– Всё-таки заляпали, – пробормотала Дарси и принялась оттирать алые капли. – Первый день на работе выдался великолепным…

Она еще не знала, что ждет ее впереди.

Но знал я.

Потому что Дарси Ван Дер Майерс попала в ловушку.

Глава 5

Странно, но в школе со мной редко хотели дружить.

Я говорила «странно» не потому, что была классной девчонкой, с которой можно весело провести время. Я говорила так потому, что в Таннери-Хиллс все велись на деньги, но на мне система дала сбой. Даже материальное положение не привлекало ко мне в этом прогнившем городе друзей.

Я училась в частной школе: приносила в класс печенье, которое выпекала Агнес, делилась с девочками своими книгами, а мальчикам делала комплименты, когда они начали взрослеть, потому что каждому человеку приятно получить в свой адрес хорошие слова.

В третьем классе я позвала ребят на киновечер в особняк. Помню, как стояла посреди просторного холла, улыбаясь во весь рот, и ждала их прихода.

Но когда дворецкий открыл двустворчатые двери, меня встретил лишь дождь.

Однажды одноклассник спросил у меня, знаю ли я, что такое оргазм. Когда я повторила это слово, пробуя его на вкус, он во весь голос засмеялся и снял это на видео. Я стала главной школьной шуткой, потому что понятия не имела, что такое секс. В свои-то десять лет, представляете? Какой позор, честное слово.

Почему-то я с рождения была черной овцой.

И когда выросла, поняла причину.

С самого рождения я не подходила этому месту, поэтому в тайне мечтала сбежать. Мне не нравилось наблюдать за тем, как мальчишки в детских садах меряются кошельками своих родителей, а за школой травят девчонку, которая носит брекеты.

Их мозг в самом деле работал иначе, чем у меня. Они считали себя элитой английского общества и пользовались этим, стыдя тех, чьи семьи находятся ниже по социальной лестнице. Такие дети росли быстрее и раньше познавали взрослую жизнь, поэтому для них слово «оргазм» стало частью лексикона еще до того, как они поступили в академию.

Я была другой. С самого начала.

С детства мама развивала во мне чувство справедливости. Она говорила, что это место намного страшнее, чем кажется на первый взгляд, и мы обязательно отсюда уедем.

– С папой? – спрашивала я.

– Нет.

На тот момент меня удивляло, что она хотела оставить папу.

Опять же: когда я выросла, то поняла причину.

– Шестьдесят девять процентов, – раздался спокойный низкий голос, от которого меня всегда бросало в дрожь. – Ты никогда не получала настолько низких оценок, Дарси.

– Мне не хватило одного процента до высшей…

– Молчать!

Его кулак столкнулся с поверхностью стола. Я втянула носом воздух, не отводя взгляда от витражного окна за его спиной.

Отец поправил лацканы пиджака и, откашлявшись, продолжил ровным тоном:

– Я ожидал, что эта стажировка поможет тебе перед тем, как взяться за управление компанией. К сожалению, у меня нет более одаренного наследника. Ты всегда показывала удовлетворительные результаты, и для меня стало неожиданностью, что ты с таким позором провалилась, оскорбив меня перед всем городом.

Он прекрасно овладел искусством резать словами.

Более одаренный наследник.

Удовлетворительные результаты.

С позором провалилась.

И самое ужасное, что он верил в это, прямо как те дети в школе. Когда все преподаватели хвалили меня, отец требовал большего, а если я не подходила под его стандарты, на меня обрушивалась лавина гнева. Я даже выучила все его стадии и знала, что вскоре холод сменится пылающим огнем.

– Это ведь не последняя стажировка, пап. У меня есть весь третий курс, чтобы подготовиться и попробовать пройти тест весной. Профессор Аллен сказал, что вы проведете еще один набор в апреле.

Он медленно поднялся из-за стола, и мое сердце участило ритм.

Я стояла посреди его кабинета, нервно постукивая друг о друга носками туфель. Никто бы не догадался, что последние две недели я провела в одном из клубов Синнерса, ведь сейчас здесь находился совершенно другой человек. В накрахмаленной рубашке, беленьких гольфах и черно-золотой форме, на которой не было ни единой ворсинки.

– Нет, Дарси. Ты упустила свой шанс, а второго этот город никогда не дает, – тихо произнес отец, обходя массивный стол из красного дерева.

Он взял в руки тонкую указку для доски и посмотрел мне в глаза.

Удивительно, как искусно монстры скрывались под внешним лоском. Мой отец никогда не был обделен вниманием, а после ухода мамы на него слетелись все незамужние женщины аристократии, желая стать той самой, которая разделит с ним власть и богатство.

Его темно-каштановые волосы, убранные с лица и зачесанные назад, хоть и подернулись сединой, но не умаляли общей красоты. Я видела их совместные с мамой фотографии, сделанные в школьные годы, и могла с уверенностью сказать, что уже тогда они были самой завидной и обсуждаемой парой Таннери-Хиллс.

Высокий и харизматичный спортсмен, планирующий стать бизнесменом, и девушка, которая всю жизнь провела в бедности, но стала объектом его одержимости.

– Я устал повторять одно и то же, Дарси. Твое поведение нельзя назвать плохим. Оно деградирующее.

Отец остановился в паре шагов от меня, и я незаметно сглотнула.

– Я не забываю людские оплошности, а после того, как ты раздвигала ноги в грязном подвале перед каким-то преступником, их стало слишком много.

– Меня похитили, пап. – Я вскинула руки в защитном жесте. Почему-то даже спустя годы не могла перестать называть его папой. – Меня держали связанной, оскорбляли и не разрешали даже выпить воды…

Хлесткий удар указки пришелся по тыльной стороне ладони, и я зашипела, прижав руки к груди. В глазах начали собираться слезы, но не от боли, а унизительности этого момента.

Его спокойный голос превратился в змеиное шипение:

– Я собственными глазами видел, как ты скакала на члене того урода, пока он ублажал тебя руками, по локоть заляпанными кровью. Не смей оправдываться и подними подбородок, когда разговариваешь со мной. Ван Дер Майерсы никогда не смотрят в пол. Это люди склоняют перед ними головы.

Рвано выдохнув, я опустила руки вдоль тела и выпрямила спину.

Он начал обходить меня по кругу, словно хищник, выследивший добычу.

– Разве тебя не учили, что обувь всегда должна быть чистой? Грязь на твоих туфлях портит мой ковер.

Я прикусила губу, когда тонкая сторона указки хлестнула меня по щиколотке.

– Рубашка должна быть застегнута на все пуговицы, а не открывать вид на грудь, будто ты чертова шлюха. Прямо как твоя мать.

Следующий удар пришелся по ребрам, и из горла вырвался вскрик. Он никогда не бил меня по лицу или другим открытым участкам тела. Его побои оставались незамеченными, поскольку мой отец был настоящим мастером сокрытия правды.

Представьте, как кусаете сочное зеленое яблоко в надежде попробовать спелый плод, а получаете лишь гнилой вкус на языке. Такой была наша жизнь. И всего Таннери-Хиллс.

Когда удар пришелся по бедру, с ресниц сорвалась первая слезинка.

Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!

– Я вложил в тебя столько времени, сил и денег, чтобы получить это? – прорычал он, теряя терпение. – Слабую ноющую девчонку, которая изменила своему парню с каким-то отморозком? Кейдж Уильямс был прекрасной партией для брака, а ты с такой легкостью всё разрушила, потому что не могла держать ноги сведенными.

– Это он изменил мне! – сорвалась я на крик от несправедливости. – Он изменил мне, когда я хранила ему верность на протяжении многих лет. Ты не знаешь, как всё было на самом деле. Ты даже не пытаешься понять меня!

Я никогда ни с кем не спала. Даже, черт возьми, не целовалась, чтобы не запятнать образ, который выстроил отец. Хотя мне хотелось. Так сильно хотелось ощутить вкус свободы.

И он будет говорить, что я недостаточно старалась? Что это я предала Кейджа, хотя именно ему отсасывала Изабель на вечеринке у какого-то второкурсника?

Никогда прежде я не чувствовала такого гнева.

– Знаешь, именно поэтому мама ушла от тебя. Ты верил, что любишь ее, но любовь не приравнивается к одержимости!

– Замолчи, – прошептал он и сжал кулаки.

Но это меня не остановило.

– Ты сделал из нее послушную рабыню, водил на поводке, пользовался ее любовью, но она не была дурой. А сейчас ты вымещаешь боль на мне, потому что понимаешь это и видишь во мне свою жену. Я похожа на нее и характером, и внешность, и это убивает тебя. Надеюсь, ты будешь страдать до конца своих дней, гребаное чудовище!

Следующий удар был таким сильным, что в ушах зазвенело.

Я упала на пол и ударилась головой о ножку кресла, когда его ладонь хлестнула меня по лицу. Рот наполнился кровью, а перед глазами потемнело. Я моргала и смотрела на ковер сквозь пелену, пытаясь понять, что происходит.

Он никогда не бил меня так. Никогда.

Только маму.

Раньше я не осознавала, как можно быть хорошим отцом и отвратительным мужем одновременно.

Никто в этом мире не понимал меня. Не понимал, каково чувствовать боль, когда тебя разрывают пополам. Когда ты рыдаешь, трясешься с ног до головы в детской сорочке и бежишь за отцом, глаза которого налиты кровью. Когда он поворачивает голову и мягким голосом просит тебя уйти в спальню, а потом хватает со стола вазу и бросает под ноги матери. Когда осколки разрезают ее кожу, на мраморный пол капает алая кровь, а ты ничего не можешь сделать.

Только зажать уши и закричать, чтобы они прекратили.

Я до восемнадцати лет не могла проработать эту травму, потому что не знала, как разделить роли Ричарда Ван Дер Майерса – роль отца и роль мужа.

Как я могу любить его, если он причинял боль моей матери? Как я должна не ненавидеть его, если он заставлял ее плакать?

Раньше он любил меня. Одаривал всем, чего я хотела, целовал перед сном и гладил по волосам. Его смех был моим любимым звуком, а запах полностью отражал понятие «дом». Возможно, я бы простила его, не превратись он в чудовище после ухода матери. И не потеряй он свою последнюю роль.

Отцовскую.

Слезы скользили по моим щекам, пропитывая влагой ковер. Я слышала, как разъяренно дышит отец, видела, как проводит по волосам в нервном жесте, а его глаза наполняются осознанием того, что он только что сделал.

Вдруг дверь с грохотом распахнулась.

– Что здесь происходит?

– Выйди отсюда, – вздохнул отец.

– Ты избиваешь родную дочь? Последнее, что у тебя осталось? – послышался не верящий женский шепот, ставший моим спасением. – Правда, Ричард, вот до чего довела тебя безысходность? Разве можно пасть еще ниже?

Он зарычал и опустился передо мной на колени.

Следующая стадия.