Я посредственно училась в школе, появляясь там не так часто, пропустила обучение в колледже, и у меня никогда не было хобби. Кроме фигурного катания, я ничего не умею.

Делаю глоток «Беллини», глядя на вечерний Нью-Йорк за окном прямо перед собой, и шумно выдыхаю.

Мама попросила меня переехать сюда под предлогом того, что «Ракетам» очень нужна помощь с организацией ежегодного благотворительного матча хоккейного клуба «Ракеты Нью-Йорка», да и других массовых мероприятий тоже. Учитывая контракты с крупнейшими брендами, известными спортсменами и влиятельными политиками, ивент-агентство мамы уже давно могло бы спокойно существовать вообще без ее участия, но она продолжает контролировать каждый проект. И этот не стал исключением.

Я благодарна ей за эту возможность, правда. Нельзя назвать должность в «Ракетах Нью-Йорка» работой мечты, но это отличный способ для меня сменить обстановку и попробовать себя в чем-то новом. Мне нужно попытаться действительно начать жить заново, узнать, каково это: есть чипсы и запивать их колой, танцевать пьяной в баре до утра, встречаться с мальчиками и вот так просто сидеть перед окном с бокалом вина.

Вот только проблема в том, что я понятия не имею, что должна делать, ведь никогда даже не задумывалась о том, что нужно для того, чтобы провести такое масштабное мероприятие, как хоккейный матч для двадцати пяти тысяч зрителей. И потому вот уже три недели маме снова и снова приходится мне помогать, а вовсе не мне ей, как она преподнесла все изначально.

Но у нее и без меня забот хватает, и меня расстраивает, что я для нее – еще одна обуза.

Как по заказу, на столике начинает вибрировать мой айфон, и я улыбаюсь, увидев на экране фотографию мамы. Принимаю видеозвонок, и моя улыбка становится еще шире, когда я вижу на ее лице косметическую маску в виде рожицы панды.

– Привет, гномик, – доносится радостный голос мамы.

– Привет, мам.

– Сегодня пятница, почему ты еще не танцуешь на барной стойке какого-нибудь ковбойского бара?

Издаю смешок.

– Потому что доктор запретил мне танцевать на высоких каблуках, а без них со своими сто шестьдесят два я вряд ли даже смогу вскарабкаться на эту самую барную стойку?

– Или потому, что ты трусиха, – поджимает губы мама, шутя.

Я закатываю глаза.

– Она не трусиха, детка! – кричит на заднем фоне папа, а затем его лицо появляется на экране. На нем маска тигра, и я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться в голос. – Печенька, ну зачем тебе этот бар, правда? Дома ведь так здорово. Ты бы могла вообще никогда не выходить из квартиры. У тебя там столько интересного!

– Попытка не засчитана, пап, – фыркаю я. – Я просекла все это в девять, когда ты впервые привел меня в монастырь и сообщил, что я перееду сюда, если на пороге нашего дома появится мальчик, пока мне не исполнится сорок.

– Я правда так сказал? – ахает папа.

Киваю в ответ с ухмылкой. Ведь мы оба знаем, что он прекрасно помнит тот день.

– О, забудь. – С его губ срывается смех. – Я просто предполагал, что не доживу до того момента, когда тебе исполнится сорок. А можно как-то увеличить срок до твоих семидесяти, раз я еще не планирую умирать?

Коротко смеюсь, ведь отец неисправим. И мне хотелось бы сказать вам, что это он так шутит. Но… нет. Папа и в самом деле порой перегибает палку с опекой.

Но должна признать, его можно понять, ведь большую часть своей жизни я считала отцом другого мужчину. И о том, кем является мой настоящий отец, официально мне рассказали лишь в день моего восемнадцатилетия. Хотя, конечно, я не была так глупа, как казалось родителям, и осознала это гораздо раньше.

С того самого дня, когда папа снова ворвался в жизнь моей мамы, я чувствовала себя настоящей принцессой. Тогда мне было шесть. И не было ни дня, чтобы я не думала о том, как мне с ним повезло.

Он давал мне так много любви, что, клянусь, в ней можно было утонуть. Буквально. И за это я буду благодарна ему, даже если мне придется до семидесяти прожить в этих апартаментах на Манхэттене, за которые папа наверняка отвалил целое состояние.

Вот это одна из причин, почему сейчас мне в тысячу раз сложнее делать вид, что у меня все хорошо: я боюсь, что папа расстроится и будет переживать, если узнает, как я несчастна. А я хочу… хочу, чтобы он был счастлив.

Они оба.

Я ведь вижу, как мои родители влюблены. И они заслужили просто пожить для себя, а не решать проблемы своей взрослой дочери.

– Печенька? – вытаскивает меня из мыслей голос отца.

– Да, я вела в голове подсчет и пришла к выводу, что ты спокойно можешь дожить до девяноста одного, пап, – быстро прихожу в себя я.

– Рад, что ты так в меня веришь, – усмехается он. – Значит, договор?

Скептически смотрю на него.

– Ну а как тебе квартира? – меняет тему папа, и я жду подвоха. – Правда напоминает дворец принцессы? Что, если ты не будешь выходить из него, пока тебя не спасет прекрасный дракон, когда тебе исполнится семьдесят?

– Боже, Морган! – возмущается мама, пока я хохочу, и отбирает у отца трубку. – Милая, не слушай его. Сходи в бар, развейся.

– Ты же знаешь, что…

– Что ты не любишь бары, – выдыхает мама.

– Все в порядке, правда, – улыбаюсь я. – Вид из окон просто невероятный. Все еще не могу поверить, что вы купили мне апартаменты на Манхэттене.

– О, гномик, я рада, что они пришлись тебе по душе.

– Конечно… И… отдельное спасибо за интерьер. Это буквально моя доска с «Пинтерест», – лучезарно улыбаюсь я.

– Да, я скинула ссылку на него дизайнеру, – улыбается в ответ мама. – Хотела, чтобы все было так, как ты мечтала.

На глаза наворачиваются слезы, и я тянусь к бокалу, чтобы сделать еще один глоток в попытке спрятать их.

– Ты уже познакомилась с кем-нибудь из соседей? – спрашивает мама.

Молчу. Слишком долго молчу.

В экране снова появляется лицо отца. Недовольное лицо отца. В комплексе с маской тигра выглядит очень даже устрашающе (нет).

– Пап…

– Должен ли я начать волноваться, что поблизости уже ошивается какой-то дракон?

Коротко смеюсь.

– Помнишь Гаррета?

– Гаррета?

– Пратта. Из моей школы.

Папа резко меняется в лице.

– Так вот… он живет в соседних апартаментах.

Тишина в комнате кажется оглушительной. Не знаю, сколько времени никто не произносит ни слова, но кажется, что целую вечность.

– Знаешь, если ты вдруг захочешь вернуться в Лос-Анджелес…

Вижу, как мама пихает его локтем, и подавляю смешок.

– Печенька, Гаррет… – начинает она.

– Говнюк, – кашляет в кулак папа на заднем плане, и смешок все же вырывается из моего рта.

В этом он прав.

– Насколько близко вы успели познакомиться? – улыбается мама.

– Ждем вашего переезда, чтобы рассказать вам о наших свадебных планах. – Я закатываю глаза.

– Ему придется ждать тебя до семидесяти! – рычит отец. – И скажи ему, что ты не будешь менять фамилию. Ты только три года как носишь мою!

– То есть ты уже не против нашей свадьбы? – Я вскидываю бровь.

Отец широко открывает рот. Закрывает. Затем снова открывает.

Мама принимается громко хохотать, и я присоединяюсь к ней. Анджи с лежанки на диване начинает лаять, поэтому я поднимаюсь и беру ее к себе. Увидев маски на лицах моих родителей, она начинает рычать, при этом пытаясь спрятаться за меня. От этого я смеюсь еще сильнее.

– Когда вас ждать в Нью-Йорке? – перестав смеяться, спрашиваю я, пытаясь при этом успокоить Анджелину.

– Сейчас подготовят все документы на трансфер Лео, и мы сразу же выдвигаемся. Думаю, к середине ноября будем на месте. – Мама снимает с лица маску, чтобы не пугать Анджи на моих руках.

Лео – это мой младший брат, и он играет в хоккей в юниорской команде «Орлов Лос-Анджелеса», которую в прошлом сезоне тренировал лучший друг моего отца Мэттью Дэвис вместе с моим дядей, легендарным хоккеистом Ридом О'Хара. Но перед этим сезоном Рид с его женой Эбби приняли решение переехать в Канаду, где сейчас занимаются строительством собственного ледового дворца, а Мэттью пригласили в «Нью-Йоркские ракеты», где когда-то играл отец его девушки Эмили.

Так что Лео тоже решил, что и ему не помешают перемены, и захотел сменить клуб. Мой отец, конечно, был бы очень рад, если бы Лео вообще завязал с хоккеем, учитывая то, что папа по какой-то невиданной причине терпеть не может этот вид спорта, но он все же поддержал стремление моего брата и сделал все для того, чтобы у него были все возможности заниматься любимым делом.

И для своих тринадцати Лео творит на льду настоящую магию. А мне лишь хочется верить, что, в отличие от меня, он никогда не лишится своей мечты побить рекорд Овечкина.

– Я скучаю, – выдыхаю я.

– Мы тоже, гномик.

– Мам, вы сейчас в Монако, – недовольно цокаю я.

– И что? Я, по-твоему, не могу скучать, попивая дайкири и лежа на белоснежном пляже в своем новом бикини?

Изо рта вырывается смешок.

– Печенька, может, тебе тоже рвануть к нам сюда? – спрашивает папа. – Мы будем здесь еще два дня. Мне нужно появиться на вручении награды моим парням из «Тудэй».

Музыкальный лейбл моего отца сейчас один из крупнейших во всем мире, а не только в Голливуде. Его артисты снова и снова завоевывают награды, а на ежегодные кастинги слетаются со всего света. Но и о своей карьере папа не забыл. Он все еще успешно гастролирует и собирает огромные стадионы. И не гордиться им просто невозможно, ведь даже в свои сорок два папа даст фору любому мальчику из бойз-бэнда.

– А как же правило застрять в этом прекрасном замке до семидесяти? – Я свожу к шутке свое «нет».

– Я буду везде таскаться за тобой, и все решат, что я твой папик, и не рискнут подкатывать к тебе. Проблема решена сама собой, не благодари.

С губ срывается смешок.

– Спасибо, пап. Но давай в другой раз. У меня правда очень много работы.

– Милая, если тебе что-то понадобится…

– Мама, все хорошо, – перебиваю ее я. – Я справлюсь. Отдохните несколько дней. Вы оба это заслужили.

– Точно? – улавливаю в голосе мамы недоверие.

– Точно. С понедельника приступаю к организации и поселюсь на ближайшие полтора месяца во дворце.

Отец снова влезает в экран и буравит меня взглядом своих ярких зеленых глаз.

– Пап, на тебе все еще маска тигра, так что я тебя не боюсь.

С губ папы срывается смешок.

– Пообещай, что, если тебе что-то понадобится, ты позвонишь.

– Обещаю.

– Я почти поверил.

Улыбаюсь.

– Я люблю вас.

– И мы тебя, печенька, – выдыхает папа.

– Позвоните мне завтра с премии. Хочу посмотреть, какие вы красивые.

– Обязательно, милая. – Мама шлет мне воздушный поцелуй, и я отключаюсь.

Допив «Беллини», некоторое время я продолжаю рассеянными движениями ладони гладить Анжи, пристально глядя на вечерний город передо мной. Верхушки стеклянных высоток тянутся к темному небу, на котором нет ни единой звездочки. В окнах соседних домов горит свет, озаряя Нью-Йорк яркими огнями. Смена обстановки должна была помочь мне справиться с ощущением пустоты, заполнившим собой каждую частичку моей души без фигурного катания, но вместо этого лишь прибавила грусти.

От самобичевания меня отвлекает время на часах. Гаррет уже должен был вернуться с тренировки, а значит, мне снова нужно нанести визит этому засранцу.

Поднимаюсь с дивана, поправляя свой шелковый пеньюар с перьями на расклешенных рукавах, и иду на кухню, чтобы сполоснуть бокал в раковине. Анджелина бежит следом за мной, наверняка тоже предвкушая веселье.

Вымыв бокал, я иду в гардеробную. Смысла выряжаться куклой Барби сейчас нет. Во-первых, у меня все еще немного ноет нога, а во-вторых, Гаррет уже знает, что я отлично умею играть роль, хоть сам на нее и не ведется.