Хэммонд Иннес: Троянский конь

Посвящается моему отцу

THE TROJAN HORSE

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2025

© Художественное оформление серии, ЗАО «Центрполиграф», 2025

Глава 1
Лицо из Барбакана

Я прочел написанное на обороте визитной карточки, затем перевернул ее и взглянул на имя. Пол Северин, 155, Нит-стрит, Суонси. Имя показалось мне знакомым. Я снова перечитал текст на обороте: «Как адвокат по уголовным делам, Вы должны знать мое имя, поэтому поймете, насколько мне необходимо с Вами встретиться». Далее следовала подпись: «П. С.»

Пол Северин, Суонси. Это имя и место действия возникли в моей памяти одновременно. Я все вспомнил и велел моему клерку достать подшивку «Дейли экспресс». Его появление могло показаться неправдоподобным, однако отнюдь не невероятным. Я специализировался на защите преступников, и успех, которого мне удавалось добиться при вынесении ряда приговоров, создал мне определенную репутацию. Эта сомнительная с точки зрения законопослушных граждан известность, естественно, была несколько неприличной. Мне думается, главным образом, потому, что никому, и прежде всего адвокату, не хочется жить в разладе со своей совестью.

Когда клерк вернулся с подшивкой газеты, он спросил:

– Вы примете его, мистер Килмартин? Похоже, этот человек очень возбужден. Я сделал все, чтобы помешать ему войти прямо за мной.

– Одну минутку, Гопкинс, одну минутку!

Я взял у него подшивку и положил ее на стол.

– Как он выглядит, Гопкинс? – поинтересовался я, проглядев страницы последних номеров.

– Это джентльмен небольшого роста, приземистый. С бледным, давно небритым лицом. А нос у него… ну, мне кажется, что это человек семитского типа, мистер Килмартин. Так можно сказать. На нем котелок и очки.

– Что еще, Гопкинс?

– Старый коричневый костюм и темно-синее пальто. И то и другое очень грязное.

– Звучит не очень привлекательно! – заметил я.

– Да. Посетитель выглядит как настоящий старый скряга, – добавил клерк. – Не думаю, что он англичанин.

– Во всяком случае, имя у него определенно не английское, – пробормотал я.

Затем я нашел то, что искал в газете, и понял, что совершенно прав. Мистер Пол Северин разыскивался полицией за совершение убийства. Я отпустил клерка и сказал, что позвоню, когда буду готов принять посетителя. Эта история излагалась прямо на середине первой полосы. Пробежав глазами столбец, я все вспомнил. Помещена была и фотография маленького еврея, неряшливо одетого, с неопрятной бородой, которая его явно старила. На фотографии он был без очков. Единственное, что привлекало внимание к этому лицу, были его глаза – большие, широко расставленные, под крутым выпуклым лбом и густыми черными бровями. Под фотографией была подпись: «Пол Северин. Разыскивается полицией».

Я обратил внимание на дату – 8 февраля. Итак, он освободился две недели назад.

Я снова просмотрел заметку в газете. Вообще-то говоря, убийства в военное время не считаются чем-то из ряда вон выходящим. Во-первых, люди, чьи близкие ежедневно встречаются лицом к лицу со смертью, все время читают списки убитых. Во-вторых, война обесценивает человеческую жизнь. Поэтому читатель лишь удивляется тому, что поднимается шум из-за гибели еще одного человека. Однако некоторые убийства могут поразить воображение даже в военное время. И этот случай был именно таким.

Жестокость хладнокровного убийства заставила сообщить о нем на первой полосе газеты. О нем была заметка даже в «Таймс». И я вспомнил, что этому преступлению посвятили передовую статью в «Геральд», где говорилось о деморализующем воздействии войны.

Я вернулся к номеру от 8 февраля, где на внутренних полосах рассказывалось об убийстве. Затем обратился к подшивке «Таймс» и в номере за то же число нашел, как и думал, полстолбца с изложением голых фактов. Я быстро пробежал текст, чтобы освежить память.

Настоящее имя Поля Северина – Франц Шмидт. Австрийский еврей, бежавший с фальшивым паспортом после аншлюса в Англию. Он отправился в Уэльс и установил связь с родственниками своей жены. У них вблизи Суонси был небольшой заводик, где производились штамповочные работы. К тому времени жена Шмидта умерла, но ее родственники изо всех сил старались помочь ему. Они разрешили ему пользоваться маленькой мастерской на их предприятии. Там он продолжал свои эксперименты, которыми занимался в Австрии. Шмидт был хорошим инженером.

В приличном районе города родственники нашли ему недорогое жилье. Они сделали все, чтобы Шмидт чувствовал себя в Англии как дома. Когда же деньги, которые ему удалось вывезти из Австрии, иссякли, родственники взяли его с дочерью к себе в дом и стали финансировать его эксперименты.

Вот такова была ситуация, при которой совершилось убийство. Особенно ужасно все это выглядело, если учесть ту доброту и щедрость, которые проявила в отношении беженца эта славная валлийская семья.

Главой семьи был Эван Ллуэллин, брат жены Шмидта. Кроме него, семья включала жену и мать. Особенно щедр, по-видимому, был сам Ллуэллин. Старшая миссис Ллуэллин рассказала репортерам, что всегда не доверяла Шмидту. Ее настораживал тот факт, что он живет под чужим именем, и она не верила, что ее дочь действительно умерла от пневмонии. Шмидт, сказала она, с самого начала имел большое влияние на ее сына. Ему все время требовалось все больше денег на эксперименты, и старая миссис считала, что большая часть капитала семьи Ллуэллин испарилась именно таким путем.

Совершенное убийство само по себе было необычным и жутким. Тело Эвана Ллуэллина нашел мастер завода в главном штамповочном цехе. Череп несчастного был пробит автоматическим сверлом и буквально пришпилен к станку, словно экспонат в коллекции энтомолога, а тело согнуто над машиной в три погибели. Это был страшный способ убийства, и совершить его мог только инженер, хорошо знавший, как работает агрегат.

Когда прибыла полиция, в кабинете Ллуэллина горел свет и на столе все еще лежали чертежи некоторых деталей для пушек, над которыми он работал. Шмидт в ту ночь не вернулся домой, и его, собственно говоря, больше никто не видел. Сейф был открыт, и, по свидетельству мастера, более тысячи фунтов стерлингов – недельная зарплата рабочих – исчезло.

Дело казалось достаточно ясным. Я вернулся к своему столу, и взгляд мой наткнулся на телефонный аппарат. Я колебался. Зачем Шмидт пришел ко мне, у меня вопросов не возникало. Но никогда еще я не защищал человека, в виновности которого был уверен. Особенно если дело шло о преднамеренном хладнокровном убийстве. Откровенно говоря, мне не хотелось встречаться с этим посетителем. Мое воображение, которое всегда отличалось чрезмерной живостью, рисовало мне образ того несчастного, который откликнулся на беду мужа сестры с открытым сердцем, а потом пал от его руки, убитый при помощи собственного станка. Я испытывал чувство отвращения при одной мысли о встрече лицом к лицу с этим Францем Шмидтом. Приняв решение, шагнул к телефону…

В этот момент в приемной раздались звуки, похожие на борьбу, и дверь моего кабинета распахнулась. В комнату буквально ворвался пожилой еврей в котелке. За его спиной топтался растерянный Гопкинс, бормотавший какие-то объяснения.

– Я должен извиниться за то, что вваливаюсь к вам подобным образом, мистер Килмартин.

Мужчина говорил по-английски довольно сносно. На какую-то долю секунды меня охватило отвращение и даже страх. Но это ощущение быстро прошло, и я увидел, что на моем теплом красном аксминстерском ковре стоит не хладнокровный убийца, а неопрятный старый человек, за которым охотится полиция. Я вспомнил, что никого нельзя осудить не выслушав.

Старик пришел ко мне явно для того, чтобы высказаться. Это было ему необходимо. И я знал, что не имею права передать его полиции, не предоставив ему возможности исповедаться.

– Ничего, Гопкинс, не беспокойтесь, – сказал я и, когда дверь за ним закрылась, указал гостю на стул напротив.

Шагнув вперед, он снял котелок и очки. Я несколько задержался, прежде чем сесть, и мельком взглянул на фотографию в «Дейли экспресс». Не было никаких сомнений в ее идентичности с моим посетителем. Ему недоставало лишь бороды.

– Я вижу, что вы узнали меня, – заметил он, усаживаясь.

Глаза наши встретились. На меня смотрели большие, темные и лихорадочно блестевшие глаза. Этот человек очень походил на старьевщика. Поношенная, плохо сидящая одежда, болезненный цвет лица, отливавший синевой из-за сбритой бороды подбородок. Но в этих темных глазах светился недюжинный интеллект. За непритязательной внешностью угадывался большой ум, и я сразу начал испытывать ужасные сомнения. Когда посетитель заговорил своим мягким, музыкальным и очень тихим голосом, я убедился, что он вполне в здравом уме. Его речь была отмечена некоторым австрийским и валлийским акцентами, а также речевыми трудностями, характерными для людей его национальности.

– Я боялся, – объяснил Шмидт, – что ваш природный инстинкт гражданина возобладает над приверженностью правилам вашей профессии. Я надеюсь, что вы примете мои извинения.

Я кивнул, вынул портсигар и закурил сигарету. Я чувствовал его взгляд, следящий за мной.

– Меня подозревают в вопиющем по жестокости преступлении, – продолжал старик. – Если бы я совершил его, я не смел бы ждать ни от кого пощады. Я боялся, что вы слишком поспешите со своими суждениями. Я не могу сейчас попасть в руки полиции, у меня на то есть особые причины. Пришел к вам, потому что должен кому-то довериться, человеку, на чье благоразумие могу положиться. Это должна быть личность, чье мнение имеет определенный вес в официальных кругах.

Тут я его прервал:

– Даже если бы вы хотели доказать мне, что не совершали этого преступления, не в моих силах переубедить полицию. Ей необходимо неоспоримое алиби.

Мой гость медленно покачал головой, и его довольно полные губы изогнулись в усталой улыбке.

– Я пришел к вам не для этого, – сказал он, – хотя надеюсь, что со временем вы согласитесь взяться за мою защиту. Я осмелился прийти сюда, потому что внимательно наблюдал, как вы вели процессы. Дело в том, что в свободное время я немного изучал криминалистику. Так вот, я понял, что вы – человек, способный разобраться в истине. Также считаю, что вы очень решительный человек. Более того – очень упорный, если уверены в справедливости дела, которое защищаете. Настойчивое упорство вашей натуры – секрет вашего успеха в судебных делах. Извините меня за анализ вашей карьеры. Я только хотел объяснить, почему обратился именно к вам. Я расскажу вам историю, в которую мало кто поверит. Особенно услышав ее из уст человека, совершившего, как считают, зверское убийство. Если мне не поверите вы, значит, не поверит никто. Но поймите, – заключил Шмидт, – если я сумею вас убедить, значит, появится человек, бесспорно честный, который не успокоится, пока не вскроет раковую опухоль, упрятанную глубоко в сердце этой великой страны.

К концу своей речи старик совсем разволновался, и я все время чувствовал на себе испытующий взгляд его больших ярких глаз.

– Вы говорите загадками, – заметил я. – Можете объяснить понятнее?

И тогда Шмидт рассказал мне свою историю. Это был странный, фантастический рассказ.

Когда он ушел, я так и не смог окончательно решить, был ли это бред сумасшедшего или все рассказанное – правда. В одном я был уверен – ему все это представляется правдой. Однако же напряжение последних лет могло сломить самый здравый мозг. История была настолько странной и фантастической, что, казалось, ничего подобного просто не могло произойти. Это было похоже на бред сумасшедшего. И в то же время мое знание психологии подсказывало, что его спокойствие и откровенность служили доказательством реальности происходившего.

Он рассказал мне историю всей своей жизни.