Мой психолог считает, что я поэтому так болезненно восприняла мужа Мии – из-за ревности. Мне показалось, что, выходя замуж, сестра будто бросает меня, хотя это не так. Посмотрим, что Юлия Владимировна скажет на то, что натворил Арсений. Кусок дерьма он, поэтому я его и возненавидела с первого взгляда. А не из-за каких-то там травм детства!

Пишу Илье: «Ситуация стабильна, обе живы».

Он отвечает: «Слава богу».

«Ты считаешь, что Бог существует?)» – тут же спрашиваю.

«Конечно. Он всегда со мной. И с тобой тоже».

«Такой большой, а в сказки веришь! Мир жесток, и никто за нами не присматривает. Всем на всех плевать», – строчу ему.

«По-твоему, непременно нужно становиться циником?»

«Это такой критерий взрослости, чтоб ты знал», – пишу, усмехаясь.

«Напротив. Цинизм – простой способ самозащиты. Ты как бы убеждаешь сама себя: везде всем плохо. Везде херово. Зачем тогда переживать? Это тебя успокаивает и позволяет не бороться с несправедливостью».

«Ну и дурак!»

Сначала отправляю, потом думаю, как это выглядит со стороны.

«)))»

Пусть запихнет себе эти скобки сам знает куда!

Я злюсь, пока жду такси. Уже на заднем сиденье авто, слегка успокоившись, пишу ему:

«А разве можно как-то выжить в этом мире и при этом не стать циником?»

«Нужно, Поля. Обязательно нужно».

Глава 4

Следующие два дня проходят в какой-то болезненной суматохе. Я постоянно проверяю телефон в ожидании сообщений от сестры. Она редко пишет, в основном спит. Мы не обсуждаем случившееся, будто не были в этой ванной втроем. Не боролись за ее жизнь. Пару раз я пыталась что-то рассказать про Илью, поделиться, как он ругался из-за случившегося:

– Хоть бы в черте города экспериментировали, раз уж уповают на естественность! «Скорая» еле нашла ваш поселок! А если бы не нашла? Мы бы с тобой, моя боевая подруга, вдвоем могли не вытянуть.

– Акушерка заверяла, что все пройдет хорошо, – лепетала я в оправдание сестры.

– У нее экстрасенсорные способности, я полагаю? Вся эта кухня – вне закона, потому что лицензию на проведение домашних родов в РФ получить нельзя. Соответственно, нет никаких регламентов, правил. Сплошная импровизация от и до! Тебе самой не жутко?

Еще как…

Но Мия упорно оставляла подобные сообщения без ответа.

Ей было неинтересно. Она вообще стала не от мира сего с тех пор, как связалась с этим Арсением. Кажется, нажаловалась папе, потому что следующий наш телефонный разговор отец начал с фразы в приказном тоне:

– Не вмешивайся, Полина. Я сам во всем разберусь.

И оставь сестру в покое, пусть восстановится.

С одной стороны, я была с ним согласна: к чему сейчас махать шашкой? Случившегося не исправить. Главное, что все живы. Но с другой… почему хотя бы не попытаться привлечь ту женщину к ответственности? Да и Арсения, чтоб ему самому пережить подобное!

– Когда Мия подает на развод? Это единственное, о чем я хочу знать.

– Поля, ну что мне с тобой делать?!

– Полина поняла, Полина молчит! – От досады закусываю губу.

– Кстати, слышал, что ты не ходишь на учебу.

Да, это сейчас особенно важно. Мир погибнет без очередного экономиста.

– Всего пару дней пропустила. Для меня случившееся тоже стресс. Папа, я так испугалась! Господи, папочка, скоро ты приедешь?

– Послезавтра. Ты ходила к психологу?

– Да.

– Хорошо.

Дальше мы замолкаем. Оба не знаем, что сказать. Я чувствую себя крайне уязвимой, потому что позволила себе сорваться на эмоции. Он не представляет, что с этой уязвимостью делать. Мы давно не общались искренне и начистоту. Наверное, с появления в наших жизнях Насти. Вот, кстати, еще один человек, к которому я якобы ревную. Не Поля, а всадник Ревности, отравляющий жизнь всем, кто услышит топот ее боевого коня. Еще один предвестник апокалипсиса! Я закатываю глаза и вздыхаю.

Отец словно видит это, хотя между нами много тысяч километров, – все же он неплохо меня знает. Как облупленную! Переводит тему:

– Скинь мне номер того врача, что прибыл первым и принял мою внучку.

– Он не возьмет денег. Он приехал, потому что я пор… просила. Он друг. – Ловлю себя на том, что улыбаюсь. Впервые за день. – Мой друг.

– Посмотрим. Но номер скинь, предложить-то надо. Нехорошо.

– Ну да, бесплатно-то со мной никто не станет общаться, – бубню я.

– Повтори-ка? Что-то со связью, плохо слышу.

– Ничего, пап, это телевизор. Сейчас скину. Ты напиши потом, взял он деньги или нет.

– Зачем?

– Просто интересно.

А еще важно. Почему-то очень для меня важно.

– Ты мне ничего про него не хочешь рассказать? Сколько ему лет? Откуда у тебя взрослые друзья? – Папин голос становится не то игривым, не то строгим. Что-то между.

Таким же тоном дальние родственники интересовались, есть ли у меня женихи. Когда мне было девять.

– Па-а-апа-а-а, – тяну укоризненно. – Хорошо, я напишу.

Сбросив вызов, я возвращаюсь к делам. Смотрю расписание занятий на завтра, гадаю, как бы незаметно испортить Насте настроение… И еще размышляю, пригласит ли Илья меня на свидание? На настоящее, полноценное свидание!

Он очень отличается от всех парней, с которыми я до этого флиртовала или дружила. Большинство из них мечтают закрутить роман с дочерью бизнесмена Барсукова. Заглядывают мне в рот, охотно идут на контакт. Ветров же все время переносит наши встречи! Динамит меня, притворяется, что есть дела поважнее!

Я, Полина Барсукова, предложила ему заняться любовью! Да половина парней нашего универа умерла бы от радости. Вторая половина – стянула бы трусы немедленно. Ветров же пообещал как-нибудь угостить кофе.

Зачем-то в очередной раз пробегаю глазами все наши переписки. Он забавный! А еще так смешно отреагировал на предложение стать моим первым. После этого начал обращаться ко мне «моя девочка». Будто я уже «его». Какая идиотская банальщина! Аж волоски дыбом от этих его слов. И приятно так, сладко на душе. Я попала в беду, и мой парень сорвался, приехал и спас мою сестру. Ради меня.

Мой парень.

Курил сигарету из моих рук…

Дела у меня в последнее время идут не очень хорошо – я часто ссорюсь с друзьями, много времени провожу в одиночестве. А с ним мне как-то… иначе, что ли? Он взрослый и будто с другой планеты. Не такой взрослый, как папины друзья, но почти такой же надежный. С ним я робею и не решаюсь спорить. Все больше слушаю.

Сверху всплывает окошко. Короткое сообщение от отца: «Взял».

Всего одно слово, но я сразу понимаю, о ком речь.

Осторожно откладываю сотовый на стол и смотрю в окно. Молчу. Только сердце колотится.

Ну вот, все правильно. Врач выполнил работу, получил за это вознаграждение. Щедрое. Ничего личного. Вообще ничего личного.

Что же оно так колотится-то! И слезы подкатывают.

Глава 5

Илья

– И как там твоя принцесса? – спрашивает коллега во время операции.

Часовой остеосинтез бедренной кости подходит к концу, пациент, несмотря на преклонный возраст, переносит хорошо. Близится вечер, четвертая плановая операция – народ устал и хочет отвлечься.

Интересно, еще хоть кто-то не в курсе событий, что происходят в моей личной жизни? Которой я занимаюсь, на минуточку, в нерабочее время.

А с чего все началось? Главврачу позвонил «сам Барсуков», как мне передал потом завотделением дословно… Хотя даже не так. Он сказал: «САМ Барсуков позвонил и поблагодарил!»

За спасение роженицы и новорожденного меня поощрили уважительным хлопком по спине, а потом, конечно, отругали, что полез. Случись беда – искали бы крайнего. Родственники крайними быть не любят, акушерку ищи по городу. Она уже и номер телефона сменила, наверное. Будет лгать и отпираться до последнего вздоха, уверяя, что ее там не было.

А я такая удобная мишень. Врачебная ошибка и прочее. Завотделением хирургии – мужик отличный, как отец нам всем родной. Вот только я бы лучше сиротой остался.

Меня прямо с утра вызвали в кабинет. Не успел зайти и закрыть за собой дверь, как услышал:

– Тебя переводят на новое место.

Я аж дар речи потерял. Смотрел на завотделением – ему хорошо за шестьдесят, высокий тучный мужчина, до сих пор блестящий хирург. Взгляд – суровый, погоняло – Пушкин, потому что Александр Сергеевич. Он хмурился и кивал, дескать, такие вот новости. Рядом с ним еще один хирург и его лучший друг – Чернов. Личность неприятная, если не сказать противная, погоняло среди коллег – нелитературное. Смотрел на меня с сочувствием.

Ппц.

– Хоть не на Камчатку? – спросил сразу, припомнив свое первое распределение в такие дальние дали, что сбежал оттуда в горячую точку. От смертельной скуки.

Тот губы поджал, насупился. Молчал, не зная, как мне сказать.

– Я ж только с декабря работаю, полгода не прошло. – Понимал, что бесполезно, но вот так сразу принять новости не получалось.

На лице Пушкина не было ни тени улыбки.

– Я боролся, но ничего сделать не мог, – оправдывался он. – Сам понимаешь, сверху дали сигнал. – При этом бросил скорбный взгляд на потолок: там пыльная люстра. Он тоже думал о том, что хорошо бы ее помыть, на пару секунд забыв о моей судьбе.

– Меня и так постоянно на всякие сборы гоняют.

Между прочим, это удовольствие дополнительно не оплачивается. А неудобств – масса.

– Ты себя блестяще показал, Ветров. И за твои заслуги перед Отечеством мы переводим тебя… добровольно-принудительно… в гинекологию, – закончил Пушкин. И начал ржать.

Я моргнул, потом чуть сильнее сжал челюсти. Дебилы.

– У них там снова нехватка. Ольга Дмитриевна на пенсию ушла! – вторил Чернов. – Сказали, такие находчивые ребята им нужны!

– Парень с боевым опытом, нервы крепкие, то, что надо в гинекологии! – продолжал Пушкин, уже покраснел весь, слезы вытирал. Хохотал так, что аж хрюкал.

Я против воли почувствовал, как слегка лихорадит.

В гинекологию, ну да. Смешно. Очень. Тоже улыбнулся, оценил шутку. Не скоро мне забудут позавчерашний подвиг.

– Роддома у нас тут нет, уж извиняй, но если сильно тянет.

– Издевайтесь сколько угодно, – тоже начал посмеиваться, подыгрывая Пушкину. Можно было, конечно, и съязвить, но тем самым я лишь подогрел бы их ажиотаж. Так что лучше было не нарываться.

– Какого хрена, Илья? – Пушкин вдруг сменил тон, всплеснув руками.

– Так получилось. Я был поблизости и приехал раньше «Скорой». Что, нужно было сидеть рядом и ждать, пока сердцебиение плода вовсе прекратится?

Он встал из-за стола, принялся мерить кабинет широкими шагами и заламывать руки. Потом подошел ко мне и похлопал по спине.

– В нашем госпитале нет родильного отделения.

А знаешь почему? – не унимался Чернов.

– Потому что служат в основном мужчины.

– А у них что?..

– Матки нет, – сдался я.

– Какой молодец! Анатомия – пятерка! У мужиков хер, а не вагина. Но ты, я смотрю, на все руки мастер! Хоть бы намекнул, я б тебя пристроил вон в четвертый родильный. Или в перинаталку, – все не унимался Чернов с матерным погонялом. Нетрудно догадаться, откуда оно появилось.

Но при этом я понимал, к чему они оба клонили.

– Опыт у меня есть, – сказал решительно. Тут слабину дашь – съедят. – Я знал, что делаю. Все расписал в рапорте. Там три страницы мелким почерком.

Пушкин смотрел на меня долго. То на одно плечо голову склонял, то на другое. Как на дурачка или уродца.

– В Сирии обстоятельства были разные, – продолжил я. – Там не спрашивали специализацию, опыт, знания. Если врач – значит, работай. Можешь спасти – спасай. Я оказался в схожей ситуации и действовал. За каждое движение могу ответить. Итог – обе пациентки живы.

– Но сейчас мы не в Сирии, а в России. В Красноярске. В мирное, мать твою, время. Але!

– Я понял.

Он нахмурился.

– Тебе повезло, запомни это. И на рожон больше не лезь. Вообще к этой семье не лезь. Держись от них подальше.

– А то что? – спросил, приподняв брови.