– О, мой юный друг, это наука, занимающаяся изучением вымирающих или уже вымерших видов животных и растений. Крайне интересная, поверьте! Я сам в некотором роде реликт, – добавил он, увидев интерес Владимира. – Гетерохромия. Встречается довольно редко. Но вымирать я пока не собираюсь.

– А полковник сказал, для чего вам ехать с нами? – спросил Корсаков.

– Нет, только то, что вам, возможно, потребуется моя экспертиза, а я открою для себя что-то любопытное. А я обожаю открывать для себя что-то любопытное! Рад буду продолжить с вами беседу, но, думаю, стоит это сделать уже в купе, так как иначе поезд уйдет без нас.

Корсаков оглянулся на станционные часы, которые подтверждали правоту профессора. Тот, не дожидаясь собеседников, вприпрыжку двинулся в сторону поезда. Пришлось поторопиться следом, но багаж Корсакова уже был загружен в отдельный вагон, поэтому оставалось лишь найти свободное купе. Оказавшись внутри, Беккер попросил у попутчиков разрешения немного подремать – и мгновенно провалился в сон, вплоть до самой остановки поезда у нужной станции. Корсакову и Постольскому оставалось лишь удивленно созерцать это чудо природы.

– Как думаешь, зачем моему начальству отправлять с нами ученого, который занимается вымершими животными и растениями? – вполголоса спросил Павел.

– Пути полковничьи неисповедимы, – пожал плечами Владимир.

– Давай обойдемся без богохульств, – недовольно шикнул на него Постольский.

– Pardon, – ответил Корсаков и примирительно продемонстрировал ладони. – Что же до твоего начальства… Очевидно, оно думает, что мы можем столкнуться с чем-то или кем-то вымершим. Но не до конца.

– И он считает, что эти не до конца вымершие реликты связаны с гибелью Коростылева?

– А почему ты это спрашиваешь у меня? Спроси свое начальство! – фыркнул Корсаков. – Кстати, а что ты знаешь о Коростылеве и цели нашей поездки?

– Ну, если верить газетам, то он утонул. А наша задача – установить, не Общество ли приложило руку к его гибели.

– Надо же, – протянул Владимир. – То есть тебя все-таки просветили насчет них?

– Да, отчасти, – ответил Постольский. – Я совсем недавно узнал про их существование в ходе своего расследования. Слыхал про молнию, разрушившую обелиск в Гатчине?

– Да, читал что-то такое, – подтвердил Корсаков. – Что, это была не просто молния?

– Именно, – кивнул Постольский. – Она произошла из-за отдачи во время одного сложного ритуала. К сожалению, от дальнейшего расследования меня отстранили, но кое-какими сведениями поделились.

– И что ты о них знаешь?

– Это некая группа людей, которые с неизвестными нам целями пытаются истончить границу, защищающую нашу реальность от иных миров, и открыть путь для тех существ, что в них обитают.

После смоленского расследования Корсаков выяснил: до столкновения с караконджулом на Балканах, стоившего ему рассудка, его отец пришел к тем же выводам, что и полковник. Резкий рост числа необъяснимых происшествий, случившихся за последние несколько лет, являлся не стихийным колебанием, а тщательно продуманной акцией скрытного кабала оккультистов. Более того, заговорщикам даже удалось переманить на свою сторону дядю Владимира. Сейчас Михаил Васильевич, скорее всего, находился в застенках у жандарма, который старался вытянуть из него малейшие крупицы знаний об их противнике. Корсакову же предстояла не менее сложная и ответственная задача. На октябрь в Венеции был назначен «Конклав Слепых» – собрание носителей тайных знаний со всего мира. И Владимиру предстояло заменить на нем дядю, дабы объявить о своих находках.

– Кстати, о потусторонних существах, – начал Постольский, но затем замолчал. Корсаков догадывался, о чем хочет спросить поручик, но не стал торопиться и отвечать на еще не заданный вопрос. Какое-то время они ехали в тишине. Наконец Павел продолжил: – Сам понимаешь, я должен спросить. То, что я видел в Дмитриевском училище. Тот… дух из зеркала, содравший с убийцы кожу живьем. Что это было?

Владимир продолжил тянуть паузу. Что он мог сказать? «Понимаешь, пару лет назад меня убили в болгарской пещере, но неведомое существо из иного мира воскресило меня. Какое-то время оно дремало, пока прошлой осенью не пробудилось, чтобы попытаться захватить мое тело». Нет уж. Этого он не говорил даже родным. Пусть эта тайна остается между ним и полковником.

Хотя бы ему стал понятен вопрос, который двойник задал во сне: «Скажи, ты думаешь, твое сердце и правда бьется или оно всего лишь успокаивает тебя иллюзией, что ты жив?»

– Это была отдача, – наконец уверенно сказал Корсаков. – Понимаешь? Так же, как у пушки, которая выстрелила. Нельзя провести обряд, не отдав что-то взамен. А мне удалось нарушить ритуал, которым убийца пользовался, чтобы вызывать духов себе на помощь. Вот он, пардон за каламбур, и отразился обратно. А убийца отведал собственных шпицрутенов.

– Что такое отдача, знаю, видел своими глазами в Гатчине. Но тогда почему дух в зеркале был похож на тебя как две капли воды? И почему ты несколько дней не приходил в себя, а потом не мог пошевелиться?

– Ну, по внешнему виду духа ничего не могу сказать, не знаю. А что до физических последствий… Считай это сверхъестественной контузией! – ухмыльнулся Корсаков. Постольский не удержался и фыркнул. Больше вопросов у него не было. Владимир не знал, удовлетворили ли поручика его объяснения, но почел за лучшее тему не развивать.

Около четырех часов пополудни в купе постучал кондуктор, заставив всхрапнувшего Беккера проснуться и осоловело захлопать ресницами.

– Господа, поезд скоро замедлит ход. Стоянка на вашей станции составит одну минуту. Не сочтите за труд, приготовьтесь к выходу заранее.

– Хорошо, любезный, – кивнул Корсаков, приняв на себя старшинство в их маленькой группе. – Проследите, пожалуйста, чтобы мой багаж не забыли выгрузить вместе с нами.

– Разумеется, – ответил кондуктор и вышел.

Десять минут спустя Постольский, Беккер, Корсаков и его тяжеленный дорожный кофр стояли по колено в траве у железнодорожного полотна, глядя вслед уходящему поезду. Здешняя станция, расположенная аккурат на границе Петербургской и Новгородской губерний, представляла собой полузаброшенный барак и не могла похвастаться хотя бы одним перроном. Постольский, ярый энтузиаст чугунки, пояснил, что остановку здесь сделали чуть больше двадцати лет назад для строительства моста через реку. С тех пор она не использовалась.

Корсаков был вынужден признать, что, за исключением отсутствующего комфорта, в остальном местность выглядела крайне живописной. Зеленый склон холма резко уходил вниз, к речушке, образуя гигантский овраг в полверсты шириной. Через него был переброшен массивный деревянный мост на высоких каменных опорах. Река в этой местности делала захватывающий дух изгиб, а на ее берегу расположилась крайне милая на вид деревенька, утопающая в зелени садов. В траве стрекотали насекомые, а легкий ветерок трепал волосы на головах мужчин.

– Ну что ж, и как нам добраться до усадьбы? – ворчливо поинтересовался Корсаков, скорее для того, чтобы разбавить умиротворенность созерцаемого пейзажа.

Словно в ответ на его вопрос к станции подкатила дорогая на вид коляска. С козел рядом с кучером спрыгнул уже знакомый Владимиру слуга, похожий на стереотипного дворецкого.

– Ваше сиятельство, господин Корсаков? Господин Постольский? – осведомился он.

– Так точно, – отозвался Владимир. – С нами еще профессор Беккер, из университета.

– Это я! – жизнерадостно помахал рукой Вильям Янович, хотя и так было понятно, кто есть кто из присутствующих.

– Я камердинер Коростылевых. Прошу в экипаж, – невозмутимо сказал слуга. – Оставьте сундук, я его возьму.

Корсаков обратил внимание, как камердинер поднял тяжелый кофр без особых трудностей, что говорило о его недюжинной физической силе. Закинув багаж в коляску, тот забрался на козлы и приказал вознице:

– Трогай!

Экипаж проехал по главной улице деревни. Вблизи она оказалась такой же тихой и опрятной, как и от станции. Единственным достойным внимания зданием была церковь, да и та в строгом классическом стиле, столь популярном при венценосном деде нынешнего государя. В садике при храме за накрытым белой скатертью столом пил чай из самовара молодой на вид батюшка в широкополой летней шляпе. Завидев коляску, он приветливо приподнял головной убор. Камердинер ответил вежливым кивком.

– Отец Матфей, – пояснил он. – Они с Николаем Александровичем хорошо ладили.

– А как к вам обращаться? – уточнил у слуги Корсаков.

– Федор, ваше сиятельство, – ответил камердинер.

Экипаж миновал деревеньку. Дорога вскоре нырнула в сосновый лес. Высокие корабельные деревья сомкнулись над коляской, превратив солнечный летний день в настоящие сумерки. Минут через двадцать езды повозка миновала два белых каменных столба, символизирующих ворота усадьбы. Сам дом вскоре появился в конце дороги. Это был белый двухэтажный особняк с башенкой, явно перестроенный в начале века. По обе стороны от главного дома стояли два флигеля поменьше, соединенные с ним аркадами. Чуть поодаль угадывались очертания конюшен и служебных построек. Экипаж описал полукруг по парадному двору и остановился.

– Госпожа Наталья Аркадьевна ожидает вас, ваше сиятельство, и хотела бы переговорить наедине, – обратился к Корсакову камердинер. – С вашего позволения, я провожу, а затем вернусь разместить ваших спутников в гостевом флигеле.

– Да, конечно, – отозвался Владимир. Он наклонился к Павлу и прошептал: – Осмотрись тут, пока я беседую с вдовой. Обращай внимание на все странное и выбивающееся из привычного.

– Спасибо за уточнение, – с ехидной улыбкой поблагодарил его Постольский.

Камердинер меж тем распахнул дверцу коляски и предложил Корсакову следовать за ним.

V

1881 год, июнь, усадьба Коростылевых, вторая половина дня

– Это оно забрало моего Николая! Это проклятое озеро! Я знаю!

Некоторые женщины прекрасны, когда плачут. Наталья Аркадьевна Коростылева к их числу не относилась. Несколько дней душевных страданий оставили свой след на еще совсем недавно миловидном лице, обрамленном каштановыми волосами. Судя по всему, Наталья целыми днями плакала и спала – на остальное не хватало времени и сил. Корсаков счел нужным молча протянуть ей чистый платок и тактично отвернуться к окну. Они беседовали в полукруглом кабинете на втором этаже усадебного дома. Панорамное окно, в которое уставился Корсаков, выходило на темную аллею, обрамленную высоченными разлапистыми елями и соснами. Брусчатая дорожка упиралась в лестницу, а та, в свою очередь, спускалась к пристани у озера. Воды его выглядели темными и спокойными. Истинный размер его из кабинета угадать было сложно, мешали деревья, но Корсаков предположил, что в самой широкой своей части оно раскинулось на одну-две версты. Не Плещеево, конечно, но солидно.

– Простите, – подала голос из-за его спины Наталья. – Я просто… Я до сих пор не верю, что его больше нет.

– Прошу вас, не нужно извиняться, – сочувственно сказал Владимир. – Я знаю, что ваш муж считается утонувшим. Но если бы все было так просто, то вы бы не откликнулись на мое письмо, n'est ce pas?^[4]

– Да, – упрямо тряхнула головой Коростылева. – Давайте начну с начала. У Николая всегда был какой-то чудной интерес к озеру. С тех самых пор, как в детстве утонул его брат Никита. Поэтому, когда среди слуг пошли слухи о том, что с озером что-то не так, Коленька решил сам в них разобраться…

– Простите, а что не так с озером? – переспросил Корсаков.

– Оно… оно сияло… Но позвольте, я не буду пересказывать с чужих слов. Наши комнаты с другой стороны дома, поэтому я своими глазами ничего не видела. Коля оставался однажды на ночь в кабинете перед тем, как… – Она осеклась, всхлипнула и поправилась: – Перед своим исчезновением. Опросите слуг, они вам расскажут.