Когда я была на первом курсе, мой будущий муж, уже второкурсник, пришёл к нам в аудиторию, чтобы пригласить всех на выступление КВН. Он зашёл и начал своим тоненьким голосом что-то кричать на всю аудиторию, отвлекая меня от лекции, которая в тот момент шла. Я подумала: «Боже мой, кто ты такой? Что тебе здесь нужно? Активист из профкома какой-то». После этого я, конечно же, запомнила этого парня. Чуть позже я узнала, что многие называли его «маленький инициативный мальчик» – потому что он и правда был на тот момент очень инициативным мальчиком.

Мне он был совершенно безразличен, но вот то, что он отвлёк меня от лекции, – это зацепило. Сразу поняла, что он – выскочка.

Позже мы поехали на студенческий выезд. Это был совсем другой мир – горнолыжный курорт, дорогой и недоступный в обычной студенческой жизни, и вдруг – мы там. Всё оплатил университет. Это было озеро Тургояк, поразительной красоты. Новые люди, куча общения, ночные разговоры, знакомство со старшекурсниками. Всё казалось невероятным. Какое-то волшебное сочетание свободы, новизны и ощущения, что всё возможно.

Я вошла в десятку самых активных участников, получила грамоту. Я чувствовала радость и гордость, чувствовала, что я в своей стихии. Но именно за это, как ни странно, я услышала не самые приятные слова в свой адрес. Вечером, когда мы уже сидели в кругу, делясь впечатлениями, Лёня, как главный организатор, вдруг поворачивается ко мне и с таким нагловатым выражением лица спрашивает: «А зачем ты вообще старалась? Зачем тебе эта десятка лучших?»

Я помню, как меня это поразило. Зачем? Я не знала. Мне просто было классно быть в процессе. Я ответила что-то вроде: «Я просто участвовала, мне нравилось». Но внутри – злость. Он мне не нравился, я злилась. Казалось, он просто пытается меня задеть. Сейчас я понимаю, что это была его форма проявления интереса. Но тогда было только раздражение.

Прошло немного времени, и этот странный человек пригласил меня поучаствовать в одном проекте. Я согласилась просто потому, что хотела быть в активистском кругу университета. После мероприятия он подарил мне маленькую меренгу. Я подумала – ну, благодарность, наверное, так всех волонтёров благодарят. Но спустя время подружки рассказали, что меренгами в профкоме никого не благодарят. И тогда я начала догадываться: это было первое робкое признание в симпатии.

Именно это ощущение сумбурности и неочевидности потом стало для нас маркером: когда непонятно, когда не сразу по любви, но с каким-то внутренним чувством «в этом что-то есть».

Сейчас, спустя годы, я смотрю на тех нас и улыбаюсь. Тогда я не знала, что человек, который казался мне раздражающим и чужим, станет самым близким. Тогда я не догадывалась, что за его колючестью прячется робость, что его нападки – это форма интереса, что меренга – это жест любви.

Через пару месяцев я пришла к нему на день рождения. С тортиком. Каждый год в этот день я вспоминаю: тогда, в самом начале, я ничего не знала. Но внутри было ощущение, что это что-то важное. И оно оказалось правдой.

ОТ ЛЁНИ

Помню, когда я заходил в загс, в голове у меня крутилась мысль о статистике: 80 % пар разводятся, и нам нужно очень постараться попасть в те самые 20 %, которые остаются вместе. Я просто не знал, чего это будет стоить. Если бы тогда понимал цену, возможно, не стал бы так уверенно подписываться под этими условиями.

Статистика – интересная штука. Цифры можно интерпретировать по-разному, и далеко не всегда они говорят о чём-то окончательном. Например, интересно задуматься: сколько пар распадаются после трёх лет брака, а сколько – после десяти? Почему-то я всегда думал, что главное – продержаться первые три года. Мол, пережил бурю страстей, подстроился, «любовь прошла», как утверждала бабка у подъезда, – а дальше всё закрепится, и можно жить спокойно. Но реальность, как и статистика, говорит совсем о другом: большинство разводов происходят между 10 и 15 годами брака. А значит, настоящая работа начинается не в самом начале. Она продолжается всё время. И требует усилий гораздо дольше, чем я думал.

Те самые три года, про которые все любят вспоминать, – это, по сути, эволюционная программа, заложенная в нас предками. Это отведённое природой время, чтобы влюбиться, спариться и довести новорождённого ребёнка до состояния, когда он может ходить рядом. А дальше цикл можно запускать заново – с новым партнёром, если нужно. К сожалению или к счастью, наша гормональная система тоже подстроена под этот ритм. Поэтому всё, что длится дольше – пять, десять, пятнадцать лет, – это уже не природа, а, скорее, социальная надстройка. Сознательный выбор. Осознанное решение быть вместе, несмотря на то что химия давно утихла.

Чтобы не отпугивать вас псевдонаучными утверждениями или поп-психологией, хочу сослаться на исследования, которые действительно существуют. Если вам интересно углубиться, вы можете не только найти эти источники, но и посмотреть, как они воспринимаются в профессиональном сообществе. Например: Jankowiak, W.R., & Fischer, E.F. (1992). A cross-cultural perspective on romantic love. Ethnology, 31(2), 149–155. Fisher, H. (2004). Why We Love: The Nature and Chemistry of Romantic Love. Эти работы помогают лучше понять, почему любовь кажется такой магической вначале и почему позже она требует осознанных усилий.

Но давайте пойдём дальше и сразу впустим в комнату то самое разочарование от мысли, что любовь умирает через три года. И тут же проводим его обратно за дверь. Да, идея красивая, логичная, вроде бы даже научная, но, к сожалению или к счастью, реальность чуть сложнее.

Во-первых, человеческая привязанность может длиться гораздо дольше. Есть исследование (Acevedo & Aron, 2009), в котором изучали мозг людей, проживших в браке больше двадцати лет, и у части из них центры вознаграждения светились так же, как у влюблённых подростков. Так что да, романтика и страсть могут жить и дальше, просто немного иначе.

Во-вторых, вся эта «трёхлетняя программа» – это сильно упрощённая версия эволюции. Антрополог Сара Хёрди, например, говорит, что у людей очень разные стратегии партнёрства. Культура, обстоятельства, время – всё влияет. Где-то пары живут вместе десятилетиями и вполне счастливы. То есть это не гены, а договорённости и выбор.

В-третьих, угасание страсти – это не конец любви. Да, уровень гормонов снижается, но это нормальный переход от страсти к привязанности. Психологи называют это companionate love ^[1] – спокойная, надёжная, тёплая любовь, в которой много заботы и поддержки. И она, если честно, часто куда более устойчивая, чем романтическая.

Ну, и наконец, есть люди, у которых страсть угасает через шесть месяцев. Есть те, у кого держится десять лет. Нет никакой волшебной формулы. Теория трёх лет – просто удобная модель, не более.

Вам может показаться, что я издеваюсь, предлагая сразу две противоположные теории, каждая из которых пытается объяснить суть человеческой природы. Но на самом деле я просто показываю ту растерянность и боль, с которой столкнулся лично, когда мы с Машей проходили через кризис. Когда информации слишком много и она вся противоречивая, ты просто не понимаешь, чему можно доверять. Это буквально разрывает тебя на части: ты читаешь что-то, и тебе кажется, что всё встало на свои места – вот она, логика, вот как всё устроено. Засыпаешь с этой уверенностью, с решением внутри. А проснувшись, натыкаешься на противоположную точку зрения, и она тоже кажется безупречно логичной. И ты опять не понимаешь, что на самом деле правда, а что просто красиво написано.

Если вы сейчас находитесь в этом незнании и непонимании – мне просто хочется вас поддержать. Сказать, что самый важный ответ уже есть внутри вас. Просто пока он пробирается сквозь сотни слоёв чужих убеждений, ожиданий, страхов и цитат из умных книг, его голос может быть очень слабым. Но ваша личная правда всё равно найдёт выход. Я не агитирую скрыться от мира и перестать читать – сам, как тревожный человек, в особо тяжёлые периоды погружался в тексты, теории, статьи, форумы. Это помогает. Иногда. Но тот самый ответ всё равно не снаружи. Он приходит изнутри. И мой ответ – тот, который поддерживал меня в самых сложных моментах, – был прост: сохранять и улучшать отношения.

Глава 3
Что мы не заметили в самом начале

ОТ МАШИ

Когда я сажусь писать эту часть, мне важно не просто рассказать о кризисе, через который мы прошли, а показать путь, по которому мы пришли к нему. Потому что кризис – это не буря, которая налетает внезапно. Это чаще накопление напряжения, обид, недомолвок. Как маленькие трещинки, которых сначала не видно, а потом вдруг всё начинает рушиться.

Мне хочется, чтобы, читая эту главу, кто-то узнал себя. Может быть, сейчас ты читаешь это и думаешь: «Ой, да у нас с партнёром так же». Вот об этом я и хочу поговорить.

Первые два года наших отношений мы были в классической студенческой романтике: кино, вечеринки, друзья, спонтанные поездки, университетские мероприятия. Мы смеялись, дурачились, много времени проводили вместе. Было легко. Но уже тогда проявлялись наши особенности: Лёня обижался и замолкал, а я, наоборот, начинала выяснять. Мне нужно было много внимания, но, когда его становилось слишком много, я терялась и закрывалась. Мы не умели договариваться, как мы проявляем любовь, как поддерживаем друг друга, чего ждём. Просто плыли по течению.

Примерно через два года мы съехались. Я переехала к Лёне, мы всё ещё были студентами. Началась новая жизнь: покупка продуктов, готовка, кто выносит мусор, кто готовит завтрак. Мне это нравилось, в быте была какая-то уютная стабильность. Мы легко делили обязанности, не спорили о деньгах, не ругались из-за разбросанных носков. Быт у нас складывался легко, потому что мы в нём совпадали.

Мы не закрывались от мира. Встречались с друзьями, ездили в поездки. Когда у Лёни появилась машина, мы начали исследовать наш регион. Это был какой-то особенный период – молодой, живой, как будто всё впереди. В компании мы были одними из немногих, кто уже жил вместе, и казались себе почти взрослыми.

Но несмотря на эту внешнюю гармонию, уже тогда были звоночки. Они не казались тревожными. В целом, как и все, мы ссорились, выясняли отношения, потом мирились, но во всём этом не было главного – мы не умели разговаривать по-настоящему. Не умели быть уязвимыми, не умели говорить: «Мне сейчас больно», «Я боюсь», «Я злюсь». Мы могли молчать, хлопать дверями, обижаться. Каждый по-своему, но, по сути, мы оба прятались.

Я даже не предполагала тогда, что в отношениях есть границы, что можно договариваться, что проблему нужно решать, а не ждать, когда она всплывёт в следующий раз снова.

Здесь мне хочется добавить, что начало наших отношений было именно началом. Мы ничего не умели, ничего не знали и учились быть вместе прямо по ходу событий. Учились на ошибках. Учились друг на друге. И если сейчас многое из того, что происходило между нами, я понимаю иначе, тогда всё было естественным. Таким, каким и должно было быть в самом начале большого пути. Молодые, неопытные, с рюкзаками ожиданий и представлений о том, как должны строиться отношения. Мы делали, как умели.

ОТ ЛЁНИ

Идеальные отношения – такой же оксюморон для меня, как и любое другое выражение со словом «идеальный».

Чтобы не растекаться мыслью по древу, я просто приму как факт в этой книге (и в своей жизни тоже): идеального не существует. Хотя, конечно, думал я так не всегда. В какой-то период идеальные отношения в моём понимании выглядели так: люди не ссорятся, понимают друг друга с полуслова, а лучше с одного взгляда, заботятся друг о друге без напоминаний и упрёков, создают пространство, где можно чувствовать себя в полной безопасности. Я мог бы вспомнить ещё десятки примеров этого сказочного мира, который долго и упорно рисовал в своей голове. И, конечно, в голове Маши.