– Как не ловють? Ловють! Да токмо по одному и успевают, они как грибы по южной осени – пьяни дай плодиться. Хоть каждого поймать да розгами оходить, а они все равно новые выскочат. И мага того, беглого, у Башню упихнуть, но разве ж поймаешь просто? Он же ж не высовывается. Хитрый, точно лис!

Высказавшись, дедок принялся тихо напевать незнакомую мелодию. Снежинки парили в воздухе, не спеша опускаясь к земле, белый настил под копытами лошади хрустел и шептал что-то под полозьями саней. Пахло морозной хвоей и вязкой смолой, холод пощипывал щеки, но уже не гулял по костям – Севара пригрелась и задремала, убаюканная усталостью.

Сон опустился мягким пуховым одеялом, заботливо отогнав стужу и перенося в видения теплой весны. Там были мамины руки и шепот сказок про степь, соленую воду и оскал гор. Грезы были приятными, как аромат свежей выпечки, как мягкое касание пушистого пледа, как теплый чай у камина. Однако длиться вечность не могли, как бы ни хотелось.

Дремота рассыпалась осколками, когда кто-то вдруг вскрикнул, а сани тряхнуло. Вздрогнув всем телом, Севара распахнула глаза, в ужасе уставившись на людей в отрепьях, с накинутыми поверх зипунами. Пара мужчин уже стояли рядом с фыркающей лошадью, еще двое без особых проблем скрутили бранящегося старичка, уложив его лицом наземь. Из тени деревьев у самой дороги показались еще трое. С мерзкими ухмылками они поспешили к саням, к беззащитной девушке, которая испуганно оглядывалась.

Один из разбойников без лишних любезностей ухватился за шиворот шубки и дернул. Севара коротко взвизгнула от неожиданности. Не успела она опомниться, как ее стянули с насиженного места. Кто-то грубо схватил ее руку.

– Гляньте-ка, десертик! – воскликнул мужик, от которого, как и от других, исходила какофония запахов из пота, удушливого перегара и скуренных дешевых папирос. – Иш какая краля!

– Узкоглазая, – презрительно сплюнул другой.

– А тебе разница есть? – хохотнул третий. Он подошел ближе и, обдав кариозной вонью, заметил: – Первым же под юбку полезешь.

Сердце Севары ухнуло, под ложечкой засосало. Ее не пугала перспектива быть обворованной, к тому же и красть у нее сейчас особенно нечего, но намек, брошенный разбойниками, был куда ужаснее.

Тем временем шубку стащили. Поднявшаяся пурга тут же прорезала ветром ткань платья и пронзила тонкую кожу. Севара сжалась, нервно вцепившись в муфту одной рукой. Кто-то резким движением сдернул с ее головы меховую шапку. Хорошо хоть за платок не взялись.

– А разодета-то! Разодета! Не наше ремье!^[13]

Державший до того шубу мужик бросил ее своему пособнику, а сам ухватился за грудь несчастной и похабно загоготал. Севара вскрикнула и отскочила, наткнувшись на очередного разбойника, который с радостью облапал ее бедра.

Страх сжимал легкие, пройдясь внутри, поднимался комом к горлу. По телу бегали мурашки то ли от озноба, то ли от ужаса. Севара знала – ей нужно как-то сбежать. Она видела просвет меж деревьями. Затеряться бы в чаще, да как бы ноги не увязли в сугробах. Но и по дороге не побежишь – точно догонят. А главное – куда? Куда идти, где город?

Вдруг разбойник сбоку захрипел – то старик, оказавшийся проворным не по годам, зарядил ему локтем под дых да кинулся на другого.

Воспользовавшись замешательством, Севара бросилась в сторону. Остаться на месте – точно погибнуть, так и надругаются еще, а лес… Лес – надежда. Вдруг можно дойти до города, вдруг найдут добрые люди? Пэхарп находился в той стороне, куда вилась дорога, куда ехали сани, значит, если бежать, не теряя направления, теоретически можно спастись.

Позади остались крики и ругань, но Севара напуганным зайцем неслась вперед, иногда проваливаясь в белесый наст сапожками. Она боялась остановиться – вдруг нагонят? Кинут наземь, разорвут платье и…

Севара старалась не сворачивать, но за тучами не видно было Инти, из-за чего знать наверняка, не сошла ли с намеченного маршрута, она не могла. Когда в боку закололо, а стук сердца загрохотал в ушах, она упала, а подняться из-за сильной усталости смогла не сразу.

Смеркалось. Тьма спускалась быстро и решительно – природе не было дела до заплутавшей девчонки, бредущей по лесу. Тучи стали почти сурьмяными, зеленая хвоя в тенях превратилась в темно-лазурную, снег стремительно падал, похожий теперь на крупный пепел, а вокруг расстилалась густая тишина. Только тяжелое дыхание Севары хрипело, громом отражаясь от деревьев. Мороз усилился, вцепился в загнанную девушку, клыки его легко преодолевали и ткань, и кожу, а яд холода разлился по венам.

Тело дрожало, зубы стучали. Севара стянула оставшийся пуховый платок с головы, повязала на туловище и засунула руки в муфту, которую все это время лихорадочно сжимала. Распущенные густые черные волосы заменили шарф.

Пока окончательно не замерзла, нужно идти. Вперед, к городу.

А что, если город в другой стороне? Или ее по пути разорвут голодные волки? Севара старалась не думать о таких перспективах, чтобы не нагнетать. Мысленно она повторяла себе: «Иди». И она шла.

Она вспоминала о доме, где остались братья, о замужней уже младшей сестре, о бабушке, о погибшем отце и умершей матери. Ей хотелось разрыдаться и сдаться, но мерещился грубый голос деда Шаркаана. Он бы не простил ей, внучке нукера^[14], слабость.

Бабушка говорила, что Бирлик, откуда родом мать Севары, – дикая, сухая и жаркая сторона. Туда пройти можно лишь через ущелье, там камни гор переходят в степи, которые у самого берега океана становятся плодородными. Когда-то Бирлик был отдельной страной с множеством каанов^[15], которые упорно сражались с царством севернее. Теперь и царство, и каанства стали одним государством, как и западные кнешества. Но до сих пор некоторые хаяли народ Бирлика, даже бабушка иной раз сетовала на «кипящую кровь кочевников».

Кипящая. Горячая. Она должна греть и здесь, в стылом краю… но как же хотелось спать!

Вряд ли Севара могла сказать, в какой момент ноги ее подогнулись и она съежилась под деревом, продрогшая и трясущаяся. Позор ее предкам по обеим сторонам! По крайней мере, она не плакала. Нет уж. Если и найдут, то без замерзших на щеках слез. А ее найдут. Потому что она отдохнет и снова поднимется!

Какое-то время Севара лежала, борясь с пронизывающим ветром, гуляющим по позвоночнику, и мраком сна, который мог обернуться вечным. Тело стало вялым, неподатливым, будто вся мощь, которая у него была, исчезла окончательно. Не хватало силы даже на мысли.

– Здравствуй.

Севара, которая почти задремала, дернулась. Она не понимала, говорит ли кто-то рядом или ее замороженный разум порождает галлюцинации. Шагов не слышалось, да и голос до странного приятный. Низкий, бархатный, он отражал безмятежное спокойствие, незнакомое обычному человеку.

– Что приключилось с тобой, красавица?

Глаза открывались с трудом. Вместо силуэтов деревьев, тонувших во тьме, предстала белесая пелена. Если рядом кто и стоял, разглядеть его было невозможно.

Тем не менее Севара решила все же ответить. Шанс на реальность происходящего пока еще оставался.

– М-меня огр-рабили, – дрожа пояснила она, – а я уб-бежала. Забл-лудилась.

– Какая неприятность! – посочувствовал незнакомец совершенно неискренне, как посредственный или даже бездарный актер. Сострадания в нем не было ни на лот^[16].

Кем и чем бы ни был незнакомец, но он сохранял безразличие, хоть и пытался проявить деланое участие. Впрочем, кто бы вообще стал вести такой диалог посреди сумрачного леса? Разве что воспаленный стужей разум играл видениями…

– Тепло ли тебе, де́вица?

Вопрос показался издевкой: не ясно ль, что человек без верхней одежды в заснеженном лесу окоченеет? Сейчас же Севара позволила себе лишь отголосок ехидства:

– А в-вам?

Раздался неподдельный смешок. Незнакомца ситуация явно больше забавляла.

– Тепло ли мне? – переспросил он. – Мне никогда не бывает тепло.

Шагов не было слышно, и все же низкий голос звучал все ближе с каждой фразой. Севара почувствовала, как что-то стылое прошлось от щеки к шее.

Голос незнакомца теперь зазвучал рядом, вкрадчивый и интимный шепот опалял морозом:

– Ты умираешь. Озябла настолько, что к утру погибнешь. Ты желаешь того, милая?

– Я хочу жить, – на удивление твердо ответила Севара. Ее не пугал странный незнакомец, но сгинуть таким образом, остаться здесь, пока кто-то не набредет на ее обглоданный диким зверьем скелет… Одни лишь мысли заставляли горло сжиматься от ужаса.

Волосы Севары зашевелились, будто кто-то перебирал их, тянул и отпускал, чтобы те свободно падали на плечи.

– Как я могу оставить тебя в беде, красавица?

Как бы странно и жутко от ласковых обращений незнакомца ни было, он оставался единственной надеждой. Севара уже не чувствовала пальцев ног, и все тело почти одеревенело.

– Я способен спасти тебя. – Мягкий баритон щекотал, приятно покалывал кожу на шее. – Лишь одно твое слово…

– П-помоги, – незамедлительно пробормотала Севара, борясь с ознобом.

Она не знала, чего ждать от мужчины, что он может сделать, но сейчас ее волновал один холод, обжигающий легкие. Неприятно было оказаться беззащитной, как типичная «дева в беде» из нелюбимых сказок, но если так она спасет жизнь, Севара пойдет на это. А позже, когда наберется сил, решит, что делать.

Незнакомец будто только и ждал, что разрешения на спасение. Его тяжелая рука легла на грудь замерзшей девушки, но не чтобы пошло облапать, нет. Он словно пытался коснуться сердца Севары сквозь одежду, сквозь кожу и кости. И сердце то почувствовало чужие пальцы, тянущиеся к нему. Оно забилось сильнее, разгоняя кровь, застучало, отвечая на странный зов.

Наконец мужчина убрал свою руку.

– Взгляни на меня, моя милая.

Севара снова открыла глаза, и белая пелена растаяла, словно снег под жаркими лучами. Тот, кто стоял поблизости, сошел бы за высокого мужчину, но… Одежда его, легкая и невесомая, будто была сотворена из адуляра – хрупкого молочного минерала, почти прозрачного, с перламутровым переливом в небесно-голубой. Лицо его настолько бледное, что казалось синевато-сизым, выделялось яркими аквамаринами глаз, сияющих светом. Острые уши выглядывали из-под белых волос, которые струились вниз; на голове сверкала ледяная корона, а губы были растянуты в улыбке. Она чудилась печальной и напоминала ту, что обычно предшествует слезам.

Беловолосый сделал шаг вперед и наклонился, вытаскивая пышный бутон светло-розового цвета:

– Ты спасена, моя невеста.

Севара завороженно сжала стебель нежного пиона и погрузилась в мрачный морозный сон.

2. Снежное поместье

– …блазнит, что снег, нам даст ночлег… – слышался негромкий девичий голосок.

Севара завозилась под одеялом и распахнула глаза, растерянно оглядывая незнакомое место. Ее встретили небольшая комната, оснащенная чугунной печкой, красные стены с орнаментом, бордовые портьеры, скрывающие часть мутного окна с кованой решеткой на нем. Рядом платяной шкаф с открытой дверцей, из-за которой выглядывал край юбки той, что мурлыкала себе под нос навязчивую песенку. У выхода – комод с небольшой вазой, а в ней нежно-розовый пион. Справа от нее притаилась шкатулка из голубого камня.

Странным образом она что-то напоминала, но что, Севара не могла вспомнить. Случившееся словно было затянуто дымкой, сквозь которую проглядывался лишь морозный лес, где плутала гостья севера.

– …блазнит, что лед, на вкус как мед…

С трудом Севара приподнялась и мучительно застонала, схватившись за голову.

Пение тут же прекратилось, а из-за дверцы шкафа выглянула рыжая незнакомка. Ее серые глаза широко распахнулись, а затем веснушчатое лицо озарила теплая улыбка: