– Елена росла очень одаренным ребенком. У нее были потрясающие артистические таланты. Она легко перевоплощалась в кого угодно, не меняя внешность, но перенимая какие-то черты, черточки, если можно было так сказать. Походку, мимику, манеру говорить. Иногда я не узнавала своего собственного ребенка, – задумчиво сказала Алена. – Она… как будто не хотела быть самой собой. Конечно, все наши разработки мы использовали в том числе и при работе с дочерью. Было бы нечестно учить других родителей, как воспитывать своих детей, но при этом не применять все это к ней. А Елена…

– Она бунтовала. Ей не нужно было все то, что мы давали ей. Знания, путешествия. Дочь путешествовала вместе с нами по миру. Росла на Кубе, Тибете, в странах Европы. И все это ей претило. Она хотела обычную среднестатистическую жизнь. Мы с Романом постоянно пытались наладить с ней какое-то общение, найти общие точки, обычно детям нравится путешествовать. Обычно им доставляет удовольствие, когда их родители знамениты. Но Елене – нет, все это было не по вкусу. Только вот потом, надо же, когда она стала совсем взрослой, то все стало наоборот. Теперь она устраивала для нас приятные сюрпризы и организовывала путешествия, – Алена улыбнулась с легким вызовом, предлагая оспорить ее методы воспитания, – но тогда, в ее детстве, мы поняли, что не справляемся с Еленой и нам ее уже не вырастить.

– И что вы сделали?

Родители убитой переглянулись:

– Ничего. К ее десяти годам мы поняли, что это наш провал. Педагогический. Елена была необучаемая. Вернее, мы так думали. Поэтому мы уехали работать с детьми на Кубу, а она осталась в Сухуми с бабушкой. В ее восемнадцать, когда мы вернулись с Алонсо и Педро, Елена уехала в Москву учиться.

– С кем, простите? – спросил Гуров, снова доставая блокнот.

– Нашими сыновьями. Нашей гордостью.

Не нужно было быть экспертом по психологии и физиогномике, чтобы понять, что сыновьями они действительно гордились. Лица обоих родителей осветились таким счастьем, что сразу стало видно, кто тут самый любимый ребенок, надежда и опора, а кто сбежал в восемнадцать и о ком постарались забыть, пока этот кто-то не разбогател настолько, что о таком «педагогическом провале» стало незазорно помнить.

– Мы нашли близнецов в одном детском доме в Варадеро. Усыновили, и оказалось, что они идеально подходили для нашей программы. Быстро учились, впитывали как губки. Им нравилось узнавать новое. И они полностью, еще с раннего детства, разделили наши идеалы, – гордо сказала Елена. Ее муж просто кивнул. Говорила в основном жена, Роман явно был на вторых ролях, но при этом он поддерживал супругу и время от времени, как замечал Гуров, бросал на нее взгляды, полные гордости.

– А где они оба сейчас?

– Алонсо работает в Париже, а Педро перебрался в Ереван и открыл там детский центр. Наши сыновья пошли по нашим стопам. Они открывают школы по всему миру, вместе с нами работали в Гватемале, Африке, Индии. Везде, где есть недостаток образования. Наша программа позволяет вложить детям в головы огромный объем информации. Самое главное – это дисциплина и желание детей, – твердо продолжила Алена.

Лев слушал, кивал и даже задавал уточняющие вопросы там, где это было нужно по ходу беседы. Но уже понимал, что здесь он не узнает ничего нового.

– Вы общались с дочерью?

– Ну, мы не обрывали связь, всегда звали ее на все праздники, Елена тоже не отрезала нас от своей жизни. Мы были на ее свадьбе, на приемах. Просто она была… ну, обычной. Не нашей девочкой, а обычной. Красивой, умной, талантливой, но такой… Изюминки в ней не было, и она не подходила для наших целей.

Лев промолчал, чтобы не спровоцировать новый виток обсуждения того, каким должен быть ребенок с точки зрения «воспитательной программы» Салимхановых. Честно говоря, полковник не считал, что ребенок должен соответствовать каким-то целям, которые поставили для него родители, но промолчал. В данный момент от родителей Самойты ему нужно было как можно больше информации. Хотят выдавать ее в виде бахвальства и хвастовства собственными достижениями – флаг им в руки.

– А после того как вашу дочь убили, Генрих пытался как-то выйти на связь? Не было ли подозрительных звонков, писем?

– Ничего, – сказал Роман. Лев присмотрелся, пытаясь понять, кто играет первую скрипку в этой семье. Было видно, что они давно вместе и буквально проросли друг в друга. И, скорее всего, жили общими идеями, а это значит, что родители Елены были полноценными партнерами, а не ведомым и ведущим. Тем тяжелее, наверное, девочке было расти в такой семье.

– Мы могли погасить долги и выкупить дом, но зачем? Тем более что он никому из нас не нравился, просто дом, обычное жилье куклы Барби, – добавил мужчина.

– Но подождите. Ваша дочь, насколько я помню, всего добилась сама. Если я правильно понял, это была ее идея поступить в швейный колледж? Девочка много работала, в том числе и моделью. – Гуров припомнил еще несколько фактов из досье убитой, но родители лишь пожали плечами, почти синхронно.

– Это все наживное. Пустое, у нее не было цели. Не было какой-то идеи жизни. Просто жила, делала какие-то красивые вещи, кажется, даже пыталась открыть свой магазин, мы не спрашивали. Может быть, продавала свое тело, но вряд ли, Лена была слишком брезглива для этого. Мы давно вычеркнули наш неудачный проект из своей жизни, полковник, и вряд ли сможем вам помочь.

– А ваши сыновья? Они общались с Генрихом и Еленой? Вы же понимаете, что она погибла действительно ужасной смертью. И вряд ли она этого заслужила.

– Да, мы понимаем. Дочь жалко, так же как и любого другого человека, но она сама выбрала свою дорогу. Мы не давали ей денег после того, как Елена ушла из дома. Она никогда не звонила первой, не советовалась и не согласовывала свои решения с нами.

– Зато со мной она много раз советовалась, и вам бы не мешало проявить чуточку больше скорби и внимания.

Голосом, который раздался от дверей, можно было бы резать сталь. Видимо, это была бабушка Елены. Та самая, которой родители «сбагрили» свой неудавшийся проект. Но назвать эту женщину бабушкой у Гурова не поднялся бы язык, как и представить, что ей было уже хорошо за девяносто.

Высокая, очень хорошо одетая дама с легким прищуром посмотрела на полковника. Было видно, что бабушка Елены прекрасно владеет ситуацией и ей есть что сказать Гурову. Войдя на кухню, она остановилась, осмотрелась и очень внимательно и цепко «просканировала» взглядом полковника.

– Роза Эдуардовна, моя мать, – представил ее Роман. – Мама, ты бы лучше отдохнула, жарко.

Роза Эдуардовна просто посмотрела на сына долгим тяжелым взглядом, и он замолчал, смущенный.

– Я сама решу, дорогой, устала я или нет.

И в этот момент Гуров понял две вещи.

Первое – она знает, что Елена была жива все это время.

Второе – бабушка обожала свою внучку и, в отличие от родителей, поддерживала ее во всем.

И кто знает, что именно вложила эта герцогиня в отставке в голову бунтующего против правил ребенка. Если подросток перебрался жить к бабушке, то воспитывала ее, скорее всего, она. Они продолжали общаться, а значит, именно бабушка должна быть в курсе текущих дел Самойты.

– Пойдемте прогуляемся, офицер, с моей любимой скамейки на озере открывается прекрасный вид.

Гуров кивнул, попрощался с родителями убитой и, подставив локоть бабушке Елены, вышел с ней во двор. У нее была невероятно сильная хватка, сложно было притянуть к этой женщине и ее характеру слово «немощная». Да даже «возрастная» не подходило. Она держала спину так ровно, что осанке могли бы позавидовать балерины, и крепко держалась не только за руку Гурова, но и за жизнь.

Сильная, волевая. Стальная.

– Тут недалеко. Давайте отойдем подальше. Сын отлично читает по губам. Это обманчивое впечатление, что ему не было дела до дочери. На самом деле они постоянно совали свои длинные носы в жизнь дочери. Как только она начала действительно хорошо зарабатывать, у родителей проснулись семейные чувства.

– Она давала родителям деньги? – прозорливо спросил Гуров, но не стал спрашивать про жилье, просто дом был… не похож на Салимхановых. Он не подходил им по характеру. А вот Елене с ее картинами из глянца подходил.

– Да, но не потому, что хотела купить любовь родителей. Ей просто по-человечески было их жалко. Елена очень умная девочка. Лет с двадцати она поняла, что ее родители не смогут всю жизнь питаться одними грантами. Все их исследования по педагогике финансировались только в девяностых и не в России. Потом людям это быстро надоело, поток благодетелей стал быстро иссякать. Когда с Кубы стали приходить слезные письма, мне приходилось отсылать им деньги. Да еще и мальчиков этих усыновили. Думаете, мой сын сделал это для того, чтобы у них была поддержка и опора в старости?

Они дошли до скамейки, сели, и госпожа Салимханова вздохнула.

– Мой сын прекрасный манипулятор. Он знал, что у меня есть дом в Сухуми, квартира в Петербурге и квартира в Москве, и знал, что я все хотела разделить между тремя внуками. Петя и Алеша не виноваты в том, что их усыновили эти бездари. Ребята выросли очень хорошими людьми.

– Ого, – Гуров чуть улыбнулся тому, как тепло переиначила кубинские имена внуков Роза Эдуардовна.

– Наследство мужа. Он был очень известным хирургом. Лечил практически всех наших генсеков и моих родителей. Когда Роману были нужны деньги, он начинал каяться, что не пошел во врачи, что надо было слушать меня и отца, но разве теперь он имеет право остановиться и бросить все это! А что это? Их сомнительные программы? Леночка сбежала ко мне без гроша в кармане, я высылала ей деньги на еду и дорогу почтовыми переводами. Они жили так: базовые потребности ребенка закрыты, все остальное нужно заработать. Это их идея. Рома и Алена усыновили мальчишек, потому что знали, что я мечтаю о большой семье и о внуках. Близнецы были такими жалкими, худыми, больными, мы продали мою квартиру в Москве, и все эти деньги пошли на то, чтобы они могли жить спокойно на Кубе и воспитывать детей, и не мешать нам с Леночкой жить тут. Я сама подготовила и оформила договор опекунства.

– А что случилось потом?

– Лена выросла. Стала работать, работала она много. Как вол, как будто у нее в сутках не двадцать четыре часа, а все тридцать. Дом купила родителям, потому что они устали жить в южном климате или что-то около того, но на самом деле она понимала, что сыновья уже взрослые, заняты своими делами, и Роман с Аленой решат, что им нужно вернуться, и попытаются заставить меня продать квартиру в Петербурге. А я ее очень люблю, и мы всегда с Леночкой проводили там осень, в Петергофе. Раньше это была коммуналка, мой муж расселил ее и выкупил все комнаты, привел в порядок. Он тоже рассчитывал на большую семью, поэтому и комнат там пять.

– Неплохое вложение, – отметил Гуров.

– Да. И Лена не хотела, чтобы ее родители давили на меня или манипулировали как-то. Купила им этот дом, сделала ремонт. Время от времени там проводились фотосессии, родительский дом, любящая семья и все такое. От них требовалось только работать на публике, рассказывать, как они гордятся и поддерживают дочь. Рома и Алена прекрасно отрабатывали свое содержание. Думаю, что они ненавидели дочь. Она пугала их и мешала своей непохожестью, но терпели, потому что «сидели» на зарплате у нее. Однажды внучка рассказала мне, что у нее был долгий разговор на эту тему, и они все обсудили с родителями заранее, чтобы потом не было никаких разногласий.

– И что? – заинтересовался Лев таким прагматичным поведением Самойты.

– Все было хорошо. Они в самом деле играли роль нормальных родителей. Ученых, которые так рады, что их дочь такая талантливая и красивая девочка. Я раньше думала, что вся эта светская жизнь, эти блогеры, это знаете, такое, – старушка взмахнула рукой, показывая что-то эфемерное, – но на самом деле это работа, и работа тяжелая. Без какого-то расписания, но с очень большим чувством порядка. Нужно поддерживать себя в хорошей форме, заниматься здоровьем, знать, где и на каких мероприятиях тебя хотят видеть и что именно там от тебя хотят. Работать с рекламой, с клиентами. Елена и Генрих все это хорошо умели.

Роза Эдуардовна посмотрела на воду долгим взглядом. И добавила, словно прочитав мысли полковника:

– Если вам нужны ключи от ее дома, они у меня есть.

– А разве он не под арестом за долги Генриха?