Джихён Юн: И река ее уносит

Jihyun Yun

AND THE RIVER DRAGS HER DOWN

Copyright © 2025 by Esther Yun

Художественное оформление А. Андреева

Иллюстрация на переплете А. Сабировой

© Карманова М., перевод на русский язык, 2026

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2026

Посвящается дочерям и детям с ключом на шее

Но что-то не так.

Горе – спиральная лестница.

Я потеряла тебя.

Линда Пастан

Мансины говорят, что «ладони мертвецов полны шипов» (chugŭn sonŭn kasisonida); соприкосновение с ними ранит живую плоть.

Лорен Кендалл «Шаманы, домохозяйки и другие беспокойные духи: Женщины в ритуальной жизни Кореи»

Пролог

Сестра, из своих предсмертных часов я помню немного. Только будто нарисованные акварелью, расплывчатые силуэты осин, которые яростно раскачивались на ветру. Наш городок зарос «кружевами королевы Анны» и другими сорняками, такими красивыми, что никто не пытался с ними бороться. Я помню, как мои ноги споткнулись о рельсы на железнодорожном мосту, где я балансировала множество раз, раскинув руки, словно собиралась взлететь.

Но я упала.

Дыхание скользило облачками пара перед лицом. Только после того, как моя голова ударилась о поверхность реки, разлившейся из-за дождей, после того, как я не смогла ни за что ухватиться и меня потащило вниз, я поняла, что могу погибнуть.

Вода убила меня раньше холода, мои легкие переполнились до краев. Спасибо, Господи, ты сделал то, что не могло быть безболезненным, по крайней мере быстрым. Поисковые группы тралили реку, но меня унесло слишком далеко. Меня нашли спустя несколько дней, синюю и распухшую, застрявшую на камнях на дальней мели. Парень, который обнаружил тело, рассказывал в интернете, что он сначала подумал, будто мои длинные волосы – это пучок водорослей, который выбросило на берег, и только потом увидел труп.

Время от времени его фотография всплывает на форумах, где ее разглядывают, словно достопримечательность: такова неизбежная судьба тех, кто умер раньше срока. Но меня любили. По корейской традиции семья оплакивала меня две ночи и три дня. Ты отказывалась от еды и от рисового вина, которые тебе предлагали, пока не ослабела – и тогда тебя унесли, как куклу.

Похороны были тихие. Семья забрала меня домой в бирюзовой вазе с филигранной гравировкой – изображением белого оленя. Над камином сделали алтарь с фотографией, на которой я улыбалась, глядя на что-то за кадром.

Но это не значит, что я никогда не проснусь. Сестра, я слышу тебя, чувствую, как твои руки погружаются в землю, ищут.

Я отвечу на твой зов – я вернусь.

Часть I. Сестра

Глава 1

Ее старания пропали даром – крыса все равно умерла.

Суджин поняла это, как только вошла в комнату, и Милкис не бросилась к выходу из клетки, услышав ее. Шорох ее лапок по обрывкам газеты или скрежет в переходах клетки присутствовал постоянно, как фоновая музыка. Но этим вечером ее встретила только идеальная, зловещая тишина.

Суджин нашла Милкис в одном из гамачков, подвешенных на верхнем уровне клетки, тельце скрючено, напоминая апостроф. Она умерла недавно и еще не окоченела, а розовый носик на ощупь казался влажным. По крайней мере, она умерла безболезненно, в отличие от прошлого раза, когда опухоли в ее молочных железах разрослись так, что стали размером с миндальный орех и проступали под животом.

Суджин взяла крысу. Милкис не назовешь красивым животным: необычно большая для своего вида, шерсть неровно растет из-за болезней кожи, глаза слезящиеся и выпуклые, как зерна граната. Но она была любима – и она скоро вернется.

Натянув латексные перчатки, Суджин положила крысу на подстилку в пластиковый лоток и отрезала хвост скальпелем, который позаимствовала на уроке биологии. Хвост поддался лезвию легче, чем она ожидала. Послышался короткий влажный звук, как когда перерезают позвоночник рыбе. Суджин поместила отрезанную часть в пластиковый пакетик. Позже она использует ее, чтобы снова призвать Милкис. А остальное следует вернуть земле.

Опухоли снова обнаружились в животе крысы, готовые вот-вот стать злокачественными, хотя и не успели разрастись. Если предать земле больное тело, болезни вернутся. Лучше работать с чистым фрагментом или начать с нуля, то есть с костей. Но хвост был безупречен. С ним должно хорошо получиться.

Суджин завернула тело в салфетки и убрала в обувную коробку – кремировать на кладбище домашних животных. Там, где был отрезан хвост, кровь просочилась на салфетку алыми колечками, и она с трудом сглотнула, подавляя тошноту, которая поднималась к горлу. Покончив с этой простой операцией, она опустила дрожащие руки, впившись ногтями в скальпель, надеясь, что резкая боль поможет ей собраться.

Суджин Хан было всего семнадцать, но она уже знала, что такое смерть. Она видела, как Милкис умирает и возрождается несчетное число раз, но теперь впервые воскресит кого-то сама. Ее сестра, Мираэ, всего на год старше нее, была смелей и могла спокойно перенести что угодно, поэтому всегда брала кровавую часть процесса на себя. «Закрой глаза», — сказала бы Мираэ, и, когда Суджин открыла бы их снова, разрез был бы уже сделан. Самая здоровая часть тела отделена от остального, чтобы одно предать земле, а другое – огню.

Прошлой осенью Мираэ утонула в реке Блэк-Пайн, и об этом говорили в их городке и за его пределами. Сестра по-прежнему повсюду мерещилась Суджин: Мираэ у раковины, напевает себе под нос, смывая пену с посуды. Мираэ в закатном солнце, причесывает волосы у окна, открыв ставни, так что ветер треплет пряди. Имя Мираэ образовано от корейского слова, означающего будущее, но будущего у нее никогда не будет. Десять месяцев, прошедшие от ее смерти до настоящего момента, не изменили ничего. Суджин все еще ощущала, как скорбь разрывает ее, словно стервятник.

Стук по стене заставил ее вздрогнуть. В дверях стоял отец, настороженно глядя на нее.

– Тук-тук, – произнес он, стараясь, чтобы это прозвучало непринужденно (получилось не совсем удачно). Суджин никогда не понимала, как это ему удается – произносить «тук-тук» так, что это звучит будто мрачная весть. Он откашлялся, но не переступил порог, а вместо этого прислонился к дверному косяку и скрестил руки на груди. Его неловкие движения раздражали ее.

Раньше было иначе. Всего год назад Суджин, Мираэ и их отец часто смотрели поздние телешоу, развалившись на диване. А потом они уговаривали его среди ночи съездить на заправку за дрянными такито и слашами с кока-колой. Их небольшая семья казалась крепкой и неуязвимой. Но после смерти Мираэ все изменилось.

– Уезжаешь сегодня? – спросила Суджин. Лицо у отца было осунувшееся, потемневшее, с неровными пятнами щетины, словно пегая конская шкура.

– Ага. – Он кивнул. – В доме есть все припасы. Если что-то понадобится, позвони. Я буду приезжать на выходные.

Они жили в Джейд-Акр – крошечном курортном городке; поразительно красивый, он угнездился посреди лесов и высоких утесов, рядом с морем такого невыносимо синего цвета, что казалось, будто смотришь на радужку гигантского глаза. Лето было долгим и знойным, город задыхался от туристов, которые расшвыривались деньгами, словно обстреливая ими окрестности.

Несколько месяцев все пребывало в изобилии: фруктовые деревья, птичьи гнезда, вода в неглубоких заливах – туристы готовы были немало платить, чтобы нырять там днем, рассчитывая посмотреть на морских улиток трех исчезающих разновидностей, а потом тайком пробирались туда ночью, чтобы нырять еще. Но в несезон город становился мрачным, будто отрезанным от мира, и на него обрушивался дождь, который превращал пейзаж в мутное месиво. Все делалось сырым и размякшим, и из города редко кто выезжал.

Отец был одним из немногих. Каждый год, как только заканчивался туристический сезон, а значит, иссякал и поток скромного дохода, который приносила сдача жилья туристам, отец собирал вещи и ехал три часа на восток, в Брэгг-Хиллс, где работал в строительной компании своего кузена. Ездить туда ежедневно из дома было бы слишком долго, так что отец жил у кузена в рабочие дни и возвращался в Джейд-Акр на выходные.

Ситуация была далеко не идеальной. Либо ты зарабатываешь достаточно во время туристического сезона, либо остаток года перебиваешься с хлеба на воду. Когда мать Суджин была жива, она хотела из-за этого уехать из Джейд-Акр. «Гостевые коттеджи Ханов» приносили все меньше дохода. Каждый год получалось отложить все меньше. Но папа не хотел ничего слушать.

«Как мы можем продать дом, в котором выросли девочки? Разве мы не мечтали жить здесь?»

Когда мама семь лет назад погибла в автокатастрофе, возможность уехать умерла вместе с ней. Никто не хотел покидать дом, где еще жили воспоминания о маме – а теперь и о Мираэ. Суджин ощущала их здесь повсюду. Ее любимые – в алькове окна, в каждом дверном проеме – как бесконечные вопросы.

– С тобой все будет в порядке, Су? – спросил отец. Впервые она оставалась дома совершенно одна. После того как не стало мамы – Суджин тогда было десять, а Мираэ – одиннадцать, сестры полагались друг на друга. Они привыкли быть самостоятельными – и им иногда это даже нравилось. Свобода идти спать, когда захочется, есть, что пожелаешь, и представлять, будто они взрослые. Но на этот раз Суджин останется одна.

– Папа, я не маленькая, – ответила она. – Все будет хорошо. Кроме того, я не одна. – Она показала ему то, что было у нее в ладонях.

– Опять пришло то время? – спросил он, слегка вздрогнув при виде отрезанного хвоста.

Папа скривил губы, потер подбородок, о чем-то задумавшись. Но, что бы это ни было, он отбросил эту мысль. И лишь повторил то, что много раз говорил обеим дочерям:

– Позаботься, чтобы никто не увидел.

* * *

Магия была семейным наследством, которое передавалось по женской линии. Но началось все с катастрофы – с деревни, страдавшей от голода.

Наступил проклятый сезон проклятого года. Всю зиму град, не прекращаясь, обрушивался на землю. Суровые морозы сковали мир и держались до самого лета, так что проросшие зерна замерзли. Затем, когда холода наконец отступили, многострадальный полуостров поразили землетрясения, уничтожив те посевы, которые устояли перед морозом.

Оставшись без зерна, жители убивали скот, вплоть до последнего исхудавшего поросенка, и вот уже не осталось ничего, даже костей.

Так им казалось.

Под покровом ночи, при свете анемичной луны девочка выскользнула из дома и подбежала к пересохшему колодцу на краю деревни. Когда-то ее назовут прародительницей, но пока что она была просто девочкой, которую голод превратил в животное. Она прижала ухо к устью колодца и услышала внутри тихий шорох.

Убедившись, что вокруг никого нет, она вытащила веревку, которая уходила в темноту, и вместо ведра достала ржавую клетку. Внутри оказалась курица, которая клевала нарезанную траву и сушеных насекомых.

– Тс-с-с, – произнесла она и открыла клетку. Предупреждать не было необходимости. Птица от рождения была тихой и покорной, она никогда даже не квохтала.

Девочка погладила ее худое тело. Кое-где виднелась кожа – птица в одиночестве выщипывала себе перья. Девочка спрятала ее и сохраняла в живых, надеясь, что она отложит яйца. Хоть что-то, чтобы прокормить и поддержать семью. Но этого не случилось.

Девочка повторяла, что ей жаль, хотя на самом деле это было не так. Она убила курицу быстро и съела ее еще быстрее. Она и другие выжившие члены семьи впивались в тело птицы в тайном, исполненном стыда экстазе.