На следующий день, впервые за много месяцев, она проснулась сытой, по-прежнему держа за щекой куриную кость. Исполненная надежд, она вернулась в поле и зарыла кость в землю, рассчитывая, что питательный костный мозг подкормит почву. Но вместо этого она увидела, как из земли появляется клюв, жадно хватая воздух. Земля не рождала посевов, но девочка вытащила из нее живую курицу. Та царапала и клевала что-то невидимое.

С криками она побежала домой к маме. Слишком отчаявшиеся, чтобы надеяться на чудо, они быстро забили и съели курицу, а затем снова опустили косточку в землю. Дар забирал у девочки много сил. Ее руки дрожали от усталости. Из носа капнула кровь. Но она закопала кость с улыбкой.

Снова. И снова. Косточка крыла и плевок. И так ее семья жила, пока остальные голодали, тощали, болели и умирали. Пошли слухи, что их семья связана с демонами. Курица умерла тысячу раз.

* * *

Осень в этом году наступила рано, края деревьев уже тронуло золото. Суджин ненавидела осень. Это осенью Мираэ поехала на вечеринку и так и не вернулась. Ее тело, выброшенное на камни, обнаружили через несколько дней в соседнем городе – нашел какой-то парень из местной старшей школы. На фотографиях, которые он сделал, прежде чем вызвать полицию, лицо сестры было раздутым, неузнаваемым, как у всех, кто провел в воде слишком много времени; ее голову окаймляли отражения осенних ветвей, словно сломанная корона.

Осень никогда больше не покажется Суджин красивой. Она отвела взгляд от вершин деревьев и взглянула на дорогу.

Когда Суджин поднялась на холм, ей открылось кладбище домашних животных «Мирные лапки». В сумерках бледно окрашенное здание мерцало, словно вот-вот исчезнет. За ним простиралось поле, усеянное небольшими могильными камнями, которые отмечали места упокоения любимых питомцев. Суджин увидела сына владельца кладбища, Марка Муна, который, опустившись на одно колено, ухаживал за геранями у входа в приемную. Лучи закатного солнца запутались в его волосах, высвечивая каштаново-рыжие пряди в его черной гриве. Работая, он фальшиво напевал себе под нос и не услышал скрип гравия у нее под ногами, когда она приблизилась. Даже когда она остановилась прямо у него за спиной и ее длинная тень вытянулась на стене, он продолжал работать. Она опустилась на колени.

– Привет, – сказала она. Он вздрогнул, и садовые ножницы промахнулись мимо мертвого листа и вместо этого срезали цветы.

– Проклятье. – Марк бросил ножницы и взял упавшие герани.

За исключением кустика, который он случайно срезал, герани цвели великолепно, несмотря на необычно холодный сентябрь. Суджин не удивилась. Она знала Марка, сколько себя помнила, и никогда не видела, чтобы что-то живое погибло от его руки. Она думала, возможно, это из-за того, что он вырос, окруженный смертью, так что научился ей угождать и мог держать на расстоянии, идя на мелкие компромиссы.

– Не хотела тебя пугать, – сказала она. – Извини, жалко цветы.

Марк поднял взгляд, только сейчас заметив ее присутствие. Хотя он был высоким и гибким, его лицо еще оставалось по-детски щенячьим: карие глаза по-прежнему казались слишком большими. У него было то мальчишеское очарование, которое обезоруживало и его приятелей, и выпивающих во время отпуска мамаш, в особенности когда он улыбался так, как сейчас.

– Не переживай насчет этого. – Он встал, отряхнул землю с ладоней и протянул руку Суджин. Помог ей подняться, а когда убрал руку, у нее на ладони осталась влажная грязь, которую она вытерла, не стараясь этого скрыть.

– В чем дело? – спросил Марк, хотя, вероятно, уже понял. Раз в пару лет Суджин и Мираэ приходили к нему с обувной коробкой, в которой лежало что-то мертвое. Обычно крыса, иногда – птица. Малые создания превращались в пепел за двадцать минут, не больше. Она открыла коробку, а он потянулся, развернул салфетки и увидел внутри Милкис. Его лицо оставалось удивительно спокойным. Впрочем, Суджин и не ожидала, что его впечатлит мертвая крыса.

Марк помогал родителям вести бизнес с четырнадцати лет, занимался всем: от телефонных звонков до заказа гробиков для кошек. Но чаще всего он помогал с кремацией. Суджин догадывалась, что формально он работал незаконно, но взрослые смотрели на это сквозь пальцы, как смотрели на многие другие нарушения: подростки работали или садились за руль, не достигнув нужного возраста, они проносили ром в бутылках из-под минералки в городской кинотеатр или курили ночами на пляже, если погода позволяла.

– Понял. – Марк забрал коробку и открыл дверь. – Родителей нет, так что за счет заведения. – Если ему и казалось странным, что она кремирует своих крыс, а не закапывает в саду, как большинство владельцев, он об этом ничего не говорил. – Входи.

Внутри Суджин встретил знакомый запах лаванды и антисептика. Как обычно, камин радостно горел в углу, а на столе красовались свежесрезанные травы. Никто бы и не предположил, что эта странная комната с бледно-желтыми обоями – похоронное бюро для питомцев. Но выставленные на виду урны с надписями золочеными буквами вроде «ВСЕ ЛАПКИ ПОПАДАЮТ В РАЙ» и «ГАВ!» выдавали назначение этого места.

– Похожа на ту, что ты приносила пару лет назад, – сказал Марк, снова разглядывая Милкис. Красноватые полумесяцы ее полуприкрытых глаз затуманились. – И за пару лет до этого.

– Мне нравятся крысы-альбиносы, – пожала плечами Суджин.

– Дай угадаю. Эту ты тоже назвала Милкис?

Она сняла куртку и повесила у двери, а затем тяжело присела на плюшевое кресло в зоне ожидания.

– И следующую так назову.

– Генеалогическое древо? Типа «Здесь лежит Милкис Восьмая, она прожила жизнь, полную грызения брусков и поедания изысканного сыра»?

– Думаю, это уже Милкис Десятая.

– Верно… – сказал Марк. Нет, он даже не догадывался. – Так что, ты хочешь, чтобы я… ну… принес тебе прах? Будет совсем немного. Даже не горсточка. Но я могу положить в коробочку для кольца или еще куда.

– Нет, спасибо. Можешь пустить на удобрения.

– На самом деле кремированные останки не очень хороши для растений. Много кальция и соли, понимаешь? Из-за этого почва становится слишком… – Он заметил, как она смотрит на него с едва прикрытой скукой, и замолчал, закрыв рот и громко стукнув зубами. Суджин умела заставить людей вот так умолкнуть, прямо человек-многоточие.

Он откашлялся.

– Тогда я займусь этим, – сказал он, повернулся, чтобы уйти, но затем остановился. – Ты лучше подожди. Я принесу тебе пепел, хорошо? Делай с ним что хочешь.

Суджин подождала, пока Марк не скроется за дверью помещения для кремации, и поняла, что на этом все. Она сняла шарф. Она не рассчитывала задерживаться, но решила, что лучше подождать, чем рисковать, когда Марк Мун пойдет искать ее, держа в руках горсть крысиного праха. Он отличался особым упрямством в таких вопросах. Мираэ и Марк были в чем-то удивительно похожи. Суджин не понимала, почему не замечала этого в детстве, ведь они трое были друзьями не разлей вода.

Мираэ всегда настаивала, что надо посмотреть на кремацию Милкис. Их низкие голоса, приглушенные скрежетом печи, ее маленькие ладони, прижатые к стеклу смотрового окна.

«Почему нам нужно смотреть? — спрашивала Суджин. – Мы же вернем ее в полночь».

«Это все равно важно», — отвечала сестра.

Организатор похорон Мираэ упомянул, что некоторые семьи находят утешение, наблюдая за кремацией своих близких. Присутствие во время последнего физического перехода помогает некоторым исцелиться, пояснил он. Отец сказал, что хочет присутствовать при кремации, и рыдал, когда тело Мираэ отправилось в печь в непритязательном ящике. Суджин не плакала. Она стояла снаружи, глядя на покатые холмы, рассеченные лучами закатного солнца, и бесслезно всхлипывала. Вечерние птицы, похожие на яркие елочные игрушки, пели в кронах деревьев. Она ощущала, что ее ранит каждая прекрасная вещь, которую ее сестра никогда не увидит.

Организатор похорон не понимал одного: Суджин не хотела исцеляться. Если она не будет просыпаться каждое утро от того, что отсутствие сестры разрывает ее на части, это будет означать, что память о ней стирается. Суджин предпочитала исцелению боль.

Глава 2

Всего через пару минут после того, как Марк отправился к печи, входная дверь распахнулась, и в приемную ввалилась женщина, цветисто ругаясь на корейском и пытаясь удержать в равновесии три коробки, составленные друг на друга так, что Суджин видела только макушку женщины. Верхняя коробка начала соскальзывать, и Суджин вскочила как раз вовремя, чтобы поймать ее, прежде чем та упадет.

– Черт. Спасибо, сынок, – пропыхтела женщина. – Трудно поверить, что твой отец заказал всю эту чушь! Три дюжины теннисных мечей и бог знает сколько сырых костей. Он хочет выдавать наборы. Наборы! Зачем скорбящей семье набор вещей для животных? Если у меня из-за его дурацких идей защемит позвоночник, помоги мне бог…

Она поставила коробки на пол и со вздохом выпрямилась, сжав кулаки и уперев их в поясницу.

Только тогда она осознала, что жалуется на жизнь вовсе не сыну.

– Суджин! Прости, я думала, это Марк. Что ты здесь делаешь, дорогая?

Странно было слышать это от нее. Семь лет назад у нее бы и вопроса не возникло, зайди Суджин в дом Мунов и даже в похоронное бюро. Суджин хранила столько воспоминаний о том, как они с Марком и Мираэ играли за столом, составляя в урнах букеты из одуванчиков и садовых цветов.

– Я… – Суджин посмотрела на женщину, которая в детстве была ей все равно что тетя. На ее теплые карие глаза и маленькие руки. Когда мать Суджин была жива, они с миссис Мун были лучшими подругами. Суджин помнила, как они с мамой засиживались вечерами и смеялись до хрипоты. Она не сомневалась, миссис Мун не возражала бы, если бы Марк оказал ей услугу, но бизнес есть бизнес, и его маме необязательно знать. – Просто зашла кое-за чем. Пропустила уроки вчера, – сказала Суджин, роясь в сумке в поисках мятого клочка бумаги, чтобы продемонстрировать его в качестве доказательства.

– Вижу. – Миссис Мун взглянула на бумажку, а затем всмотрелась в лицо Суджин с нежностью, которая вызвала у нее тревогу. Суджин посмотрела на свои руки, на пустой тетрадный лист, который держала в руках. Чувствуя себя глупо, она засунула его обратно в сумку и уставилась на пол. – Как у тебя дела? – спросила миссис Мун. – В школе справляешься? Ешь достаточно? – Последний вопрос она задала, ущипнув Суджин, словно не одобряя ее костлявость.

– Все нормально.

– А папа? – настойчиво спросила она. – Как у него дела? Много работает?

Ее вопросы были настойчивыми, а в глазах читалась искренняя тревога, из-за чего Суджин занервничала. Она не любила болтать, тем более об этом. То, что оставлять несовершеннолетнего без присмотра на много дней было не вполне законно, заставляло ее помалкивать об отъезде отца на неделю. Но Муны, конечно, знали. Они видели, что финансовое положение семьи Суджин становится все более шатким, и понимали, что отец Суджин делает все возможное, чтобы удержаться на плаву.

Миссис Мун взяла холодные ладони Суджин в свои, теплые. Жест получился материнским, но это не успокаивало. А причиняло боль.

– Если тебе что-то нужно, ты всегда можешь…

Суджин высвободила руки.

– Спасибо, – сказала она, собирая вещи. – Простите, мне нужно идти.

Суджин не стала дожидаться, пока Марк отдаст ей пепел. Она вышла из похоронного бюро, ощущая, как сочувствие миссис Мун тянется за ней, пока их не разделила дверь.

* * *

Когда Суджин добралась до дома, стало уже темно и начал моросить дождь. Она быстро шла по лесу, держа над головой фонарь, освещавший путь. Нужно было закопать хвост, прежде чем дождь превратит землю в грязь.

Суджин не пришлось идти далеко. Ее дом, как и большинство других в Джейд-Акр, стоял обособленно, среди леса. Кроме двух коттеджей, которые ее семья сдавала летом в аренду, вокруг не было ничего, деревья терялись в тумане.