– Я говорила тебе это сотню раз, но повторю еще, – начала твердым голосом. – Ты никогда не подводила меня. Никто не знал, что случится в тот вечер. Ты была рядом каждый день после произошедшего, поддерживала меня, учила заново дышать, а это намного важнее. Поэтому, если мне нужно будет что-то рассказать, в первую очередь я обращусь к тебе. Не вини себя в том, на что ты не могла повлиять, Лени. Это жизнь, и порой мы не можем взять ее под контроль.

Я говорила заученными фразами, которые психотерапевт твердил мне на протяжении года, пока в голове крутились разъяренные крики отца.

Порой слова ранили сильнее, чем физические удары. И, наверное, после того вечера большую травму мне причинило то, что произошло на следующий день. И происходило до сих пор.

Шлюха. Шлюха. Шлюха.

О, ну и еще у меня упало зрение. Считаю грехом опускать эту важную деталь, потому что я ненавидела гребаные очки, давящие на переносицу.

Леонор фыркнула, сморгнув с глаз влажную пелену.

– Это я должна успокаивать тебя, а не ты меня. Сегодня я не буду устраивать истерику, но без объятий ты никуда не уйдешь. Обними меня, сучка.

Искренне засмеявшись, я пихнула ее бедром и крепко сжала в объятиях.

На первом курсе никто не понимал, как мы с ней подружились, но наша связь зародилась еще в школе. Занимаясь модельным бизнесом с шестнадцати лет, Леонор добилась того, что фотографии с ее скульптурным лицом украшали самые крупные билборды Англии. Ее звонкий смех разносился по коридорам академии и заставлял парней слетаться на нее, как мотыльков на пламя.

Меня же на первом курсе считали… странной. Эти богатенькие дети ожидали увидеть королеву академии, учитывая положение моего отца, но пришла я. Такая, какая есть: без макияжа, с двумя косичками и краснеющим лицом.

Они смеялись, когда узнали, что я никогда не целовалась, поэтому на помощь пришел Кейдж, подаривший мне первый поцелуй прямо на занятии, после чего от меня отстали. Я проводила время в библиотеке и ненавидела шумные компании, пока Леонор Монтгомери не подошла ко мне со словами, что теперь мы лучшие подруги.

В школе нас связывало взаимопонимание, но академия сделала нас сестрами.

Затем, как говорили слухи, гадкий утенок превратился в лебедя. Дарси Ван Дер Майерс стала избалованной, высокомерной и зазнавшейся, найдя новых друзей, которые прикрывали ей спину. Мой взгляд стал острее и увереннее, косички сменились распущенными волосами, завитыми в крупные локоны, а дизайнерскую одежду на каждый день выбирала мне сама Лени.

Они думали, деньги и власть семьи настолько развратили меня, что я не обременяла себя общением с кем-то, помимо Леонор, Алекса и Джереми.

С одной стороны, это на самом деле было так. Но с другой…

Я просто оградилась от людей, потому что они делали мне больно.

Мало кто знал, но богатенькие студенты, родившиеся с золотой ложкой во рту, могли быть страшнее серийных убийц. Их разумы затмевала власть и вседозволенность, их лучшими друзьями становились наркотики, алкоголь и всепоглощающая жажда насилия.

Они бы съели нас, не построй мы вокруг себя защитные стены.

Но вопрос в другом: как можно не стать избалованным в этой академии?

Ротшильды, Монтгомери, Шепарды и Ван Дер Майерсы брали начало от девяти основателей Таннери-Хиллс. Это место существовало за счет денег наших семей, и если таким образом мы могли заставить людей закрыть свои рты, так мы и делали.

Однако на то, чтобы понять это, у меня ушло много времени.

Год назад Дарси Ван Дер Майерс изменилась, и на ее месте появился кто-то другой. С темными мыслями и такими же темными желаниями. Хотя в глубине души, наверное, я всегда оставалась той одинокой девочкой, которая придумала себе друга-ангела и называла его Сульфусом, ведь вымышленный человек не мог тебя обидеть.

Его просто не существовало.

– Можно к вам третьим? – раздался над головой голос Джереми, и мои ребра затрещали от силы, с которой он прижал нас с Лени друг к другу.

– Отвали, Джер, – пробурчала я в его грудь, задыхаясь от нехватки воздуха. – Если твоя сумасшедшая девушка увидит эту картину, мне придется попрощаться со своими волосами. И вообще-то вы ушли на занятие.

Как по команде по площади прокатился возмущенный крик:

– Джереми Ротшильд!

– Кажется, пора бежать, – пробормотала Лени.

Подняв взгляд, я увидела, как улыбка спадает с лица Джера, а его тепло-карие глаза теряют блеск.

Из нас четверых он всегда считался самым шумным, неконтролируемым и непредсказуемым. Как пламя, вспыхивающее от легкого дуновения ветра и сжигающее всё на своем пути.

Увидев перед собой этого парня, ваши матери точно захотели бы его в зятья, чтобы обогатить генофонд привлекательными потомками.

Они с Алексом были полными противоположностями, поэтому изначально я не понимала, как эти двое еще не убили друг друга.

Даже внешне они отличались.

Угольные волосы Алекса были аккуратно уложены, и только пара прядей закрывала аристократические черты лица. В сочетании с темным костюмом, татуировкой на шее и отстраненными глазами он застрял где-то между графом, промышляющим по ночам убийством проституток, и рок-музыкантом, на концертах которого с женщин только так слетали трусики.

Я читала много подобных книг. Очень много.

Если Алекс был безмятежным океаном, то Джер – разрушительным пожаром: растрепанные темно-каштановые волосы, слегка загорелая кожа и соблазнительная ухмылка, которую обожала женская половина академии.

Если вы увидите на Джереми отглаженную одежду, значит, на Землю упадет метеорит. Он ненавидел порядок, которому поклонялся Алекс.

Не знаю, как мы нашли друг друга. Наверное, противоположности притягиваются.

Джереми отстранился на пару шагов и, разгладив ткань рубашки, кивнул на Алекса и Ребекку, ожидающих нас перед корпусом.

– Идите, я вас догоню.

– Она тебя не съест? – спросила я на всякий случай, потому что знала, кто такая Изабель де Кастро.

Если кратко – высокомерная сука, считающая себя королевой академии из-за отца, который по совместительству был нашим директором.

Но все знали, кто на самом деле правит этим местом.

– Не переживай, у нас всё под контролем. – Подмигнув, он развернулся к рыжеволосой фурии и предупреждающе поднял руки. – Послушай, мы просто разговаривали. Ты же знаешь, они мои друзья и…

Переглянувшись, мы с Лени не стали задерживаться.

Я не могла обещать, что не кинусь на Изабель и не расцарапаю ей лицо за последнюю тренировку. Настолько сильно я терпеть не могла эту стерву. Тем более у нас с Леонор были особые причины так относиться к ней, из-за чего мы не раз ссорились с Джереми.

В общем, первый день третьего курса выдался многообещающим.

На последнем занятии я смотрела на наручные часы от «Cartier» каждые десять минут, нервно постукивая лиловыми ногтями по столу. Больше всего я ненавидела потеющие ладони. Я вытирала их о форменную одежду академии, выполненную в черном и золотом цветах, мечтая как можно скорее сорваться с места.

– Мисс Ван Дер Майерс?

Я резко вскинула голову.

– Да?

– Расскажите нам, как чувствовала себя экономика Англии в период Великой депрессии, – повторил профессор Аллен, сорокалетний мужчина с приятной улыбкой, которая располагала к себе всех студентов академии.

Да, забыла уточнить: преподаватели души во мне не чаяли.

Сжав ручку между пальцами, я откашлялась и набрала в легкие побольше воздуха. Перед внутренним взором тут же замелькали страницы текста, которые я знала наизусть.

Мышцы лица разгладились, а уголки губ слегка приподнялись.

Нужно было идти в театральное.

– Вопрос, ответ на который и кроется в этих двух словах. Думаю, стоит начать с истоков. – Леонор застонала, и я пнула ее по лодыжке. – Одно из известных событий, связанных с началом Великой депрессии, это обвал фондового рынка в США в октябре двадцать девятого года. Этот день прозвали «Черным вторником», потому что…

Слова срывались с губ так легко, будто я родилась с учебником в руках. Если шизофреники слышали голоса, то у меня была другая форма сумасшествия – разговаривающие цифры.

Отвечая на вопрос, я даже не заметила, как занятие подошло к концу.

– Благодарю, мисс Ван Дер Майерс, – кивнул профессор и обратился ко всей аудитории: – Приготовьтесь к устному тесту. По его результатам мы отберем лучших студентов, которые отправятся на стажировку в ведущую нефтяную компанию нашего города.

Не слушая его, я на автомате засунула тетради в сумку.

Чем стремительнее время близилось к полуночи, тем сильнее затягивался узел внизу живота. Не знаю, хотела я приблизить этот момент или наоборот.

– Твой отец будет брать кого-то на стажировку? – спросила Леонор, пригладив светлые волосы, собранные в высокий хвост. Даже после учебного дня она выглядела так, будто сошла с обложки журнала.

– Да. Надеюсь, не меня, – пробормотала я, когда мы двинулись к выходу. – Я готова завалить тест, лишь бы не проводить две недели в этом логове финансовых акул.

Внезапно мой телефон завибрировал. Достав его из кармана пиджака, я увидела имя отправителя и поморщилась, будто съела дольку лимона. Нет, скорее, целый килограмм.

– Дай угадаю, – саркастично протянула Лени. – Мудак по имени Кейдж?

– Собственной персоной.

Заблокировав телефон, я слишком агрессивно швырнула его на дно сумки.

– Надеюсь, когда-нибудь в его голове что-то щелкнет, и он поймет значение слова «Нет». Пока что мудакам по имени Кейдж недоступна половина словарного запаса Великобри…

Леонор резко схватила меня за руку на выходе из аудитории. Не договорив, я недоуменно побежала за ней в противоположный конец коридора, и мы скрылись за массивной мраморной лестницей.

– Упомянутый мудак смотрит в телефон слева по курсу, – прошептала Леонор, выглянув в коридор. – На его лице улыбка, говорящая: «Ну сегодня она точно разрешит ее трахнуть».

Я издала мучительный стон.

– Почему спустя год он продолжает напоминать, как нам было хорошо, хотя его хорошо ограничивалось рассказами о том, какого цвета машину он хочет купить?

Посмотрев на меня, Лени тяжело вздохнула, будто держала на плечах тяжесть всего мира. Хотя Кейдж был той еще ношей: за нашими отношениями скрывалось столько абьюза и токсичности, что я до сих пор не могла от них избавиться.

– Я отвлеку его, а ты беги через черный выход.

Я тут же просияла.

– Боже, люблю тебя.

– Будешь должна.

Нацепив на лицо широкую улыбку, она выпрыгнула из-за лестницы и прокричала:

– Кейдж! Как я не рада… Ой, как я рада тебя видеть!

Подавив смешок, я опустила взгляд на часы.

Шесть вечера.

Улыбка мгновенно спала с моего лица.