Двадцать третий этаж. Кабинет Димки в конце коридора, угловой, с панорамными окнами. Он любит смотреть на город сверху, говорит – даёт ощущение контроля.

Двери лифта открылись. Настя ждала прямо у лифта. Вид у неё был… страшный. Бледная, глаза красные, тушь размазана. Настя, которая всегда идеальна, которая приходит на работу, как на подиум, стояла передо мной растрёпанная и несчастная.

– Настя, что происходит? Где Дима? Что случилось?

Она молча взяла меня за руку. Ладонь у неё была ледяная. Повела по коридору. Наши каблуки стучали по мраморному полу – мои уверенно, её – заплетаясь.

У двери кабинета остановилась. Массивная дверь с инициалами, как в банке. Смешно. Надпись над клеткой для дрессированных идиотов. За ней – всё, что он прятал. За ней – мой фарфор, который сейчас треснет.

– Вера, он там… – голос дрогнул. – Он там не один.

Не дышалось. Даже моргнуть было трудно. Я смотрела на подругу, а в голове билась одна мысль: только не это. Только не это. Не сегодня. Не в нашу годовщину. Не после двадцати лет. Не после всего, что мы прошли.

– Может, ты ошиблась? – Мой голос звучал чужим. – Может, это деловая встреча?

Настя покачала головой. В глазах стояли слёзы.

– Я зашла час назад с документами. Думала, он один. Дверь была не заперта… Вера, прости. Я не знала, что делать. Не могла тебе не позвонить, но и сказать по телефону…

– Кто она?

– Лена. Лена Беспалова. Тренер из его фитнес-клуба.

Лена Беспалова. Смутно помню – видела пару раз. Блондинка, лет двадцать восемь, фигура фитнес-модели. Димка говорил, лучший тренер в клубе. Хвалил её программы. Оказывается, не только программы.

– Может, не надо? – Настя сжала мою руку крепче. – Может, просто уйдём? Вернёмся в ресторан, скажем, что у него совещание. Потом разберёшься.

Я высвободила руку. Голова гудела изнутри. Слова Насти не влезали. Шагнула к двери. Настя попыталась удержать, но я была уже не здесь. Тело двигалось само.

Взялась за ручку. Почему-то вспомнился анекдот, который рассказывал папа: «Никогда не открывай дверь, если не готова увидеть то, что за ней».

Толкнула.

Первое – красные трусики на полу. Кружевные. Точно не мои – я такую пошлость не ношу.

Второе – женская спина, загорелая, блестящая, с наколкой на пояснице. Иероглифы. Наверняка про «любовь», «вечность» или «карму». Скорее всего, вообще не знает, что там написано. Дура.

Третье – МОЙ муж под этой жопой.

– ДА, детка, вот так! – орал Дима, сжав руками её силиконовый зад.

Его лицо – перекошенное, глаза закатились, губы полуоткрыты. Такое я видела только в те ночи, когда мы были вдвоём. Раньше.

Я не сразу поняла, что сказала.

– Дима?

Они дёрнулись, как ошпаренные.

Она – Лена Беспалова – раздвинула ноги, встала на колени, потянулась как кошка. На лобке всё выбрито до гладкости, грудь – вставная, стоячая, без следа гравитации.

– Вера?! – Дима попытался встать, но не мог найти штанины. Прыгал на одной ноге, член болтался в воздухе – уже вялый, обмякший, как сдувшийся шарик.

– Сюрприз, – сказала я. Голос мёртвый. – К годовщине нашей.

– Вера, подожди… Это не то, что ты…

– Что я? Что я должна подумать, Дима? Что вы репетировали позу лотоса?

– Он сказал, что вы разводитесь, – Лена села прямо на край дивана, закинула ногу на ногу. Сиськи торчком. – И что ты – фригидная стерва. Так он объяснял.

– Лена, заткнись! – заорал Дима.

Я стояла и смотрела, как он суёт вялого петуха обратно в штаны. Беспомощно, жалко. Как школьник, которого застукали за дрочкой.

– Крошка, ты правда не замечала? – Лена склонила голову, как будто жалела. – Три месяца он со мной. Печально.

Кольцо давило на палец. Стянула. На внутренней стороне – гравировка: «ДО+ВО. 2003».

– Только лучшее для моей королевы, – бормотал он, когда дарил. Двадцать лет назад.

– Вера, давай поговорим. – Димка наконец натянул брюки. – Это ничего не значит. Просто секс. Ты же знаешь, я люблю только тебя. Это просто…

– Просто что, Дима? – Мой голос был спокойным. Странно спокойным. – Просто измена в день нашей годовщины? Просто предательство?

– Не драматизируй. – Он попытался взять меня за руку, но я отступила. – Все мужчины… Ну, ты понимаешь. Это физиология. Это ничего не значит.

– Ничего не значит, – повторила я. – Двадцать лет брака ничего не значат. Две дочери ничего не значат. Наша жизнь ничего не значит. Всему наступил конец.... Большой жирный конец!!!!!!

– Вера, ну не надо так. Давай поедем домой, спокойно поговорим. Родители ждут, дети…

– А, так ты помнишь про родителей и детей? – Я усмехнулась. Странная усмешка получилась – губы кривятся, а внутри пусто. – Помнишь, что у нас годовщина? Что там сидят наши дочери в платьях, которые выбирали специально для сегодняшнего вечера? Что моя мама испекла твои любимые пироги? Что твоя мать, которая меня терпеть не может, приехала праздновать нашу семейную дату?

– Вера…

– Заткнись, Дима.

Он замер.

– Ты даже не понял, что сдох. Не сегодня. Не здесь. Не из-за этой куклы. А раньше. Когда начал врать. Когда я тебе поверила. Вот тогда и сдох.

Лена прикусила губу. Улыбка съехала.

– А ты, – я посмотрела прямо ей в глаза, – вали отсюда по-хорошему. Пока не объяснила детям, кто такая их новая «тётя Лена».

Я размахнулась и швырнула кольцо в его лоб. Попала. На лбу осталась красная полоса.

– Сука! – взвизгнула Лена, бросилась к нему. – У тебя кровь!

– Пусть запомнит. – Я развернулась к двери. – С годовщиной, Димочка. У тебя сегодня отменный секс вместо любви.

В приёмной – Катя, секретарша. Белая, как стенка.

– Вера Михайловна, я… Я не знала, что вы придёте…

– Знала. – Голос как лёд. – Сколько он тебе платит за молчание?

Она опустила глаза.

Всё понятно.

Вышла. Сзади он что-то кричал, но я не слышала. Только стук крови в голове.

Настя ждала в коридоре. Молча обняла, повела к лифту. Внизу, в её машине, я всё ещё держалась. Смотрела прямо перед собой, считала фонари. Один, два, три… На двадцать первом сломалась.

Слёзы текли по лицу. Щёки были мокрые. Тушь поползла, как кровь из носа. Дорогое платье, купленное к годовщине. Которое Димка так и не оценил. Которое навсегда останется платьем предательства.

– Вот сука! Вот же сука! – Настя колотила кулаком по рулю. – Я должна была раньше сказать! Я подозревала, видела их вместе в спортзале, но не была уверена. Думала, совпадение. Прости меня, Вер! Прости!

– Как долго? – Мой голос звучал чужим. Сиплым, сорванным.

– Не знаю точно. Месяца три, может больше. Она начала работать в клубе прошлым летом. Димка сразу стал чаще ходить на тренировки. Я ещё удивлялась – он же терпеть не может спорт.

Три месяца минимум. Пока я планировала годовщину, выбирала ресторан, покупала платье, он трахался с фитнес-тренером. Пока я думала, что у нас всё хорошо, что мы справились с кризисом среднего возраста, он водил меня за нос.

Телефон разрывался от звонков. Димка. Я отключила звук.

– Поехали ко мне, – предложила Настя. – Переночуешь, утром на свежую голову решим, что делать. Я налью тебе коньяка, выпьем за козлов-мужиков.

– Нет. – Я вытерла лицо салфеткой. Тушь размазалась, как у панды. – Домой. Дети ждут. И родители. Все собрались праздновать нашу долбаную годовщину.

– Вера, ты не в состоянии…

– В состоянии. – Я поправила жемчуг. Бабушкино наследство, память о настоящей любви. Той, ради которой живут и умирают. Горькая ирония. – Довези меня до дома. Я должна сказать детям. И всем остальным. Пусть знают, какой у нас замечательный отец семейства.

– Ты уверена? Может, подождём? Не стоит на эмоциях…

– На эмоциях? – Я рассмеялась. Истерический смех вырвался сам. – Настя, я двадцать лет ждала. Закрывала глаза, делала вид, что верю. Теперь хватит. Мой дом, мои дети, мои правила. И я не буду скрывать то, что он сделал.

– Он просил «не драматизировать», – я вытерла слёзы, – но ты же знаешь, Настя…

Я посмотрела ей в глаза и впервые за весь вечер усмехнулась.

– Я ещё даже не начинала.

Настя сжала мою руку.

– Я с тобой. Что бы ни случилось.

Мы подъехали к дому. В окнах горел свет – тёплый, домашний. Я представила, как там все ждут. Саша, наверное, нервничает, поглядывает на часы. Анечка болтает с бабушкой Таней о французских глаголах. Папа проверяет качество коньяка уже третью рюмку. Мама суетится над столом. Свекровь жалуется на всё подряд, свёкор делает вид, что читает.

Нормальная семья в ожидании праздника.

– Спасибо, Настюш. За всё.

– Позвони, если что. Я приеду в любое время.

Я кивнула и вышла из машины. Февральский ветер резал щёки. Мороз въедался под кожу. Но я почти не чувствовала холода. Шла к дому в своём красном платье, на каблуках, с размазанной тушью. Жена, которой только что изменили в день годовщины свадьбы. Бабушкин жемчуг холодил шею, напоминая о вечной любви. О той, которая оказалась не такой уж вечной.

У двери остановилась. Достала телефон. Сорок семь пропущенных от Димки. Десяток сообщений. Не стала читать. Набрала Сашу.

– Мам, где ты? Бабушка с дедушкой уже изнервничались! Папа звонил?

– Солнышко, праздник отменяется. – Голос дрогнул, но я справилась. – Скажи папе, когда приедет, чтобы объяснил всем почему.

– Мам, что случилось? Ты плачешь?

– Папа тебе расскажет. Я сейчас войду. И Саша… Я люблю тебя. Тебя и Анечку. Что бы ни случилось, помни это.

– Мам, ты меня пугаешь.

– Всё будет хорошо, солнышко. Не сразу, но будет.

Выключила телефон. Сделала глубокий вдох. Расправила плечи. И толкнула дверь.

В прихожей пахло праздником – мамины фирменные пироги, папин коньяк, духи свекрови – резкие, удушающие. Из гостиной доносились голоса. Спорили о чём-то. Кажется, о политике. Папа с Александром Николаевичем вечно спорят – один либерал, другой государственник.

Я сняла пальто. Поправила платье. Посмотрела в зеркало – война войной, а внешний вид по расписанию. Вытерла остатки туши под глазами. Поправила жемчуг. И пошла рассказывать семье, что праздника не будет. Что жизнь, которую мы строили двадцать лет, рухнула за пятнадцать минут в кабинете на кожаном диване.

Красное платье было к лицу. Платье воина, идущего в бой. Жаль, что Дима так и не увидел.

А может, и к лучшему.

Глава 1

Дверь в гостиную была приоткрыта. Оттуда доносились голоса, смех, звон бокалов. Праздник в разгаре. Все ждут виновников торжества.

Я остановилась на пороге. Посмотрела на себя в зеркало в прихожей. Красное платье, размазанная тушь, растрёпанные волосы. Жемчуг бабушки как насмешка – память о вечной любви на шее у обманутой жены.

Вытерла лицо ещё раз. К чёрту. Пусть видят.

Толкнула дверь.

Первой меня заметила мама.

– Верочка! Наконец-то! Мы уже… – Она осеклась, увидев моё лицо. – Господи, что случилось?

Все повернулись ко мне. Папа замер с рюмкой в руке. Людмила Васильевна перестала жаловаться на что-то там. Александр Николаевич отложил журнал. Саша вскочила с дивана. Анечка выглянула из-за плеча бабушки Тани.

Тишина.

– Праздник отменяется, – сказала я. Голос звучал спокойно. Даже странно. – Дима не придёт. Он занят.

– Как это не придёт? – Свекровь поднялась с дивана. – Мы же договаривались! Двадцать лет свадьбы!

– Да. Двадцать лет. – Я прошла в гостиную. Села в кресло. Ноги гудели. – Он празднует по-своему. С Леной. Лена. Лена Беспалова...... На кожаном диване в кабинете.

Тишина взорвалась.

– Что?! – Папа резко поставил рюмку. Коньяк выплеснулся на скатерть.

– Верочка, ты что-то путаешь… – Мама подошла ко мне, взяла за руку. Ладонь у неё дрожала.

– Не путаю. – Я посмотрела на свекровь. – Ваш Димочка трахался с фитнес-тренером, пока мы тут собирались праздновать годовщину. Я их застала. Простите за подробности.