Несмотря на то что Севара балансировала где-то на грани ужаса и раздражения, внешне она того не показывала. Ее обслужили споро, накинув к цене лишних кистенцов^[20] за знатность. Местные, обделенные вниманием дворянства, похоже, хватались за любую возможность. Им и невдомек было, что и родовитые люди могут быть такими же бедняками.

Севара решила не рисковать, выбирая между незнакомыми словами, и заказала овощное рагу с кроликом. К удивлению, еда оказалась невероятно вкусной.

– Оленя, а ты умеешь готовить?

Новоявленная камеристка испуганно сжалась и помотала головой:

– Только по мелочи что-то…

– Тогда нам нужен повар, – отодвинув опустевшую миску, вздохнула Севара.

Неспешно попивая пряный сбитень, она размышляла, не переманить ли и местного кашевара, как она сделала с Оленей? Готовить еду ведь кто-то должен, нельзя вечно ходить по трактирам. Да и их в городе всего два.

– Не позовете ли вашего повара? – Севара обратилась к проходящей мимо подавальщице. – Хочу отблагодарить за вкусную пищу.

Служанка кивнула и кинулась исполнять просьбу. Наконец к ним подошла низенькая пухлая женщина в блеклом фартуке.

– Добрый день, – улыбнулась Севара. – У вас настоящий талант к кулинарному мастерству.

– Благодарствую, барышня, – неумело поклонилась кухарка.

– Позволите ли скромный дар?

В руке появилось золотое кольцо с простеньким фианитом. Его Севара приобрела сама, еще будучи юной. Очень уж хотелось походить на бабушку с ее перстнями. Но та позже подарила ей кольцо с рубином, а Годияр купил для сестры серьги под стать, едва начал распоряжаться семейным бюджетом.

– Что вы, сударыня, – повариха всплеснула руками, – моя стряпня столько не стоит!

– А сколько же вы зарабатываете своим талантом?

– Да-к, полсотни резов за декаду.

– Возьмите все же. Вы меня порадовали ужином, и я искренне хочу сделать подарок. Ваш талант не должен оставаться незамеченным. – Колечко легло на край стола, а Севара поднялась, одеваясь в придерживаемую Оленей шубу, и заметила: – Работай вы у меня в поместье, я бы платила вам восемь десятков резов за декаду, а то и боле. Повариха бы мне была очень кстати. Всего доброго.

Выйти наружу было и приятно, ибо здесь ждала свежесть, и неприятно, потому что свежесть та являлась все же морозной. Тем не менее стоило еще зайти в лавки за постельным бельем и свечами. Благо Пэхарп не славился масштабами и все находилось относительно близко.

Тьма уже поглотила городок, и идея пешком взбираться к поместью с покупками и саквояжем представлялась чем-то вроде пытки или каторги по ту сторону Полозьих гор. Севара отдала три реза за то, чтобы проезжавший мимо мужик на санях довез их до «Снежного». У нового дома уже ожидал приятный сюрприз: дед Ежа с невысоким мужичком таскали дрова, пряча их под навес.

– Восемнадцать резов, – крикнули вместо приветствия.

Севара вытащила две купюры по десятку резов и протянула Олене, чтобы та расплатилась. Из трубы дома уже тянулся дым. Видно, дед Ежа предусмотрительно затопил то ли кухонную печь, то ли печь в зале со сколотым покрытием и обшарпанной позолотой. Внутри выяснилось, что все же второе. Стоило бы задуматься об отоплении магией. Хотя бы об усилении тепла от печи с помощью кристаллов. В Песчаном Логе подобное сочли бы излишеством, но здесь, на севере, такое – обыденная необходимость.

В целом поместье хоть и крепкое, а устарело. Даже свет добывался опасным огнем свечей, а не кристаллами, загорающимися мягко и по велению включателя. В родном доме такое освещение установил еще отец, выложив приличную сумму. Сейчас цены должны быть ниже, хотя до севера все доходит позднее, так что не угадаешь.

– Нужно убраться, – сообщила Севара вошедшей Олене. Она топталась на месте, сбивая налипший снег.

– Конечно, сударыня, сейчас же примусь!

На вечер решили взяться только за комнату наверху и зал. Вместо воды – растопленный снег, а тряпками послужили старые шторы. Оленя, задрав рукава прохудившегося платья, елозила по полу ветошкой, вычищая толстый слой пыли. Севара, не смеющая оставить на такую грязь одну лишь свою камеристку, помогала, протирая печь и мебель, которую дед Ежа снес вниз с помощью мужика, привезшего дрова, отдав ему оставшиеся два реза за услугу.

Несмотря на полумрак внутри и темень, царившую за окном, вечер только вошел в свои права, а до ночи еще оставалось время, и была надежда на то, что затопленная позже спальня успеет прогреться. Оленя, вычистившая зал, поднялась наверх, убрать комнату. Севара осталась внизу, лениво вытирая оставшуюся пыль.

Увидела бы такое бабушка – сознания бы лишилась. Ведь она столько делала, чтобы внучке не пришлось снова выполнять поручения слуг… И Годияр бы разозлился ужасно. Наверняка бы выкинул эту тряпку в окно, заставил бы вымыться, сказал бы, что нежные руки сестры были уготованы не для таких дел…

От воспоминаний о старшем брате на глаза навернулись слезы. Расстались они неприятно, со скандалом, однако совместные тяжелые годы навсегда запечатлелись в памяти. Со смертью мамы, когда отец бросил семью на произвол судьбы, отдавшись алкоголю и азарту, Годияр и Севара остались практически сиротами. Бабушка, конечно, воспитывала их, однако ей, вдове, было тяжко управлять домами, расплачиваться по долгам собственного сына и присматривать за внуками. Здоровье не позволяло в полной мере нести бремя ответственности, посему, едва Годияр подрос, она с облегчением передала внуку все обязанности и ограничивалась советами.

Отец вяло ругался со своей матерью, а когда бюджетом занялся его старший сын, который не позволил брать, по сути, его собственные деньги, обезумел вовсе. Брань слышалась ежедневно по всему дому, Севара только и успевала, что выводить младшего на прогулку, но по его большим умным глазам ясно было – он понимает.

Яшару почти с младенчества доставалось от батюшки больше всех. Отец именно его винил в смерти жены. Если Годияра не было рядом, то Севаре приходилось самой успокаивать батюшку. Она, похожая на мать раскосыми глазами, желтоватой кожей и черными гладкими волосами, могла действовать на отца умиротворяюще, но иной раз он злился, особенно когда понимал, что дочь ластится только для защиты «маровского порождения». Младшего сына отец никогда не звал по имени…

Годияр лишь сильнее сердился на батюшку из-за такого отношения к Яшару. Будучи старшим в семье, он с юных лет обо всех заботился. Он первым кидался под руку отца, чтобы не досталось Яшару, помогал бабушке и, конечно, всегда был рядом с Севарой.

Она ужасно по нему скучала, но простить его странный порыв не могла. Наверное, Годияр считал, что делает лучше сестре, подыскивая ей мужа. Но не слушал желаний Севары, которая не хотела связать себя с мужчиной, всегда способным превратиться в пугающего незнакомца, как когда-то отец из очаровательного добряка сделался злым и сумасшедшим тираном.

В пылу ссоры Севара кинула неосторожную фразу, сравнив Годияра с их отцом. И брат пришел в бешенство, впрочем как и сестра… Брошенный бокал разбился о стену, достаточно далеко, но Севаре до сих пор было стыдно. Потому что брат, сколько бы ни кричал, руку не поднимал и вещи не швырял ни в нее, ни рядом. Но он был выше, шире и страшнее. А она, затянутая в корсет с множеством юбок, казалась мелкой и незначительной. Впрочем, звон разбитой посуды не помог, Севару так и не услышали, а побег показался единственно верным решением. Жаль было лишь Яшара, которому только исполнится тринадцать…

Громкий стук прервал череду невеселых воспоминаний, и Севара с удовольствием отшвырнула тряпку в сторону. Дворецкого в доме не было, не было и ключницы, так что отворять дверь пришлось самой.

– Здравствуйте! – Севара скрыла удивление за маской кажущегося спокойствия. На занесенном снегом крыльце мялась знакомая толстоватая женщина с добрым, румяным от мороза, лицом.

– Доброго вечерочка, госпожа. – Кухарка из трактира смущенно улыбнулась. – Простите уж, что так поздно… С работы я… Как освободилась вот…

– Проходите, не мерзните. – Севара отступила, пропуская гостью внутрь. – Не пугайтесь пыли, мы только начали уборку.

– Что вы! Какое там «пугаться»!

– Вот и хорошо. Снимайте свой тулуп да кладите, где моя шуба, а то эдак запаритесь. Проходите в зал, присаживайтесь. Только на диван, пожалуй, кресла еще не очищены.

Женщина бережно положила верхнюю одежду, стараясь не задеть дорогой хозяйской шубы, стянула валенки и вошла в зал, на миг остановившись. Видно, даже в запущенном виде комната могла произвести впечатление. По крайней мере, на обычный люд точно.

– Вы меня простите, я совершенно забыла представиться. Мое имя Тамъярова Севара Милояровна.

– Очень приятно, сударыня, очень! Меня Забавой кличут.

– Прекрасное имя. Позвольте спросить, какова же причина, по которой вы пожаловали ко мне?

– Вы… вы говорили… – Забава смущенно опустила голову, перебирая складки поневы^[21]. – Вы сказали, вам бы пригодилась кухарка.

– Верно. Я остро нуждаюсь в поварихе. Видите ли, я только переехала и ищу работников. Хотели бы наняться?

– Да, только… А жить у вас здесь?

– На ваше усмотрение. Я лишь прошу свежую еду и завтрак вовремя.

– Я бы жила… А то у меня сын… Невесту он нашел, ну приведет, а я там… Две хозяйки в избе… Не доброе это дело.

– Рядом с кухней есть комнаты. Правда, пока там нет окна… – задумчиво протянула Севара. – Мы что-нибудь найдем для вас, без сомнений.

– Дак мне не к спеху.

– Тогда не сомневайтесь и не беспокойтесь, уж комнат в поместье достаточно. Сколько же вы хотите за свой труд?

– Пять десятков бы оставили да жить позволили – и мне хорошо.

– Ну, пять десятков… Моя камеристка шесть десятков берет. Но она служанка, она не применяет свой талант. Не могу я вам платить меньше. Сколько я вам обещала?

– Кажется, восемь десятков…

– Ну не тушуйтесь. Восемьдесят, и еще пять резов сверху.

Севара держала спину настолько прямой, что та начала побаливать, а деньгами раскидывалась так, будто они лежали у нее в ридикюле. Но недооценивать людей она не хотела. «Скупые платят вечность, а щедрые – лишь однажды», – учила бабушка. Она всегда говорила, что денег отдавать нужно столько, сколько бы хотела сама получить за такую работу. Когда придет нужда, платить будет нечем, но те же люди будут знать, что получат сполна позднее, да и отношение к доброму хозяину иное. Не побегут, как крысы с палуб идущего ко дну корабля.

Слуги бабушки не менялись довольно давно, редко кто уходил, но и то только в ремесленники, чтобы найти применение своим талантам, а потом делал их семье такие скидки, что становилось стыдно платить так мало. Например, бывшая бабушкина камеристка стала швеей, и лишь благодаря ей Севара и ее братья одевались не в обноски даже в период повального безденежья семьи.

– Однако учтите, что оплата будет лишь через две декады. Видите ли, средства идут на облагораживание поместья. За ожидание, конечно, доплачу.

– Да что вы, что вы! Я и так буду рада! Вам, может, помощь нужна? Я бы кухоньку прибирать начала, глядишь, утром уже на ней готовить стану.

Севара облегченно улыбнулась. Помощь лишней не будет. Оленя как раз закончила чистить комнату. Там осталось лишь подготовить спальное место. Забава немедля сдружилась с хозяйской камеристкой, будто давно ее знала. Обе ушли прибирать холодную темную кухню, а Севара неспешно вытирала кресла.

Заглянул дед Ежа, отчитался о дровах, которых должно хватить на две декады, а еще похвалился, что болтливый мужик выложил, что у соседа кобылка продается. Не породистая, но для извоза послужить может. Севара в лошадях не разбиралась, однако иметь свою не отказалась бы, да и такую покупку планировала. Но животному понадобится много чего – от снаряжения до пищи.