Он реагирует так, словно я сказала нечто очень стоящее. Надутые щеки. Чуть подрагивающие губы. Опущенные плечи.

– А вы что думаете? – спрашиваю я. Это ведь он тут профессионал. Мне хочется, чтобы он сказал, что это просто несчастный случай. Всему виной ветер! И только один ветер!

– Думаю, – медленно произносит он, – что мне придется отменить обед с комиссаром.

Отлично, теперь я виновата еще и в том, что французу приходится отменить обед, который звучит весьма серьезно.

– А потом, – продолжает он, – я позвоню techniciens d’investigation criminelle^[23], и мы вместе восстановим цепочку событий. Не переживайте, мадам, мы добьемся правды.

Это должно меня успокаивать. Криминалисты берутся за дело! Детектив храбро отказывается от обеда!

Но на меня давят страх и ужас. С моря доносится гул сирены. «Непотопляемая»? Кажется, вижу ее синий корпус между скалами. На палубе туда-сюда снуют маленькие фигурки. Они машут? Они видят меня, видят мигалки?

Начинаю было поднимать руку, но тут понимаю, что приветствуют они, скорее всего, не меня. Моторная лодка, маленькая, черного цвета, мчится к ним по воде на высокой скорости.

Опускаю руку. От жуткого осознания меня начинает подташнивать. Как сказать об этом Джудит и Лэнсу?

Дом оказался здесь из-за меня. Я виновна в его смерти.

Глава 7

День 3, суббота. Отдохнули от обеденного круиза? Давайте продолжим путь – отправимся в один из милейших городков на побережье, Коллиур, где вы успеете пройтись по улицам, полным произведений искусства, перед ужином.

* * *

Когда я сказала Дому, что переезжаю во Францию, он рвал и метал. Сказал, что я веду себя как финансово безграмотная. Что я отказываюсь от образования, от карьеры. Что я веду себя как «излишне эмоциональная женщина».

Уж это вызвало во мне бурю эмоций!

Джудит позвала меня на чай в их загородный клуб. Чай с Джудит ознаменовал многие события в моей жизни. Мое выступление в средней школе, когда я играла на флейте, которое мне удалось пережить без обморока (несмотря на то что я все же не всегда попадала в ноты и споткнулась о ступеньку). Когда я окончила школу с отличием (и сомнительным званием «Самая Предсказуемая»). Август, когда мы с Джем вернулись из Франции, проведя там год. Я знала, чего хочу – остаться во Франции, путешествовать по Европе, из шкуры вон лезть на любой работе (в идеале – связанной с велосипедами), чтобы там остаться.

Меня ожидала практичность – стипендия в хорошем университете, прямо в соседнем Чикаго. Стипендия полностью покрывала оплату за учебу, но не покрывала комнату в общежитии, так что я вернулась в старую спальню в «гараже» и ездила в университет каждое утро. Джудит была рада больше, чем мама. «Как прекрасно! И практично, и мы рядышком!»

Потом – следующий выпускной. Снова с отличием, но теперь еще и с дипломом о высшем образовании. Первая «настоящая» работа (велотуры считали только мы с Джем), младший актуарий в «Эпплтон Файнэншал».

Так что я подумала, что Джудит просто приглашает меня отпраздновать мое серьезное решение за дарджилингом^[24] и сухими пирожными.

Но я ошибалась. Не насчет чая или пирожных, а насчет целей Джудит. Она хотела повлиять на мое решение.

Ее первая фраза: «Ты же будешь так далеко от дома».

С географией спорить было бы бессмысленно. Франция и Элм-Парк и правда далеко друг от друга. Но мы ведь живем в эпоху самолетов, электронной почты, соцсетей, скайпа. Открыток. Старых добрых писем от руки! Хотя их я, конечно же, не писала…

«Ты будешь одна, – настаивала Джудит, сжимая мою руку над россыпью крошек. – Там нет твоей семьи, друзей, дома, где ты выросла, родной комнаты».

В ее глазах стояли слезы.

Я напомнила ей, что мама съехала из «гаража», где я выросла, как только я окончила колледж. Сокращение, как она сказала. Хотя правильнее было бы сказать «переехала к парню». Коттедж за гаражом родителей перешел к Лэнсу. Он переделал мою бывшую спальню в алтарь чикагских спортивных команд, правда, потом, когда мы с Лекси стали там гостить, мы снова все переделали.

А друзья… «Я найду новых друзей», – убедила я Джудит.

Сейчас, сидя на бампере французской скорой помощи, я осознаю, как мне не хватало дружбы. Нет, у меня, конечно, много дел. Мне нужно обустраивать и новый бизнес, и новый дом. Я наслаждалась новым приключением, адаптировалась и…

Прерываю собственные оправдания. Дело ведь не только в этом. Заводить друзей трудно, особенно во взрослом возрасте. Или это только мне трудно?

Лекси наверняка обзавелась дюжинами, если не тысячами новых подписчиков за последние пару дней. Если бы она сидела на этом бампере и запостила грустное селфи, то к ней побежала бы толпа с объятиями и – не знаю, – успокоительными смузи? У нее столько друзей, а она буквально их даже не знает.

У меня была Джем. Зачем искать что-то еще, когда у тебя уже есть самое лучшее? Миллионный – миллиардный – раз желаю, чтобы она сейчас была рядом.

С тех пор, как ушел Лоран, Надя без перерыва говорит по телефону. Сначала она позвонила Жорди. Она отошла на несколько метров, чтобы позвонить, и тихо и быстро заговорила по-французски. После этого она позвонила Би и Бернарду. Теперь она говорит очень эмоционально (что не удивительно) на украинском.

Когда она говорила с Би и Бернардом, она на время дала телефон мне. Би сочувственно заворковала. Бернард на заднем плане повторял то же, что и она, но на французском.

Это было приятно. Нет, это было даже необходимо! Но от их слов мне стало так больно. Не считая коллег, – которых я назвала бы друзьями, – здесь мне больше некому позвонить.

Джудит была права.

Хуже всего то, что я хочу позвонить Джудит. Я не могу, и не потому что Дом пожалел денег на роуминг. А потому что я трусиха. Я боюсь сообщить ей эту ужасную новость.

Но, к счастью, дело не только в моей трусости. Лоран попросил нас пока не связываться с остальными членами группы. Сначала, объяснил он, ему нужно связаться с коллегами, позвонить нескольким людям.

Тут всем есть кому звонить.

Я могу позвонить маме!

И тут же отгоняю эту идею. Это точно меня не утешит. Мама будет собираться на работу. В компании этого, как его там. Ладно – в компании Майрона С. Кокса-младшего, или, как настаивает мама, «Майрона Кокса Второго», как будто «второй» звучит хоть сколько-нибудь лучше, чем «младший».

Она будет опаздывать, бегать по дому в поисках той или иной вещи. Ключей, которые всегда лежат не на своем месте. Второго ботинка. Летнего свитера, который точно должен быть где-то здесь.

Если я позвоню ей сейчас, с другого края света, это не поможет ни мне, ни ей.

К тому же я знаю, что она подумает, даже если говорить этого не станет.

Сэйди, что я тебе говорила насчет Эпплтонов?

Ответ: «Не надо беспокоить Эпплтонов».

Когда я была маленькой, мама переживала, что я провожу у них дома слишком много времени.

Сэйди, не надо мешать Лэнсу. Это его вечеринка по случаю дня рождения / нового велосипеда / желания искупаться в бассейне, а не твоя. Сэйди, хватит дергать Джудит. Я знаю, что она сама тебя позвала, но не надо все время их беспокоить.

Теперь я более чем побеспокоила их…

Добавляю маму в список людей, которым ужасно боюсь рассказывать.

Надя завершает разговор и убирает телефон в эластичный карман на бедре.

– Извини, – говорит она. – Надо было кое-кому рассказать. Ну, нескольким людям. Ты как?

– Не знаю, – честно отвечаю я.

– Да, – говорит она, покачивая ногами. – Я тоже. Я сейчас говорила с сестрой, которая в Польше. Она говорит, нам надо быть осторожнее с полицией. И мне, и тебе тоже. Нам кажется, что Францию мы знаем, но знаем ли мы французскую полицию? Нет.

Надя поднимает свою бутылку воды и допивает последние капли. Машина скорой помощи припаркована под углом, дверь полузакрыта, чтобы защитить нас от ветра. У меня такое ощущение, что не перед нами, а где-то в стороне – море, маяк, ветер, остальные машины, истина.

Но Надя права. Не считая каких-то книг и сериалов, я практически ничего не знаю о французских правоохранительных органах. Мой единственный опыт общения с полицией был в Элм-Парке. Следователь, ведущий дело Джеммы, предлагал полагаться на надежду.

Будем надеяться, что объявится свидетель. Будем надеяться, что кто-то отвезет в ремонт бампер со следами той самой пальмово-зеленой краски. Будем надеяться, что автосервис нам позвонит.

Отличный план, а главное – эффективный.

Стараюсь мыслить позитивно.

– Кажется, детектив Лоран настроен серьезно.

– Но почему он думает, что это его касается? – говорит Надя. – С человеком на велосипеде произошел несчастный случай. Это ужасно, просто ужасно, но такое случается. Наверное, этот детектив повсюду видит преступления. Преступления… как правильно сказать? В его природе?

Как видеть вандалов – в моей природе.

– Ты когда-нибудь здесь бывала? – спрашиваю я, кивая на фатальную тропинку.

– Конечно, – говорит Надя, словно я спросила, была ли она когда-либо в пекарне или дышит ли она воздухом.

Жду продолжения.

Она пожимает плечами.

– В прошлом году. У нас была особая экскурсия для тех, кто любит все военное. – Она поджимает губы. – Слишком много войн и крепостей, плашек для уничтоженных деревень. И никаких плашек для беженцев и погибших.

Она достает телефон из кармана.

– Сейчас покажу.

Ветер колышет ее локоны с синими кончиками. Она убирает волосы за уши и открывает видео на ютьюбе.

– Есть видео, – говорит она. – Один из туристов все снимал. Хочешь посмотреть крепость?

– Поворот на тропинку, если это возможно, – говорю я.

Надя включает видео. На экране телефона появляется Би в длинных легинсах и воздушной тунике, от ветра бьющей ее по коленкам. Двигаюсь ближе, но все равно слышу только шум ветра.

– Она говорит быть осторожнее, – объясняет Надя. – Тогда был такой же ветер, как сегодня. Мы сказали всем спешиться.

Протягиваю руку вперед, ставлю видео на паузу и внимательно изучаю кадр. Другие цветы, более густые облака, ржавые горшки. Никакого забора, никакого провода.

Надя говорит:

– Остановки сегодня мне больше нравятся. Ну, точнее, нравились до этого. Маяк, сады… больше круассанов.

Вспоминаю о своих круассанах, которые, наверное, уже превратились в кашу в моей сумочке, там, где я бросила велосипед.

А ведь Дом так и не попробовал настоящий французский круассан.

Надя не дает мне утонуть в потоке самобичевания.

– А почему ты спрашиваешь? Почему важно, была ли здесь я?

Рассказываю ей о проводе и о своих подозрениях.

– Может, он был сломан и до этого. Но если нет? Вдруг кто-то замышлял это, хотел причинить вред какому-то бегуну или велосипедисту?

И это не моя паранойя. Это жуткая реальность. Все велосипедисты либо слышали, либо читали, либо испытали это на себе – жуткие истории о проводах, натянутых через тропинки, и о велодорожках, посыпанных битым стеклом. Некоторые люди, по совершенно непонятным мне причинам, всей душой ненавидят велосипедистов.

– Нет, – убежденно говорит Надя. – Нет, это не может быть вандал. Ты думаешь, это он, Сэйди?

Признаю, что именно это я и думаю.

– Нет, нет, совершенно точно нет, – настаивает Надя. – Откуда вандалу было знать, что мистер Эпплтон поедет этим маршрутом? – Она говорит с нажимом, словно пытаясь убедить меня и вселенную согласиться. Как и саму себя.

Я только рада согласиться.

– Да, ты права.

Но тут Надя сама себе противоречит:

– Хотя, если… мистер Эпплтон, он любил конфликты? Ну, военные конфликты. Кто-то, кто его знал, мог догадаться, что он захочет посмотреть на крепость?