—Или благословение, – хрипло выдохнул я, впервые обращаясь к ней напрямую. – Теперь мы связаны. Навсегда.

Я сделал шаг вперед. Он напрягся, но я прошел мимо него, подошел к Искре и остановился в двух шагах. Я вдыхал ее запах, чистый и ясный, сквозь вонь магии и пыли.

– Я пришел за тобой, – сказал я, глядя только на нее. – Никто не запрет меня снова.

И я повернулся, чтобы идти рядом, готовый к пути. К любой борьбе. К чему угодно. Теперь я был там, где должен был быть.

Глава 7

Искра

Мы шли. Элориэль – впереди, его спина была напряженным, оскорбленным жестом. Бран – сзади, его присутствие ощущалось спиной, горячим, животным дыханием в затылок. А я – между ними, разрываемая на части невидимыми нитями, которые связывали нас все туже с каждым шагом. Это было физическое ощущение – та самая магическая узда, что сдавила нас тогда у ворот. Я чувствовала ее как легкое, постоянное давление в груди, как два противоположных тока, тянущих в разные стороны. От Элориэля исходила холодная, упорядоченная волна – четкий, размеренный ритм, похожий на биение ледяного сердца. От Брана – жаркий, хаотичный пульс, грозивший вырваться из-под контроля в любой момент. А я была где-то посередине, и мое собственное, новое, незнакомое тепло пыталось сбалансировать их, слиться и в то же время не дать им разорвать меня пополам. Мы не разговаривали. Что можно было сказать? «Извините, что вынуждены терпеть друг друга ради спасения мира»? Звучало как шутка. Плохая шутка.

К вечеру мы вышли на опушку леса, который Элориэль мрачно назвал Гнилым. Название соответствовало. Деревья стояли голые, искривленные, их кора покрыта странным серым лишайником. Воздух пах гнилью и влажной землей. Было жутко.

Элориэль нашел неглубокий грот под нависшей скалой – достаточно укрытия от набирающего силу ветра. Он развел на входе магический огонь – маленький, холодный огонек, который не давал тепла, но, как он сказал, отпугивал «ночную живность». Я не стала спрашивать, что это за живность. Он молча дал мне кусок пресного хлеба и ломтик какого-то вяленого мяса. Бран проигнорировал протянутую пищу, отвернулся и улегся на землю в дальнем углу грота, свернувшись клубком. В темноте его глаза светились двумя зелеными точками, пристально наблюдавшими за мной. Элориэль сел у входа, положив меч на колени, его профиль был резок и непроницаем в свете звезд.

Я съела свой скудный ужин, свернулась калачиком на постеленном плаще и попыталась уснуть. Это было безнадежно. Тело ныло от усталости, но разум метался, цепляясь за ощущение этой связи, за их противоречивые присутствия. И тогда я почувствовала это. Сначала легкое покалывание в груди, там, где был тот самый узел. Потом тепло, разливающееся по жилам. Магия. Не моя. Их. Она текла ко мне, сплеталась, и моя собственная отвечала ей, как струна, которую задели. Темнота заколебалась, заструилась. Я уже не просто лежала на холодной земле. Я парила в каком-то странном, лишенном формы пространстве. Потом возникли образы.

Сначала – Элориэль. Но не холодный и отстраненный. Его руки на моей коже были нежными, почти робкими. Его губы не требовали, а спрашивали. Мы были в его комнате, но комната была наполнена не трещинами, а мягким, золотым светом. Он что-то говорил мне на ухо, тихо, на том мелодичном языке эльфов, и я понимала каждое слово. Его магия обволакивала меня, как шелк, ласкала изнутри, и я таяла, растворяясь в нем… Картина дрогнула и распалась.

Затем появился он. Бран. Его шершавые ладони держали меня так крепко, что было больно, но это была приятная боль. Мы были не в гроте, а в глухом лесу, под открытым небом. Он не говорил. Он рычал. Низко, глубоко, и этот рык отзывался вибрацией во всем моем теле. Его магия была не обволакивающей, а захватывающей. Грубой, дикой, всепоглощающей. Она не спрашивала разрешения. Она брала. И я… я отдавалась. А потом… потом они были оба.

Я не понимала, как это возможно. Это было за гранью реальности. Элориэль сзади, его длинные пальцы вплетались в мои, его губы на моем плече. Бран – передо мной, его горячий взгляд пригвождал меня, его руки держали за бедра. Их магии, ледяная и огненная, текли через меня, встречались, сплетались воедино, и я была проводником, центром, точкой, где они наконец-то не боролись, а соединялись. И это было… это было… Я проснулась от собственного стона. Сердце колотилось, как бешеное. Вся кожа горела, будто меня действительно касались десятки рук. Между ног была влажно и пульсирующе. Дыхание срывалось.

Я лежала неподвижно, боясь пошевелиться. Грот был погружен в тишину. Холодный огонек у входа все так же мерцал. Элориэль сидел в той же позе, но его голова была слегка наклонена, как будто он прислушивался к чему-то. Или чувствовал что-то. Его взгляд был устремлен в темноту, но я видела напряжение в его плечах. А сзади… сзади я чувствовала на себе тяжелый, горячий взгляд. Я медленно, почти боясь, повернула голову.

В свете звезд, пробивавшемся в грот, я увидела его глаза. Бран не спал. Он сидел, обхватив колени, и смотрел прямо на меня. Его зеленые глаза сверкали. В них не было ярости. Не было злобы. В них было… знание. Голодное, дикое, всепоглощающее знание. Он видел мой сон. Чувствовал его. И он отвечал на него тем же немым вызовом.

Я резко отвлекла взгляд, чувствуя, как горит лицо. Боги. Это было не просто сновидение. Это было что-то настоящее. Что-то, что происходило между нами на уровне, недоступном словам. Я сглотнула комок в горле и попыталась унять дрожь в коленях. Элориэль обернулся. Его взгляд скользнул по моему раскрасневшемуся лицу, по моим сведенным плечам, потом перешел на Брана. Между ними пробежала молчаливая, напряженная искра понимания. Они оба знали. Оба чувствовали.

Я закрыла глаза, стараясь дышать глубже, но это не помогало. Образы снова и снова всплывали передо мной, заставляя кровь бежать быстрее. Мы были связаны. Не только магией. Не только общей целью. Чем-то гораздо более глубоким, темным и постыдным. И самым ужасным было то, что мне это нравилось.

Глава 8

Элориэль

Она видела сны. Я чувствовал их отголоски, как далекие раскаты грома за горизонтом, как дрожь в том самом магическом узле, что связал нас воедино. Волны смущения, стыда, животного возбуждения доносились до меня от Искры, горячие и хаотичные. А в ответ на них – глухой, ответный рев желания от того, кто сидел в темноте, словно голодный хищник, пробуждающийся от долгой спячки. Эта связь была живым, дышащим существом, паразитом, пустившим корни в наши души, и каждую ночь она цвела ядовитыми, пьянящими цветами. Я не просто чувствовал отголоски – я был вынужден становиться соучастником, незваным гостем на самом интимном пиршестве, где подавали мою собственную боль, мою ревность и то темное любопытство, что я в себе подавлял.

Я сидел у входа, вглядываясь в ночь, но видел не мертвый лес, а бурю внутри. Мои пальцы бессознательно сжимали эфес меча, впиваясь в узорчатую кожу рукояти так, что казалось, вот-вот треснет кость. Я желал одного – пронзить сталью эту дикую, примитивную связь, что зарождалась между ними помимо моей воли. Вырвать ее с корнем. Но я не мог. Узел был прочнее стали. И, что хуже всего, часть меня – та, что я старался подавить веками, – откликалась на этот хаос. Ее сны коснулись и меня. Образ ее тела, изгибающегося не под моими, а под его грубыми лапами, вызывал не только ярость. Жгучую, постыдную ревность. И… интерес. Глубокий, темный, как само это проклятие. Этот интерес был подобен древнему инстинкту, дремавшему в самой глубине моего существа, тому, что я пытался скрыть под слоями цивилизации и самоконтроля. Теперь же он пробуждался, шевелясь, как гадюка под камнем, напоминая, что я не так далек от этого дикаря, как хотел бы думать. Эта мысль была отвратительна и одновременно пленяла своей свободой, своим чистым, необузданным естеством, против которого я тщетно боролся все эти долгие, одинокие годы. Я был пленником не только этого леса, но и самого себя, и эта новая ловушка оказалась куда изощреннее и мучительнее любой каменной темницы.

Когда первые лучи утреннего света, бледные и больные, тронули горизонт, окрасив небо в грязные тона угасания, я поднялся. Мое движение было резким, словно я сбрасывал с себя оковы ночи, эти невидимые цепи, что сковывали меня куда надежнее железа.

—Вставайте, – мое слово упало, как камень, разбивая напряженное молчание, повисшее между нами тяжелым, липким покрывалом. – Мы теряем время.

Искра вздрогнула и села, избегая моего взгляда, ее пальцы судорожно вцепились в край плаща, будто ища в нем спасения. Ее щеки пылали румянцем стыда, который, казалось, был виден даже в этом тусклом свете. Бран поднялся молча, его движения были плавными, полными звериной грации, готовой в любой миг превратиться в смертоносный взрыв. Он всегда был готов к перевороту в барса и прыжку. Его глаза все так же пылали внутренним огнем, и в них читалось не просто желание, а вызов, брошенный лично мне, немой вопрос о том, кто я такой, чтобы стоять на пути природы. Мы двинулись в путь, погрузившись в гнетущую тишину Гнилого Леса, которая была гуще и тяжелее любого шума. Воздух был густым и сладковато-приторным, им было тяжело дышать, он обволакивал легкие, словно сироп из гнили и отчаяния. Деревья, казалось, следили за нами своими сучковатыми, похожими на когти ветвями, и шептались за нашими спинами, перешептываясь на языке старых костей и увядших листьев.

Я шел впереди, прокладывая путь сквозь эту чащу отчаяния, мое сознание было напряжено до предела, сканируя округу на малейшие признаки опасности – шелест, тень, сдвинутый камень. Но самая большая опасность была позади. Я чувствовал ее – нарастающее напряжение между ними. Магнитное притяжение, которое грозило взорваться в самый неподходящий момент, уничтожив все наши хрупкие планы.

Каждый их вздох, каждый случайный взгляд, которым они обменивались, жгли мне спину, словно раскаленные иглы. Я был буфером, барьером между двумя стихиями, и каждая секунда в этом аду ожидания стоила мне титанических усилий. Мои собственные демоны, разбуженные этой проклятой связью, рвались наружу, требуя участия в этом диком танце, и лишь многовековая воля, закаленная в горниле страданий, позволяла мне сохранять маску холодного безразличия, скрывая бурю стыда, гнева и запретного любопытства, что разъедала меня изнутри, как кислота.