Глава восьмая
Найди меня

Стикер она, естественно, прикарманила. Без вариантов. Она не хотела, чтобы кто-нибудь еще увидел его или спросил о нем. Ей удалось написать нетвердой рукой: «С наилучшими пожеланиями, Анна Уильямс-Боннер» и вернуть оскверненную книгу одному из продавцов, после чего она собрала свои вещи и попросила представителя «Макмиллана» отвезти ее в отель.

– Мы вроде поужинать собирались, – сказал он.

Вид у него был ужасно недовольный. Ей захотелось ударить его.

– Мне очень жаль. Мне нехорошо.

Должно быть, даже он понял, что она не лжет.

– О, надо же! Давайте отвезу вас в «Хилтон».

Стикер она зажала в кулаке. А кулак сунула в карман пальто. Радиоактивный кусочек желтой бумаги. Ей на самом деле было от него нехорошо.

Представитель высадил ее у отеля. Она снова извинилась, а он снова сказал, как сильно восхищается ее книгой. И она припустила к лифту.

Поднявшись к себе в номер, она бросила стикер на пол и села на кровать, уставившись на него. Паршивая бумажка, влажная от ее руки, с пылью из кармана, налипшей на клейкую полоску с краю. Она боролась с желанием втоптать ее в ковер или открыть раздвижную стеклянную дверь, ведущую во внутренний дворик, и выбросить на дорожку внизу, невольно представляя, как кто-то поднимает ее, разворачивает и читает радиоактивное послание: Эвану Паркеру, не забытому.

Была вероятность, что она накручивает себя, раздувает из мухи слона. Ведь имя Эван, как и фамилия Паркер, встречались не так уж редко, и вполне возможно, что какой-нибудь невинный житель Денвера хотел подарить экземпляр «Послесловия» своему другу или родственнику, которого так звали. Однако, если этот гипотетический Эван Паркер мог прочитать ее книгу, значит, он был жив, и тогда приписка про забвение теряла смысл. Нет, ничего она не накручивала и не раздувала – у нее были все основания сидеть в номере отеля, обхватив колени скрещенными руками, и дышать часто и тихо.

Более того, если этот стикер не был следствием какого-то нелепого совпадения, ее ситуация внушала не меньше тревоги, чем дикий слон: впервые после смерти Джейка кто-то заявлял ей, что не забыл Эвана Паркера, и этот кто-то знал, как Эван Паркер связан с Джейкобом Финч-Боннером, ее покойным мужем, невольным «вдохновителем» ее романа, в который этот стикер был вложен. Вероятно, этот кто-то также не забыл о явном сходстве между любительскими набросками Эвана и профессионально написанным романом Джейка, принесшим ему славу через пару лет после смерти ее брата. И если этот кто-то столько всего знал, чем это могло обернуться для нее?

Прошли годы с тех пор, как на земле оставался хоть один живой человек, доподлинно знавший, кто она такая – а именно не бездетная женщина под сорок, выросшая в Айдахо, по имени Анна Уильямс-Боннер, в девичестве Анна Уильямс.

Она приложила столько усилий, чтобы разделить свою жизнь на до и после, словно два круга диаграммы Венна.

В одном из этих кругов собралось несколько душ, которые знали или могли помнить особу по имени Дианна Паркер – женщину, прожившую всю свою несчастную, полную сожалений жизнь в Центральном Вермонте, прежде чем внезапно (и трагично) умереть в горах Северной Джорджии.

В другой круг, гораздо более широкий, входили ее многочисленные коллеги и знакомые в Нью-Йорке и Сиэтле, а также скорбящая семья и друзья ее покойного мужа, не говоря уже о миллионах читателей по всему миру, которые зачитывались романом Джейкоба Финч-Боннера «Сорока», и гораздо меньшее (но тоже вполне внушительное) число читателей «Послесловия», ее дебютного романа, внезапно принесшего ей популярность.

На свете было всего два человека, занимавших область пересечения этих кругов, и она уже устранила обоих.

Чертов Эван, подумала Анна, все эти проблемы начались с него.

Он был ее старшим братом, жившим с ней и родителями в нелепом желтом домике, стоявшем невдалеке от старой каменоломни, но у нее не сохранилось ни единого воспоминания о нем как о сообщнике в их семейном гадюшнике – ничего похожего на братскую любовь. Однако неугомонный Эван, с детства доставлявший всем неприятности, не был настоящим бунтарем, чтобы уйти из дома; зачем утруждать себя, если дом давал ему сплошные удобства? Он прошел путь от звезды футбола (по меркам Вермонта) до студента местного колледжа в Ратленде, где проявил особые успехи в торговле легкими наркотиками и осеменении молоденьких самочек (к этой дисциплине он обнаружил склонность еще в десятом классе), не забывая чмырить свою младшую сестру, – и все это, не выселяясь из своей детской спальни. А потом, внезапно, он стал владельцем старого бара «Ратленд» (на какие деньги, Анна могла лишь гадать).

К тому времени он уже съехал из родительского дома, а Анна успела произвести на свет девочку, которую назвала Розой, делавшую все возможное, чтобы испортить ей жизнь. Вскоре и родители Анны «освободили помещение» (правда, не по своей воле), отравившись угарным газом, каким-то образом не тронувшим Анну с дочкой, так что родной дом утратил для ее одаренного старшего брата прежнюю привлекательность. Никто больше не готовил ему горячие блюда в маминой духовке цвета авокадо, закончились спонтанные денежные вливания от папы, да и разгульные вечеринки, которые он обожал устраивать, стоило родителям уехать на ночь (дом ходил ходуном от его приятелей-футболистов и девиц, ублажавших их), довольно скоро прекратились из-за вопившей по ночам племянницы. В итоге он перебрался в квартиру над своим баром, и следующие лет десять они с ним почти не виделись. Иногда он наведывался к ним и обшаривал дом в поисках денег (как будто Анне было что прятать!), а чаще просто забирал какую-нибудь вещь – старинный стул или картину со стены – на продажу, роняя мимоходом, что имеет на это полное право. Она годами не догадывалась, что он принимает какие-то вещества. Но делиться такими подробностями своей жизни он не спешил, а сама она недостаточно разбиралась в теме, чтобы понять наверняка.

Тем не менее она рассудила, что эти его визиты с присвоением домашней утвари должны иметь под собой… вескую причину. Она не собиралась сводить с ним счеты, но он сам напросился. А мог бы просто оставить ее в покое.

Нет, она себя не накручивала и – она нутром это чуяла – ничего не раздувала.

Ночь прошла ужасно, она несколько раз засыпала и просыпалась перед включенным телевизором, крутившим одни и те же новости, пока не выключила его. В аэропорт ей нужно было к одиннадцати, а последние остатки сна развеялись около шести, оставив ее лежать, разметавшись на стеганом бордовом покрывале, все еще в халате. Она заставила себя подняться, принять душ и одеться, после чего прождала еще пару часов, пока откроется «Потрепанная обложка», чтобы отправиться туда.

Она, конечно, не помнила имен улыбчивых продавцов. И конечно, не хотела звонить представителю «Макмиллана», который, вероятно, отсыпался после обильного ужина. Но и сидеть сложа руки она тоже не могла. Она выписалась из отеля, взяла такси и поехала в книжный, где накануне вечером читала «Послесловие» и раздавала автографы, и зашла в кафе на другой стороне улицы. Там она заказала латте и просидела на веранде почти час, кутаясь в пальто и барабаня пальцами по металлической столешнице, пока кто-то не открыл дверь книжного и не перевернул табличку «ОТКРЫТО».

Внутри никто не показался ей знакомым. Она стала слоняться по залу, ожидая появления других сотрудников, а потом зависла у стола с книгами по квилтингу возле входной двери (МИЛОСТИ ПРОСИМ НА КВИЛТКОН-2019!). Свободного времени оставалось не так уж много; рейс на Миннеаполис не станет ее ждать (хотя, учитывая неразбериху в аэропортах, было гораздо вероятнее, что рейс задержат).

Книги, которые она подписывала под конец вечера, в посттравматическом оцепенении, были равномерно разложены по кассам – самое ценное имущество в любом книжном, идеально подходящее для покупок по наитию и по совету продавца или для покупок по наитию, но по совету продавца. Она направилась к молодой продавщице, показавшейся ей наименее незнакомой, с таким румяным лицом, словно она жила в Денвере по доброй воле, ведь здесь есть… горы.

– Здрасьте, я Анна, – обратилась она к ней.

– Анна! Со вчерашнего вечера?!

– Анна со вчерашнего вечера, – улыбнулась она. – Я вас узнала.

– Вы просто чудо. Мы продали гору книг!

– Я знаю, это потрясающе. Но я потеряла мою любимую ручку. Я в этом плане немного суеверна, так что решила заглянуть по пути в аэропорт.

– Да что вы! – сказала молодая продавщица с искренним участием. – А что за ручка?

– «Шарпи». Ничего особенного, просто я ей подписала свою первую книгу и пометила, чтобы запомнить. Как бы решила давать автографы только ей, пока чернила не кончатся. Еще не кончились.

Продавщица сочувственно кивнула.

– Я в такое очень верю.

Анна этому не удивилась.

– Черная «Шарпи»?

– Фиолетовая. Как обложка книги. Я знаю, вчера тут лежало несколько таких. Поверить не могу, что потеряла ее.

Молодая продавщица уже обнюхивала ближайший стеллаж.

– Мы перетряхнем все «Шарпи» в магазине. Прошерстим по всем углам.

Она отвела Анну в кафе, велела бариста подавать ей все, что она пожелает, и вернулась в магазин, выполнять свою миссию. Анна надеялась, что это не займет много времени. Ей не особенно хотелось лететь в Миннеаполис, но еще меньше ей хотелось пропустить свой рейс. Иначе все пошло бы наперекосяк: Чикаго, Кливленд, Луисвилль, Сент-Луис. А главное – неделя отпуска после всего этого, манившая ее, как прекрасный мираж в пустыне.

Наконец продавщица вернулась с коробкой, полной надписанных стикеров, авторучек и подставок для книг.

– Я просмотрела по-быстрому, но фиолетовой не нашла.

Анна сделала грустную мину.

– Что ж такое. Дайте, я лучше сама пороюсь, чтобы уж наверняка.

Она начала рыться, не слишком быстро.

– Вы часто тут проводите мероприятия?

– Все чаще и чаще, – сказала продавщица. – Набираем обороты. Вам понравилось?

– О да. Это все для меня так непривычно. Первая книга.

– Я знаю! Даже не верится!

«Не тебе одной», – подумала Анна.

– Люди, опять же. Бывают потрясающие, но бывают и… специфические, да?

Продавщица усмехнулась.

– Книжные магазины притягивают специфических людей.

– Да. Но они говорят такие странные вещи. Вчера вечером мне вот как раз и сказали. Я так испугалась, что мне сразу захотелось вернуться в отель. Наверно, поэтому я и оставила ручку.

– Ужас какой. Так неприятно думать, что вам у нас не понравилось. Мы хотим, чтобы писатели чувствовали себя в безопасности. Кто это был, вы не запомнили?

Анна покачала головой.

– Это был не личный разговор. Просто надпись на стикере в книге. А человека я вообще не видела. Вам вчера не попадался никто, ну, знаете, со странностями или не в себе? Особенно в конце очереди?

Продавщица нахмурилась.

– Был один тип, который не хотел покупать книгу. Он просто хотел отдать вам свою. Напечатал за свой счет, я почти уверена.

– Я помню его, – кивнула Анна. Его книга валялась в мусорной корзине у нее в номере. – Еще кто-нибудь?

– Несколько человек плакали. Я обратила внимание.

– Да, – сказала Анна. – Такое случается. Тяжелая тема.

– Да-да, вы правы. Вы сказали, это была записка? Иногда кто-то приходит до мероприятия, оплачивает книгу и оставляет для автора вместе с запиской. Для автографа. Ну там, пишет свое имя или имя человека, которому хочет подарить книгу. Такого рода вещи. А потом приходит и забирает. Или иногда мы сами отсылаем.

– Да, – Анна снова кивнула. Она теряла терпение. – Вероятно, так все и было. Можем мы выяснить, кто купил эту книгу и планировал ли он забрать ее или оформил доставку? Простите, это, наверно, идет вразрез со всеми правилами, но… Я не знаю, много ли вам известно о моем муже…

Это была отчаянная импровизация, которой она сама от себя не ожидала, но ей требовались экстренные меры, чтобы раскочегарить продавщицу.

– Ой! Боже, я обожаю его книгу. Он был таким хорошим писателем. Я так сожалею о вашей потере.