Элиса помотала головой – мол, не стоит благодарности – и ушла в веселом расположении духа. Клара вернулась к своим меню, не сводя глаз с Росалии, которая вскоре заснула, посапывая. Следовало внимательнее за ней следить. Если по ее недосмотру с бедняжкой бы что-нибудь произошло, то она бы себе этого не простила, а кроме того, донья Урсула воспользовалась бы этим, чтобы выгнать ее из Кастамара за недостаточную заботу о девушке.

10

16 октября 1720 года, перед завтраком

Диего отправился показывать сеньорите Амелии поместье. Это была идея матушки, которую поддержал Габриэль, а маркиз отказался, поскольку нужно было рано вставать. Альфредо и Франсиско на рассвете уехали по делам в Мадрид и не собирались возвращаться до ужина. Выполняя роль гостеприимного хозяина, он выбрал лесной участок, куда обычно ездил верхом с Альбой в поисках уединения в такие утренние часы, как сейчас, вплоть до наступления зимы. Пока Габриэль и матушка объясняли сеньорите Амелии достоинства своих садков для рыб, он, влекомый воспоминаниями, решил поскакать вперед. Диего потрепал по шее скакуна, на котором раньше ездила его супруга, и помчался до кромки леса, находя определенное удовольствие в одиночестве. Миновав дубовую рощу и оставив справа часовню с фамильным склепом, герцог направился к берегу ручья Кабесерас. Каждый раз, оказываясь в этом удаленном от герцогского дома уголке, он вспоминал тот день, который изменил все.

Тем утром девять лет назад Диего встал рано, поскольку королева Мария Луиза устраивала небольшую трапезу с горячим шоколадом и сладостями. Альфредо и Франсиско накануне сообщили, что будут там его ждать. И вот, сидя втроем в одном из освещенных солнцем патио дворца Буэн-Ретиро^[29], они разговаривали о политике того времени и о ходе войны; тогда все, казалось, идет к победе. Тут в патио появилась Альба, роскошная в своем голубом наряде из баскиньи^[30] и жакета с золотой вышивкой. Высоко собранные волосы подчеркивали тонкую изящную шею, а приподнятая вуаль закрывала часть лица и огромные голубые глаза. Она прошла мимо представителей знати, останавливаясь, чтобы поздороваться, и непроизвольно вызывая большой интерес, будто бы в патио вышла сама королева.

Франсиско и Альфредо поздоровались с ней, а она, кокетливо позволив им помочь ей устроиться, развернула инкрустированный перламутром веер. Затем с обезоруживающей улыбкой, которая могла положить конец любой империи, сделала вид, что рассержена, и во всеуслышание упрекнула Диего в том, что он оставил ее одну, беззащитную, совершенно забыв об утренней верховой прогулке. Альфредо улыбнулся, предрекая, что непобедимой армаде Диего настал конец еще до начала сражения.

– У меня никогда не было шансов на победу, – ответил тот.

Попрощавшись с друзьями и покинув Буэн-Ретиро, он вернулся в Кастамар вместе с Альбой, которая мило щебетала о его дерзости и о том, какое страшное наказание его за это ждет. Диего засмеялся сейчас от этого воспоминания. Для Альбы жизнь была сплошным удовольствием. Она обожала скакать на лошади, танцевать, читать, петь, играть на клавесине, смеяться, а больше всего – путешествовать. До замужества она уже успела объездить всю Европу. Но война разрушила ее мечты, и она в последние годы чувствовала себя в заточении.

– Да когда же это все закончится! – как-то посетовала она. – Что ж эти каталонцы никак не сдадутся…

– Они не только не собираются этого делать, но и будут биться до последнего, – ответил он.

Так и получилось. Доказательством тому стала осада Кардоны^[31], которую так и не удалось захватить войскам Бурбонов. Крепость сложила оружие только в конце войны, когда Барселона пала под ударами собственных войск. Диего вынужден был признать мужество каталонского народа, которое вызывало заслуженное уважение. Альбу, напротив, война раздражала. Она ненавидела насилие, оно казалось ей чем-то из мира животных, а не людей. Кроме того, по ее мнению, браться можно было лишь за те проблемы, которые могли быть решены, да и то в течение какого-то ограниченного времени. А от остальных следовало отказаться как можно быстрее, признав свое поражение.

Диего углубился в лес, где росли каштаны и дубы, и пустил коня шагом по тропинке, по которой они обычно вместе прогуливались. Потом поднялся по небольшому склону оврага и наверху привстал в стременах, наслаждаясь пейзажем. Под сводами этой огромной рощи, где было слышно, как быстро бежит ручей Кабесерас к реке Мансанарес, он подошел еще ближе к тому месту, где потерял жену. Они оказались там после скачки наперегонки, в которой она, как всегда, победила. Ставкой было празднование ее дня рождения, хотя не имело значения, кто победит. «Боже правый, если бы так было все эти годы», – сказал он себе, грустно улыбаясь. Он вспомнил, как она улыбнулась со своей особенной искренностью и поцеловала его, зная, что победит в любой возможной ситуации.

– Мне кажется, вам ее не хватает, – услышал он женский голос, который обрубил на корню его пьяняще-ранящие воспоминания.

Конь мотнул головой, и Диего, повернувшись, увидел сеньориту Амелию. Он отметил ее тонкую кожу и приятные черты, ее изящные губы и прямой точеный нос, который придавал четкость немного заостренному лицу. Она приближалась на одной из лошадей из конюшни Кастамара. Герцог приветствовал ее кивком головы и по голосам, доносившимся из-за деревьев, догадался, что матушка и брат где-то рядом.

– Очень. Мы с Альбой были невероятно близки, мы знали друг друга с детства. Ее придавило этим конем, – уточнил Диего, погладив золотую гриву своего скакуна.

Девушка немного помолчала, выразительно глядя на него и будто пытаясь мысленно сказать, что все понимает и сожалеет о его утрате. Диего ответил ей простым, ясным взглядом, давая понять, что не нуждается в ее утешении. Сеньорита Амелия прервала молчание, переведя взгляд на коня Диего.

– Многие бы его убили.

Он со вздохом улыбнулся.

– Конь не виноват. Его словно что-то напугало… А я не смог этого предотвратить, – сухо закончил он.

Амелия подъехала ближе и, наклонившись в седле, положила свою руку на его. Диего заметил это и посмотрел ей в глаза. Прикосновение женской кожи, такой как у сеньориты Амелии, было приятным, и он отметил про себя, что прошло уже столько времени, что он почти позабыл это приятное ощущение.

– Вам, должно быть, очень больно, – прошептала Амелия.

– Это не имеет значения, – ответил Диего, несколько резко убирая руку.

– Конечно, имеет, дон Диего, – сказала она, снова беря его за руку.

Он посмотрел на нее, пытаясь понять, искренне ли это выражение сочувствия по отношению к нему, или же за этим кроится что-то иное. Вероятно, и то и другое одновременно. Было в ней что-то такое, что выдавало в ней уже не ту наивную нежную девушку, с которой он познакомился много лет назад… Возможно, взгляд у нее стал более тяжелым, с долей жестокости, свойственной людям, прошедшим через множество жизненных испытаний. Они некоторое время помолчали, пока с другой стороны снова не послышались голоса матушки и Габриэля, которые их разыскивали.

– Вот вы где. Пойдемте, дорогая Амелия. Я покажу вам один из красивейших видов на Кастамар, – сказала матушка, элегантно держась в дамском седле.

Сеньорита Амелия бросила на Диего последний взгляд.

– Если позволите… – сказала она и забрала руку, невинно приласкав его.

Потом она направилась к ожидавшей ее верхом донье Мерседес, и Диего вежливо попрощался, пока Габриэль медленно направлялся к нему. Брат остановился и глянул через плечо, на достаточном ли расстоянии находятся матушка с сеньоритой Кастро.

– Осторожнее с ней, – сказал Габриэль, недоверчиво поглядывая на них. – Это не та милая девушка, которую мы когда-то знали. Вчера я видел ее возле дона Энрике де Арконы. Они шептались.

Диего кивнул, раздумывая над тем, не замышляют ли эти двое чего-нибудь. По их словам, они случайно познакомились в театре «Принц» после представления. Однако она не казалась ему девушкой, плетущей интриги, и к тому же он не понимал, что может связывать ее с таким человеком, как маркиз.

– Спасибо, брат, – ответил Диего и пришпорил коня, чтобы присоединиться к матушке и ее гостье.

Габриэль поскакал за ним, а он в последний раз бросил взгляд на то место, где девять лет назад погибла Альба. Он все еще не понимал, что тогда произошло. После скачки оба пустили коней шагом, она говорила о насущной необходимости перестроить все правое крыло дворца, а он с удивлением возражал, что не прошло и месяца после третьей реконструкции этого крыла, затеянной, чтобы привести его в соответствие с ее вкусом.

– Полностью. Оно мне вообще не нравится, – настаивала она.

– Альба, опять? – с некоторым раздражением спросил он. – Мне не нравится бросать деньги на ветер.

Но она горячо настаивала:

– Ты прав. Признаю. Все сделано так, как я хотела, но нужно переделать.

– Почему? – спросил он.

Она лукаво промолчала, давая понять, что что-то не договаривает. Ее лицо озарила улыбка, и она проронила слова, которые наполнили его ликованием: «Потому что комнаты слишком непритязательны для малыша». Он остановил лошадей, вопросительно посмотрел на нее, и хватило одного только блеска в ее глазах, чтобы понять все. Он сказал, что любит ее, неспеша подъехал к ней вплотную и поцеловал.

В это мгновение он с закрытыми глазами почувствовал, что губы жены резко оторвались от его губ. Открыв глаза, Диего обнаружил, что его собственный конь неожиданно встал на дыбы. Он поднялся на стременах, чтобы удержать его, и, переведя взгляд направо, увидел, как конь жены, точно так же взбрыкнув, падает назад вместе с ней. Альба, опытный ездок, пыталась удержать поводья и тоже встать в стременах, но не смогла. Ее лошадь буквально подпрыгнула в воздухе и упала назад. Видя, что животное падает на нее, она попыталась отпрыгнуть в сторону, но было слишком поздно, и она рухнула на землю. Конь всей тяжестью своего крупа и задних ног обрушился ей на грудь, как огромное кресло-качалка, вызвав страшный треск ломающихся костей. Удар был настолько сильным, что затряслась земля. Лошадь мгновенно поднялась на ноги и при этом раздробила наезднице еще больше костей, но Альба уже не издала ни звука. К тому моменту, как Диего наклонился над ней в попытке хоть чем-то помочь, дыхание ее стало почти незаметным, жизнь неслышно уходила из ее раздавленной груди.

Никто не понимал, почему животные так себя повели. Оба скакуна, его и Альбы, были близнецами, очень спокойными. Главный конюх Белисарио Кораль не смог объяснить их поведения. Он предположил, что лошадь могла испугаться змеи, возможно гадюки, которые часто встречаются в окрестностях Мадрида, или что ее укусило насекомое. Для Диего тогда это не имело значения. Похороны жены, его ангела, стали самой страшной болью из тех, что ему пришлось испытать за всю жизнь. Все это мрачное для него время он только и делал, что оплакивал гибель Альбы и своего нерожденного ребенка и с того злосчастного дня утешал себя лишь мыслью, что Альба осталась в Кастамаре и каким-то непостижимым образом, с небес, оберегает его и всех родных.

Диего остановил коня, охваченный мыслью, вызвавшей в нем жуткий страх. Что-то внутри него необъяснимым образом изменилось, и впервые за девять лет он почувствовал, что Альба уже давно покинула Кастамар. Он понял, что лишь он один и цепляется за прошлое.

Возвращались все вместе длинной дорогой. Он старался избегать взгляда, который украдкой бросала на него сеньорита Амелия, матушка расписывала достоинства имения, а Габриэль, как всегда, молчал, стараясь не привлекать внимания. В конюшне несколько старших грумов и старший помощник главного конюха придержали поводья, помогая им спешиться. Потом сеньорита Амелия оперлась на его руку, и они направились по узкой мощенной камнем дорожке к основному зданию.

– Не знаю, были ли вы когда-нибудь в наших краях, ваша светлость, – начала она. – Там так красиво.

– Честно говоря, у меня владения в Севилье, Малаге и Уэльве, а вот в Кадисе нет, – ответил он. – Возможно, стоит приобрести что-нибудь недалеко от усадьбы вашего отца, ведь слава о ее красоте достигает даже Мадрида.