Обитель рубежников встретила тишиной. Я даже удивился. Но стоило перейти незримую границу, как до ушей донесся звук безудержного веселья со стороны кабака. Они что, до сих пор гужбанят? Мощные люди. Правильно говорят: водку пить – это не спортом заниматься, тут здоровье нужно.

Стоило мне приблизиться, как празднующие встретили меня бурным ликованием, словно объявился их давно пропавший брат, отец или племянник (нужное подчеркнуть). Кто-то полез обниматься, другие кричали нечто нечленораздельное. Один рубежник просто без устали повторял мое имя – то ли пытался привлечь внимание, то ли приветствовал.

Хуже всего, что из собравшихся я знал только Печатника, да еще пара человек казались смутно знакомыми. Вон того вроде зовут Семен, другого – Леонид. Или наоборот. Ох, какой ты хороший, Матвей, когда трезвый!

– Все, мы щас допиваем и расходимся, – заговорщицки, едва ворочая языком, заверил меня Саня. – А уже завтра с утра будем готовы.

– Готовы? – улыбнулся я с видом идиота.

Старый прием. Если ничего не понимаешь, то прикинься валенком и повтори последнее слово в предложении. Работает всегда безотказно. В данном случае мне даже прикидываться не пришлось.

– Ну как же, мы же договорились. Завтра на Вранового пойдем.

– Что значит «пойдем»? Он же вроде как сбежал.

– Я же тебе рассказывал, не помнишь? Надо его раскулачить. Он не последний человек при воеводе был. Точно что-нибудь в схронах есть. А теперь вне закона. Сам бог велел. Много народу не возьмем, иначе после дележки и не останется ничего.

– А как ты Вранового искать будешь?

– Есть методы. Помнишь Компаса? Он из наших, из ратников, – Печатник указал на плотного крепыша, похожего на дворфа из популярной игры, который до этого угрюмо пил из огромной кружки. Однако, увидев меня, кивнул и махнул рукой.

Отличный ты парень, Матвей. И легко сходишься с людьми, заводишь новые знакомства. Жалко, что потом ни хрена не помнишь! Но я на всякий случай кивнул.

– Слушай, Сань, у меня завтра не получится. Неожиданные дела нарисовались.

Печатник посмотрел на меня сурово, как отец глядит на сына, который его разочаровал. Если бы рядом был черт со своим телефоном, то поставил бы что-то из разряда «Что ж ты, фраер, сдал назад. Не по масти я тебе».

– Лады, только потом жалеть будешь. У Вранового должно много артефактов быть. Не последний рубежник ведь. К тому же сам сказал, что вы с ним связаны.

Интересно, а что еще я такого ляпнул? Правильно говорят: пьяный Матвей – рту не хозяин. Надо будет беса допросить на эту тему.

– Не получается, Сань, вообще никак.

– Ну ладно, ничего страшного, – улыбнулся Печатник. – Нам же больше достанется. Мужики… и Ася, – это он обратился к единственной рубежнице лет тридцати, – давайте еще по одной, и все. Завтра день сложный.

Они выпили и стали медленно расходиться. Причем каждый считал своим долгом поблагодарить меня или сказать что-то хорошее. Ася, коренастая, с внушительной грудью и попой, и вовсе обняла, почему-то схватив за задницу. Замечательно, что дальше этого дело не пошло.

МАТВЕЙ! БОЛЬШЕ НИКАКИХ ПЬЯНОК С РУБЕЖНИКАМИ!

Я уже тоже хотел было отправиться восвояси. Мгла постепенно окутывала Подворье. Фонари здесь светили только возле входов в дома и кабак, потому центральная площадь утопала в темноте. Как бы ни было ограждено это место от чужан, но имелись общие физические законы, которые не получалось игнорировать. День заканчивался ночью, веселье – жутким похмельем, новые знакомства – горечью последствий. Интересно, почему эта Ася меня за задницу схватила? Я какой-то повод давал или она так проявляла свою симпатию?

Но я был остановлен суровым мужиком с чубом. Тем самым трактирщиком, если можно его так назвать. Вот интересно, по сравнению с ним я – могущественный рубежник. Однако стоило Василю (кажется, так его звали) поманить меня пальцем, как внутри все замерло. Потому что я примерно знал, о чем мы будем разговаривать. О деньгах.

– Здрасьте, – сказал я.

– Какой ты скромный, – усмехнулся трактирщик. – А вчера что кричал. «Василь, беги сюда, Василь, тащи медовуху!»

– Прошу понять и простить. Давно не пил.

– Ладно, вот, – он протянул мне огромный листок, где в столбик было написано множество имен, включая мое. И под каждым именем – список из того, что этот человек пил. Сначала можно было подумать, что Василь вел записи в течение месяца. Однако что-то мне подсказывало, что это все уместилось в сутки.

– Зря ты сказал, чтобы каждый за твой счет пил, – продолжил Василь. – Обычно ведь кто проставляется, первые три круга угощает. А потом каждый сам за себя. Конечно, с другой стороны, тебя надолго запомнят.

– Это точно. Меня, к сожалению, все надолго запоминают.

Про то, что зря, – это я уже и сам понял. Потому что после многочисленных подсчетов Василя мелким почерком, внизу стояла итоговая сумма: «сорок семь». И что-то мне подсказывало, что это не рублей и не тысяч.

Глупый вопрос я не успел задать. Из кухни выскочил невысокий брыластый мужчина с густыми усами:

– Васил, ушел все?

– Ушли, Артур. Можешь собираться.

– Э, что за рубежник это все придумал? Я бы ему в лицо взглянул. Сутки не спал, семья не видел.

– Вот, знакомься, Матвей.

– Здравствуй, Матвэй. Ты, конечно, маладэц, много кушать заказывали, заработал я. Толко болше так не делай, пожалста. Много не надо пит, живот будет болет.

Артур, несмотря на мое вялое сопротивление, пожал мне руку и убежал. Ну да, он же чужанин и, видимо, не знает про наши «пунктики» по поводу ручканья. Да и едва ли мог чем-то угрожать.

– Василь, у меня только тридцать. Можно я остальное в течение недели занесу?

А ведь еще надо будет воеводе заплатить. Хорошо я влился в рубежную семью, ярко.

– Не с того ты, Матвей начинаешь, – покачал головой Василь. – Рубежнику скромнее надо быть, незаметнее. И важно понять, где твое место. Вот взгляни на меня. Я давно понял, что хист у меня недобрый, потому не стал ему потворствовать. И открыл кружало.

Я кивал, мысленно соглашаясь с трактирщиком. Разве что задумался: какой же «злой хист» у него? Младенцев кушать?

– Василь, у меня правда больше нет. Только рубли.

– Кому эти бумажки вообще нужны? Здесь расчет исключительно лунным серебром. Записываю на тебя долг. Пока не отдашь, ничем потчевать не буду. И не затягивай.

Вот вроде всего три рубца, а посмотрел на меня так, что сердце в пятки ушло. И еще я понял, что с ним точно лучше не ссориться. И по возможности отдать долг как можно быстрее.

Я торопливо попрощался и чуть не выбежал с Подворья. Ладно, Матвей, попили, погуляли, к новгородскому князю «пришились» – пора и честь знать. Надо уже и делами заниматься. К тому же тут деньги вроде сами в руки идут. Поэтому я подумал именно так, как каждый человек, испытывающий проблемы с алкоголем. Что с завтрашнего дня начну новую жизнь.

Интерлюдия

Компания у самой кромки леса больше напоминала сборище реконструкторов разных эпох и разного достатка. Были здесь женщина, облаченная в легкую кольчугу, низкорослый крепыш в простой льняной рубахе, модный могучий здоровяк и кое-как одетый худой человек.

Рубежники не переживали по поводу внешнего вида. Главное, что их волновало, – удобство и безопасность. Кто-то чувствовал себя комфортно, обложенный железом, другой считал, что лучше, чтобы ничто не стесняло движений.

– Компас, давай скорее, долго ждем уже, – обратился дюжий здоровяк к невысокому крепышу.

– Ты же знаешь, что это так быстро не работает, – сердито ответил тот. – Нужно настроиться.

– Так настраивайся.

– Я пытаюсь, только ты отвлекаешь.

Коротышка достал потасканную тряпку, положил ее на траву и провел сверху рукой. Со стороны казалось, будто здесь происходят съемки бюджетного выпуска «Битвы экстрасенсов», перекупленные каналом «Домашний». Однако собравшиеся были серьезны как никогда, будто совет директоров этого самого канала «Домашний».

Потому что тряпка некогда была рубашкой и принадлежала их заклятому врагу. Теперь заклятому. Жизнь рубежника представлялась странной и порой непредсказуемой. Вчерашний приятель сегодня мог стать недругом, а правая рука воеводы ныне быть законоотступником.

– Есть, – поднялся на ноги коротышка. – Хотя очень слабо. Но я чувствую легкое дуновение хиста.

– Федя, ты как? – спросил здоровяк.

И все поняли, о чем он говорил. Помимо предчувствия скорой смерти любого, Федя мог предсказать возможную гибель знакомого ему рубежника. Причем для последнего Моровому не надо было находиться вблизи человека. Вот только для этого приходилось «настраиваться» на объект.

– Пока, типа, ничего, – мотнул головой Моровой. – Либо я его не чувствую, либо…

«…либо мы не сможем убить Вранового», – закончил каждый из собравшихся у самой кромки леса про себя.

Единственная девушка, точнее, крепко сбитая женщина, которую во времена Рубенса носили бы на руках, дрогнула. Она дернулась, зазвенев кольцами кольчуги, а после вытянула руки к небу, будто стреляя из невидимого лука. И тут же небольшая птица, рассекающая крыльями синее небо, камнем рухнула вниз.

– А че? – спросила она, когда остальные обернулись на нее. – Сами же знаете, с кем дело имеете.

Здоровяк неодобрительно покачал головой и сотворил над собой огромный магический кругляш, который тут же напитал всех остальных силой. Сделал более сильными, быстрыми и ловкими. А затем махнул рукой в сторону леса, и они медленно побрели дальше. И впереди шагал тот самый коротышка, который «колдовал» над тряпкой. Точнее, теперь он бережно держал ее перед собой и время от времени судорожно вдыхал запах.

Ася – та самая женщина, которая обычно общалась односложными фразами, – оказалась права. Потому что тот, на которого была объявлена охота, сейчас следил за последними. И, лишившись одной пары глаз, обратился к другим.

Он чувствовал себя не птицей – редким зверем, на которого объявили охоту. Потому зло скалился, когда разглядывал проходящих по пролеску людей. Чужими очами – глазами друзей, которые укрылись в тени листьев. Женщина правильно говорила: они знали, на кого охотятся. Вот только это едва ли им поможет.

Пентти не испытывал разочарования, что вчерашние ратники и случайные рубежники решили поживиться за его счет. Он бы как раз удивился, если бы никто этого не сделал. Однако Врановой испытывал самую искреннюю ненависть, на которую был способен. Ему пришлось бежать, унося с собой Ритву. Пентти приложил немало сил, чтобы запутать преследующих, чтобы они не наткнулись на нее.

Он бы мог напасть на них прямо здесь, будь чуть сильнее. Пентти специально укрылся в этих местах, среди бесконечных болот. Тут у лешего, которого он изрядно потрепал, не было власти. А второй встречи с нечистью в его владениях Врановой мог не пережить. Из главных плюсов – посох по-прежнему был у него. Но вот хиста остались сущие крохи.

Очень много промысла ушло, чтобы залатать раны после ножа захожего. Наверное, даже больше сил, чем восстановиться после лешего. Хорошо, что бил мальчишка (а для Пентти он был именно мальчишкой), не умеючи и в состоянии, близком к истерике. Потому и не повредил жизненно важные органы. А разорванное мясо зарастет, как зарастало всегда. К этому Пентти давно привык. Каждый рубежник, который живет долго, обрастает шрамами как морщинами.

Все, что теперь оставалось Врановому, – следовать за своими обидчиками. И сделать так, чтобы рубежники оставили саму мысль попытаться его выследить.

Он не оборачивался вороном, экономя силы, а следовал за ними на значительном расстоянии. Рубежники были уверены в собственном превосходстве, однако не понимали, что уже давно превратились из охотников в добычу.

– Странно, – вдруг остановился Компас, который шагал впереди на незначительном отдалении. – Я не чувствую хиста. И… не чувствую жизни.

– Федя! – не сказал, а гаркнул Печатник.

Моровой сгорбился, словно слова имели вес бетонной плиты. Но все же поднял голову, заискивающе глядя на Саню.

– Я не чувствую его смерти. Он это… типа, жив.