Мария Кронгауз: Московские истории. Жизнь, быт и досуг советской эпохи устами жителей столицы

Редакция выражает сердечную благодарность авторам воспоминаний:

Адъюнкт-профессору

Елене А.

Ирине Апанасенко

Нине Богатыревой

Маргарите Борисовой

Александру Васильеву

Наталии Васильевой

Нине В.

Елене Головань

Виталию Дашкевичу

Ирине Жежерун

Марине Играевой

Марии К.

Виктору Кухаркину

Наталье Кувановой

Елене Мельниковой

Сергею Проскурину

Виктору Терехову

Андрею Титову

Елене Третьяковой

Инне Федорук

Владимиру Федорову

© М. Кронгауз, составитель, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Вступление

Рожденные в коммуналке. Звучит, пожалуй, немного пафосно, но смысл передает точно. Дети 40-х, 50-х годов, да и те, кто родились, когда уже вовсю шло массовое жилищное строительство – в 60-х и 70-х, родом большей частью, если речь идет о Москве, именно из коммунальных квартир. Коммуналки бывали разные: перегороженные на клетушки барские особняки и старинные церкви, респектабельные квартиры в бывших доходных домах и бараки, но суть одна – кругом соседи, общий на всех туалет, и вся жизнь на виду.

Ужас – скажет молодое поколение. Жили весело – усмехнется поколение старшее. И станет рисовать картинки прошлого. Про игру в пристеночек и расшибалочку, керосиновые лавки и лошадку старьевщика, крепдешиновые платья и модные фильдеперсовые чулки. А Птичий рынок? А бассейн «Москва»?.. Из таких воспоминаний-лоскутков и состоит эта книга.

Естественным образом получилось, что воспоминания касаются в основном советского времени. Старшее поколение более склонно к рассказам о прошлом. Самый старший из авторов книги, Виталий Дашкевич, 1937 года рождения, ведет для нас репортаж из обычного московского двора 1940-х годов и рассказывает, как в это голодное время бабушке удавалось прокормить 10 внуков. Или вот истории Нины Богатыревой, родившейся в 1945-м в одном из самых престижных мест Москвы – на Моховой, в гостинице «Националь». Но – в крыле для обслуживающего персонала. Разговорив ее, удалось получить уникальные воспоминания о детстве «центровой» девчонки и заглянуть на задворки одной из самых пафосных гостиниц столицы. А Виктор Терехов переселяет нас в 1960–1970-е годы и последовательно знакомит со всеми жителями своей коммуналки у Никитских Ворот – кассиршей Шурой, лектором тетей Нюней, пьющим, но добрым Изей и стилягой Мишей с котом по имени Чувак.

Как удалось собрать такую компанию авторов? Примерно четверть века назад я, будучи журналистом, завела в своем издании рубрику «Прогулки по Москве». Тогда это еще было в новинку. Раз в неделю мы с фотографом выбирали маршрут – улицу, переулок, не очень заметный на карте тупичок – и отправлялись в путь. Заходили во дворы и полувыселенные дома, разглядывали обнаруженные загадочные артефакты, разговаривали с местными жителями. Помню, например, поразившие нас натуральные развалины на Планетной улице – с полуразрушенными колоннами, перевитыми вьюном. Официальных сведений о загадочном строении обнаружить тогда не удалось. Зато жильцы близлежащего дома сообщили: это заброшенный корпус Военно-воздушной академии Жуковского. Что потом и подтвердилось. Во время тех прогулок я поняла: нетрудно раздобыть сведения о давнем прошлом какой-нибудь старинной церкви, сложнее узнать, что в ней было в советское время – склад фабрики зонтов или клуб самодеятельности. Без помощи очевидцев тут не обойтись.

В 2017 году появилась платформа Дзен. «Почему бы не попробовать? – сказал коллега. – Тебе же есть что рассказать о Москве». И я решилась. Так появился канал «Московские истории». Со временем сложился постоянный круг читателей, которые дополняли мои истории своим личным, рассказывали, как жили в старых домах, которые я видела только снаружи. И в один прекрасный момент я поняла, что мне интересно собирать эти кусочки воспоминаний, узнавать новые детали и с помощью читателей канала создавать картину города.

За то время, что я этим занимаюсь, на канале собралось более 3000 историй. Живем по принципу «открытого микрофона» – воспоминаниями может поделиться каждый. И совершенно неважно, владеет ли человек литературной речью или это его первая проба пера, главное – это личная история, так или иначе касающаяся Москвы, которая будет интересна другим.

Есть, конечно, издержки. Трудно поручиться за 100-процентную точность воспоминаний – аберрацию памяти никто не отменял. Но поскольку обсуждение живое – всегда можно в комментариях дополнить и поправить. Это касается канала на Дзене. Но и читателям книги, где представлен 21 автор «Московских историй», ничто не мешает поправлять, дополнять и делиться своим. Присоединяйтесь!

Мария Кронгауз

Коммуналки

Улица Чаплыгина. На 16 квадратных метрах нас проживало десять человек

Александр Васильев

Наш дом

Думаю, большинству москвичей известен этот дом – № 1а по улице Чаплыгина, где с 1987 года находится «Табакерка» (Театр-студия Олега Табакова). Доходный дом текстильных фабрикантов братьев Грибовых был построен к началу 1912 года и получил первый номер по Машкову переулку, который позже стал улицей Чаплыгина. В 1927-м к нему со стороны Харитоньевского переулка пристроили некую огромную по тем временам конструктивистскую дуру. И вот этому, уже новому строению присвоили первый номер, а на старое здание повесили табличку «1а».

Наша комната

Большая коммунальная квартира в этом доме и стала первым моим жильем в этом мире. Понятно, не вся квартира, а только одна из ее комнат. В этом помещении площадью 16 квадратных метров с великолепным полукруглым эркером в три окна тогда проживало совсем немного народу: прабабушка, бабушка, моя мама и ее младшая сестра. И вот 6 августа 1954 года прибавилось еще двое.

В тот момент комната казалась вполне просторной. Справа от двери располагалось единственное стационарное спальное место – огромная роскошная кровать прабабки. Под углом к ней стояло черное дореволюционное немецкое фортепиано с бронзовыми бра, и впритык к нему стеллаж с книгами, альбомами, рисунками – всяким дедовым имуществом.

Еще одну стену занимал тот самый эркер с тремя окнами и огромными гранитными подоконниками, которые в разное время использовались по-разному. Стену слева от входа почти полностью занимал диван. Он был сделан на заказ и длину имел не стандартную, со спинкой в обычные три подушки, а совсем неимоверную – в пять, да еще два внушительных снимающихся валика по краям. Именно эти подушки и валики представляли для нашей семьи особую ценность. Снятые с дивана и расположенные на полу, в основном под столом, они преобразовывались в несколько дополнительных спальных мест. От двух до пяти, в зависимости от ситуации и комплекции пользователя.

Посреди всего перечисленного стояли всегда накрытый скатертью круглый обеденный стол, четыре стула и большой мольберт красного дерева.

В момент наивысшего демографического пика на 16 квадратных метрах нашей комнаты постоянно проживало десять человек. По сути, четыре семьи четырех поколений. Но этот пик, надо признать, продолжался недолго, всего каких-то пару лет, далее, к середине 60-х, столпотворение начало понемногу рассасываться.

Планировка квартиры. У кухни было два выхода – на черную лестницу и в ванную

Комната наша была хоть и самым многолюдным, но далеко не единственным помещением в квартире. От входа шел длинный коридор, который упирался в туалет. Справа глухая стена, слева – все жилые комнаты. Далее, если у туалета взять еще чуть левее, через небольшой отросток можно было попасть в короткое продолжение коридора, которое вело к кухне. У кухни – два выхода. На черную лестницу и в ванную.

Черный ход был обязательной принадлежностью любого старого солидного московского дома. В отличие от парадного подъезда, он предназначался для прислуги и прочих лиц низшего сословия. Но после победы классового равноправия черный ход приобрел иные функции. Во-первых, детям проще было втихую смываться погулять во двор – не надо пробираться через всю квартиру. На кухне поошиваешься, на тебя поорут, чтобы не мешал, отвернутся на минуту, тут ты тихонечко шмыг – и уже с ребятами в подворотне в «расшибалочку» режешься. Взрослые использовали черный ход для походов на помойку, а иногда и временного хранения там мусорных ведер с отходами: из-за этого на лестнице всегда отвратительно воняло.

Второй выход из кухни вел в довольно оригинальную ванную. Крохотная комнатка была практически полностью занята огромной, когда-то великолепной, но к тому времени доведенной до совершенно отчаянного состояния чугунной ванной на четырех массивных львиных ногах. В полуметре над ней были два окна во всю стену. Располагалось все это на обычном не очень высоком первом этаже, так что главной задачей моющихся, особенно женщин, было обеспечить минимум обзора снаружи.

Вода для ванной нагревалась газовой колонкой с душевой стойкой и довольно длинным краном. На кухне горячей воды не было. Часто приходилось греть воду на плите в каком-нибудь баке или тазу.

Состояние самой ванны не позволяло даже думать об использовании ее по прямому назначению, поэтому у каждой семьи имелся собственный тазик. Тазы эти были развешаны тут же по стенам, на гвоздях. Но детей все-таки старались купать сидя, потому рядом с тазами попадались и корыта, по количеству которых можно было судить о возрастном составе населения квартиры. Корыта использовали и для стирки. Туалетное мыло приносили из своей комнаты и по окончании процедур уносили обратно, хозяйственное же могли оставить даже намеренно, чтобы лишний раз не таскать. Все же военного дефицита уже не было.

В кухне еще могу отметить устройство вроде старинного естественного холодильника – нишу в стене с дверцами, полками и круглой дыркой на улицу. Деревянная пробка в этом отверстии была такой изобретательной формы, что, вращая ее, можно было зимой регулировать температуру в нише.

В нашей комнате нечто подобное устроили между рамами. Расстояние между ними было сантиметров тридцать. В двух боковых окнах эркера в это пространство установили по несколько полок и хранили там продукты.

Соседи. Профессор бегал за мной по коридору с зонтиком и пытался его ручкой подцепить велосипед

Следующую за нами комнату занимал Сакетти со своей женой – я про себя называл его «профессором», за почтенный возраст и манеру одеваться. Понятно, что мне тогда и первоклассники казались не очень молодыми, но этот выглядел как старик-звездочет из сказки. Он постоянно ходил в нелепой черной шелковой шапочке, разговаривал очень мало, тихо и недобро. Меня он не замечал, только однажды, лет в мои семь-восемь, вдруг, встретив в коридоре, очень сильно и больно схватил за руку, затащил к себе в комнату, что-то сунул в карман и молча вытолкнул обратно. Я даже испугаться не успел. А в кармане потом обнаружил старинное увеличительное стекло в бронзовой окантовке, с костяной ручкой и в кожаном футляре. Ценность для мальчишки в то время неимоверная. Мы и при помощи найденных на помойке осколков линз от очков умудрялись на солнце выжигать на заборах разные неприличные слова, а тут такой мощнейший прибор, мне все ребята тогда завидовали.

Дальше жили Прудниковы – они владели аж двумя комнатами. Правда, на шестерых, но им все равно завидовали. Прудников тоже был профессором, но уже настоящим, преподавал математику в МГУ. Вот он меня замечал постоянно. Стоило мне заняться самым невинным из моих развлечений – катанием на старом дребезжащем трехколесном велосипеде по коридору, – как он сразу же выскакивал с зонтиком и принимался гоняться за мной, стараясь загнутой ручкой этого зонтика поймать велосипед за заднюю ось.