды из Сан-Суси?

Потом соображаю, что это, должно быть, Жорди все им рассказал. Он вызвал подмогу, пока я носилась по обрыву, пытаясь дотянуться до Дома. И, наверное, он понял, что мой французский в стрессовой ситуации оставляет желать лучшего.

– Велосипедист смертельно ранен? – спрашивает Лоран.

Появляется лучик надежды. «Смертельно ранен» – это еще не «мертв».

– Мы должны срочно спуститься к нему, – говорю я. – Я не смогла дотянуться, но…

– Медики уже спешат к нему, – говорит Лоран спокойным тоном, режущим кожу, как камни с дороги. – Я здесь, чтобы понять, что произошло. И вы можете мне помочь.

– Но я не знаю! – выпаливаю я, поднимая руки к небу. – Я не знаю, как это случилось.

Я оставила его, вот как. Я оставила его, дала ехать одному.

Он продолжает меня успокаивать, и я рассказываю, что Дом выехал позже остальных и не пришел на обед.

– Наверное, он не туда свернул. – Указываю на потрепанный куст и направляюсь к нему. – Я покажу…

Его рука преграждает мне путь.

– Мадам Грин, s’il vous plait^[22], подождите здесь.

Я не против. Не хотелось бы еще раз это увидеть, хотя, конечно, это зрелище я и так никогда не забуду. Запоздало снова подаю голос, чтобы предупредить детектива Лорана об обрыве, море, падении – очевидных вещах.

Он опускает глаза вниз, держа руки на бедрах, его куртку треплет ветер, словно плащ южнофранцузского супергероя.

Опираюсь для поддержки на ржавый столб. Почему там не было ограды? Стукнуться о металл было бы очень больно, но не так больно, как свалиться с обрыва.

Снова обхватываю колени руками. Вдруг замечаю какой-то серебряный блеск. В побитой ветром траве проглядывается провод. Похожий лежит у противоположного столба. Если оба провода натянуть, они, наверное, идеально сойдутся в центре. Как будто один большой провод был разрезан пополам.

Или сломан колесом несущегося вперед велосипеда?

Детектив возвращается, качая головой, и это без слов дает мне понять, что произошло.

– Парамедики добрались до господина. Мне очень жаль, но он скончался.

Тянусь к столбу, промахиваюсь, едва ли не падаю.

Лоран бормочет слова сочувствия и повторяет, что я правда могу им помочь. Как же!

– Расскажите мне об этом господине, – говорит он. – Он был опытным велосипедистом?

– Нет. В моей анкете он отметил, что является опытным велосипедистом, но, мне кажется, ездил он мало. – У меня был один гость, который с начальной школы не садился на велосипед. И все было нормально.

Он поворачивает лицо к ветру.

– Сегодня такой день – ветер, скалы. Это опасная смесь для туриста, неопытного велосипедиста, который видит только отдых и прекрасные пейзажи. Несчастный случай, peut-être?

«Возможно?»

Возможно, нет.

Во-первых, Дом был не беспечным туристом.

А во-вторых…

– Смотрите, – говорю я, указывая на первый провод, затем на второй.

Лоран хмурится несколько долгих секунд. Он изучает куст, следы, траекторию. Затем поворачивается ко мне, и его глаза уже не такие теплые.

– У вас много бед в последнее время, – говорит он. Не спрашивает, утверждает.

Интересно, откуда он знает? Он ведь детектив, который ведет серьезные дела. Мои заявления по поводу вандализма точно не дошли бы до него. Хотя я представляю, как сплетни переходят от соседа к соседу, от владельцев магазинов к случайным незнакомцам, к другим деревням, к границе департамента и через нее. Я киваю.

– Ваш гость – говорите, он ехал один?

Разглядываю свои ботинки. Не могу посмотреть ему в глаза. Что я в них увижу? Осуждение? Жалость? Отвращение?

– Он хотел поработать, – говорю я, с отвращением чувствуя оправдания в своем тоне. – Мы предоставляем карты и устройства-навигаторы. Он сказал… – я замолкаю. – Я должна была быть с ним.

Его тон смягчается.

– Нет-нет, мадам. Не вините себя. Эта дорога была частью вашего маршрута?

– Нет! Мой маршрут ведет к маяку, но мы держались главной дороги. Он не должен был сюда заезжать.

– Это точно, – мрачно говорит Лоран. – А эти провода, которые вы нашли – что вы об этом знаете?

Выдаю лучший французский жест, на который способна – выразительно пожимаю плечами. Жест, полный неведения и ужаса.