Первый произошел после удивительно беспокойной и тяжелой ночи, которую провел Стивен. Правда, он не мог припомнить, снилось ли ему что-нибудь.

На следующий вечер миссис Банч чинила его ночную рубашку.

– Боже правый, мастер Стивен! – не выдержала она наконец. – Как это вы ухитрились так разодрать свою ночную сорочку? Подумать только, сколько из-за вас хлопот у бедных слуг, которые вынуждены без конца чинить да штопать!

На рубашке и в самом деле было множество разрезов и прорех, с которыми могла справиться только искусная игла. Они были сосредоточены в левой части груди. Это были длинные параллельные разрезы, и кое-где ткань была прорвана насквозь. Стивен сказал лишь, что понятия не имеет, откуда они взялись. Он был уверен, что прошлой ночью их не было.

– Знаете, миссис Банч, – продолжал он, – точно такие же царапины я видел на двери своей спальни снаружи. Уж тут-то я точно ни при чем.

Миссис Банч смотрела на него, разинув рот от изумления. Затем, схватив свечу, она поспешно вышла из комнаты. Послышались ее шаги на лестнице: она поднималась на верхний этаж. Через несколько минут миссис Банч спустилась.

– Ну и ну, мастер Стивен, – сказала она. – Представить себе не могу, откуда бы там взяться этим царапинам. Для кошек и собак слишком высоко, о крысах я уж не говорю. Точно такие царапины, как от ногтей китайца. Нам об этом рассказывал мой дядюшка, который торговал чаем, – мы были тогда совсем малышки. На вашем месте я бы ничего не говорила хозяину, мастер Стивен, дорогой мой. Просто поверните ключ в замке, когда пойдете спать.

– Я так всегда и делаю, миссис Банч, как только прочитаю молитвы.

– Вот и славно. Всегда читайте молитвы, тогда никто не сможет сделать вам ничего плохого.

И с этими словами миссис Банч снова принялась за сорочку и чинила ее, погруженная в раздумья, пока не пришло время ложиться спать. Это было в пятницу вечером, в марте 1812 года.

На следующий вечер традиционный диалог Стивена и миссис Банч был внезапно прерван появлением Паркса, дворецкого. Как правило, он держался особняком, пребывая у себя в буфетной. Он не заметил Стивена. Паркс был взволнован, и речь его была не так степенна, как обычно.

– Пусть хозяин сам ходит за своим вином, если ему угодно. – Таковы были первые слова дворецкого. – Либо я это делаю днем, либо не делаю вообще, миссис Банч. Не знаю, что там происходит. Очень похоже на крыс, а быть может, по винному погребу гуляет ветер. Только я уже не так молод и проворен, как бывало.

– Мистер Паркс, вы же знаете, что крысы в Холле не водятся.

– Я этого не отрицаю, миссис Банч. Само собой, мне не раз доводилось слушать рассказы парней с судоверфи о говорящей крысе. Прежде я никогда я этому не верил, но сегодня, если бы только я унизился настолько, чтобы приложить ухо к двери в дальней части погреба, то вполне мог бы услышать, о чем там идет речь.

– Ох, мистер Паркс, просто терпения с вами не хватает! Что за дикие фантазии! Вот уже действительно придумали: крысы, болтающие в винном погребе!

– Ладно, миссис Банч, у меня нет никакого желания с вами спорить. Скажу только, что если вы спуститесь в дальний погреб и приложите ухо к двери, то увидите, что я прав.

– Какую чушь вы несете, мистер Паркс! Негоже детям слушать такое! Вы же насмерть пугаете мастера Стивена.

– Как! Мастера Стивена? – переспросил Паркс, наконец заметив мальчика. – Мастер Стивен прекрасно знает, что я вас разыгрываю, миссис Банч.

На самом деле мастеру Стивену было известно слишком многое, чтобы он поверил, будто мистер Паркс собирается кого-то разыгрывать. Его заинтриговал рассказ дворецкого, да и не слишком понравился. Однако, несмотря на упорные расспросы, ему не удалось вытянуть из мистера Паркса подробности того, что же с ним случилось в винном погребе.

Итак, сейчас мы добрались до 24 марта 1812 года. В этот день произошло много любопытного, чему Стивен стал свидетелем. День был ветреный, дом и сады окутала какая-то тревожная атмосфера. Когда Стивен стоял у ограды, окружавшей участок при доме, и смотрел на парк, ему казалось, что ветер гонит мимо него бесконечную процессию бесплотных людей; они бесцельно неслись куда-то и тщетно пытались остановиться, ухватившись за что угодно, и снова соприкоснуться с миром живых, который покинули когда-то.

После ленча мистер Абни сказал:

– Стивен, мой мальчик, не смог бы ты зайти ко мне в кабинет сегодня в одиннадцать часов вечера? До этого времени я буду занят, а мне бы хотелось показать тебе кое-то, связанное с твоим будущим. Весьма важно, чтобы ты об этом узнал. Но ты не должен упоминать о моей просьбе ни при миссис Банч, ни при ком-то еще в этом доме. И будет лучше, если ты удалишься в свою комнату в обычное время.

Вот это да! Стивен с радостью ухватился за возможность не ложиться спать до одиннадцати часов. Перед тем как подняться по лестнице к себе, в тот вечер он заглянул в приоткрытую дверь библиотеки и увидел жаровню, которую часто замечал в углу. Сейчас она находилась перед камином, а на столе стояла чаша из позолоченного серебра, наполненная красным вином; рядом с ней лежало несколько исписанных листов бумаги. Мистер Абни ссыпал на жаровню какие-то благовония как раз в тот момент, когда Стивен проходил мимо, но он, вероятно, не заметил мальчика.

Ветер стих, светила полная луна. Часов в десять Стивен стоял у открытого окна своей спальни и озирал окрестности. Хотя ночь была тихой, таинственные обитатели лесов, залитых лунным светом, никак не могли уняться. Время от времени из-за пруда долетали какие-то странные крики, словно там заблудились отчаявшиеся найти дорогу путники. Возможно, то были совы или водяные птицы, однако те издавали совсем иные звуки. Они все ближе и ближе. Теперь они доносятся с ближнего берега пруда. А вот уже в кустарнике. Внезапно крики прекратились. Однако в ту самую минуту, когда Стивен собирался закрыть окно и возобновить чтение «Робинзона Крузо», он увидел две фигуры, стоявшие на посыпанной гравием террасе с той стороны Холла, где сад. Это были мальчик и девочка, которые стояли рядом, глядя на окна дома. Что-то в облике девочки напоминало фигуру в ванне из сна Стивена. Мальчик внушал ему более сильный страх.

В то время как девочка стояла неподвижно, со слабой улыбкой прижав обе руки к сердцу, тоненький черноволосый мальчик в поношенной одежде воздел руки, и в позе его были выражены угроза, какой-то неутолимый голод и страстное томление. Луна освещала его руки, почти прозрачные, и Стивен увидел, что ногти у него чудовищно длинные и сквозь них проходит свет. Весь его вид с воздетыми руками вызывал ужас; на груди слева зияла черная дыра. Стивен скорее не слухом, а краем сознания уловил один из тех тоскливых воплей отчаяния, что весь вечер оглашали леса Эсуорби. В следующее мгновение эта жуткая пара быстро и бесшумно двинулась по сухому гравию и скрылась из виду.

Хотя Стивен был насмерть перепуган, он решил взять свою свечу и отправиться в кабинет мистера Абни, так как приближалось назначенное ему время. Дверь библиотеки, служившей также кабинетом, выходила в передний холл, и Стивен, подгоняемый ужасом, быстро до нее добрался. Но войти в кабинет оказалось не так-то легко. Дверь была, как всегда, не заперта, в этом он был уверен, поскольку ключ торчал снаружи. Мальчик несколько раз постучался, но ответа не было. Мистер Абни был занят: он с кем-то разговаривал. Что же там происходит? Почему он пытается что-то выкрикнуть? И отчего его голос замер? Он тоже увидел таинственных детей? Тут все стихло, и когда Стивен в страхе толкнул дверь, она подалась.

На столе в кабинете мистера Абни были найдены бумаги, которые прояснили все случившееся для Стивена Элиота, когда он повзрослел настолько, что смог их понять. Самыми важными были следующие абзацы:

«Среди древних, в мудрости которых я имел возможность убедиться и потому не сомневаюсь в сказанном ими, была распространена вера в то, что, осуществляя определенные операции, кажущиеся современным людям варварскими, можно обрести поразительные свойства. Например, поглотив личности некоторого числа своих ближних, индивидуум получит полную власть над теми бесплотными созданиями, которые управляют стихийными силами Вселенной.

Зафиксировано, что Саймон Магус приобрел способность летать по воздуху и становиться невидимым благодаря душе мальчика, которого он “убил” – это слово употребил автор “Климентинских признаний”^[17] в клеветнических целях. Кроме того, в сочинениях Гермеса Трисмегиста^[18] весьма подробно изложено, как можно добиться аналогичных результатов, поглотив сердца не менее трех человеческих существ, не достигших двадцати одного года. Проверке этого утверждения я посвятил большую часть двадцати лет, выбирая в качестве материала для своих экспериментов лиц, которых можно было изъять без особого ущерба для общества. Первый шаг я осуществил, изъяв некую Фебу Стэнли, девочку цыганского происхождения, 24 марта 1792 года. Второй – изъяв итальянского бродяжку, мальчика по имени Джованни Паоли, в ночь 23 марта 1805 года. Последней “жертвой” – если употребить слово, в высшей степени оскорбляющее мои чувства, – должен стать мой родственник, Стивен Элиот. Его днем станет 24 марта 1812 года.

Лучший способ осуществить поглощение – это удалить сердце у живого объекта, сжечь его и смешать с пинтой какого-нибудь красного вина, предпочтительно портвейна. Останки первых двух объектов необходимо спрятать, для каковой цели подойдет винный погреб или ванная, которой не пользуются. Некоторое беспокойство может причинить духовная сущность этих объектов, которую на популярном языке называют привидениями. Однако человек философского склада – а только такому целесообразно проводить данный эксперимент – не склонен придавать значение слабым попыткам этих созданий отомстить. Я с огромным удовлетворением предвкушаю свободное, совершенное существование, которое обеспечит мне этот эксперимент, если пройдет удачно. Он не только сделает меня недосягаемым для так называемого человеческого правосудия, но и в значительной степени устранит саму перспективу смерти».

Мистера Абни нашли сидящим в его кресле. Голова была откинута, а на лице запечатлелись ярость, страх и ужасная боль. Слева на груди зияла чудовищная рваная рана, обнажившая сердце. На руках покойного не было крови, и длинный нож, лежавший на столе, был совершенно чистым. Такие раны могла нанести дикая кошка. Окно кабинета было открыто, и, по мнению коронера, мистер Абни принял смерть от какого-то дикого существа. Однако, изучив бумаги, которые я сейчас процитировал, Стивен Элиот пришел к совсем иному выводу.

Меццо-тинто^{[19] [20]}

Когда-то я имел удовольствие поведать вам о приключении, случившемся с моим другом Деннистауном при поисках произведений искусства для музея в Кембридже.

Хотя по возвращении в Англию он и не сделал эту историю достоянием гласности, однако и не утаил ее от своих многочисленных друзей. В их число входил джентльмен, занимавший в то время должность директора художественного музея в другом университете. Несомненно, эта история должна была произвести сильное впечатление на человека, который был в некотором роде коллегой Деннистауна. Он от всей души надеялся, что с ним не приключится ничего подобного, и утешался тем, что в его обязанности не входило приобретение древних рукописей для своего учебного заведения – этим занималась библиотека. Пусть ее сотрудники обшаривают темные закоулки континента в поисках рукописей, если им угодно. Он был рад, что в его задачи входило лишь приумножение и без того уже непревзойденной коллекции топографических рисунков и гравюр, принадлежавших его музею. Однако, как выяснилось, даже в столь мирной и уютной области могут таиться подводные рифы, с чем и пришлось внезапно столкнуться мистеру Уильямсу.