Узел. Или – судя по размерам – пока только его проекция – астральный фантом, который не нашёл себе плоти, но уже заявляет о себе. Я не мог сказать точно. Но Лигуор уже посылал сигналы. Что-то здесь явно начиналось.

Лигуор. Имя, прозвание, определение чего-то великого, неописуемого, необъятного. Космического, протянувшегося от края и до края сущего. Я был с ним. Я… был… его… воином?.. Воином, да. Но сейчас я помнил только лишь самые общие основы, ничего конкретного. Есть Лигуор. Есть Астрал. О нём я помню больше, он мой рабочий инструмент, так сказать. Но в памяти очень многое стёрто, исчезло, улетучилось. И я должен верить, что так надо – для вящей славы Лигуора и исполнения нашего долга.

Лигуору нужно отчаяние, нужна беда, чтобы прийти и пообещать утешение. Не словами проповедников, не поучениями, да и вовсе не словами. Но – ощущениями, смутными надеждами. Узел начнёт разрастаться, и всё больше и больше местных станут… сомневаться.

А потом придём мы.

Что ж, таков закон вещей. Что-то зарождается, растёт, расцветает, а потом наступает его время – и является Лигуор. Необходимая часть великого цикла, так, во всяком случае, я себе всегда говорил.

И не сомневался.

Время шло, вокруг меня текла ночь, проспект обернулся улицей, поднялись высокие и не слишком ухоженные доходные дома, и Ловкач подсказал мне – пора сворачивать.

Сенная площадь. Здесь, между ней и рекой Фонтанкой, лежит рынок. А возле него, ближе к набережной – знаменитая Вяземская лавра, район, где уже давно укоренился самый лихой народ. Углубил и без того глубокие подвалы, соединил их, где надо, устроил выходы в подземные коллекторы – и получился настоящий лабиринт, точнее, настоящая крепость, которую можно пройти насквозь, ни разу не показываясь на улицах города.

Именно туда ноги и несли Ловкача, по одному ему известному адресу. И я следовал этим путём, в этом сейчас и состояла моя цель – оторваться от погони, запутать им следы. А потом, когда всё более-менее успокоится, выйти в Астрал. Отчего-то я не сомневался, что тогда прояснится многое, если не всё. Сейчас я просто использую своего реципиента, и – уверен – именно таков и был план. Всё, что сейчас происходит – наверняка часть моего собственного плана.

…Я свернул в узкий проход, заваленный мусором. Впереди – трёхэтажные краснокирпичные флигели, стоят телеги, и, в отличие от всего остального города, тонущего во тьме – в окнах то тут, то там горит свеча.

Вот и нужная дверь. Стучу три раза, потом два и ещё три. Тишина, а потом дверь отворяется.

…Кто видел одно злачное место, видел их все. Тут темно, воняет чем-то кислым, и из темноты на тебя пялятся настороженные взгляды.

Это был не «Малинник», главный и самый знаменитый здешний трактир, а какая-то частная «чайная», только для совсем уж своих. Ночь уже должна была катиться к утру, но здесь этого будто не знали – горели свечи, а за несколькими грязноватыми столами шла азартная карточная игра. Публика… ну, чего ждать от посетителей подобных заведений? Всё предсказуемо – мрачные бородатые мужики, хлыщеватые молодые люди с претензией на элегантность, развязные девки, зарабатывающие тяжким трудом свою копеечку…

За стойкой, где пыхтел двухведёрный самовар, возвышалась монументального вида матрона, настоящая бордель-маман, бандерша, короче – явно главенствующая тут тётка неопределённого возраста, а рядом с ней – пара молодцов, косая сажень в плечах, двое из ларца – одинаковы с лица, со взглядами совершенно тупыми, но, что называется, «в полной готовности».

– О, Ловкач! – услыхал я. – Глянь-ка, жив курилка!.. А болтали, что, мол, спекли тебя лягавые!..

– Не родился ещё лягаш такой, – небрежно бросил я. Сейчас надо было позволить отвечать Ловкачу, это его мир.

И он, похоже, точно знал, что надлежит сделать. Пусть себе, я наблюдаю – потому что Лигуор тут ощутим особенно сильно. Интересно… здесь уже действуют его агенты?

Так или иначе, я небрежно облокотился на стойку, кивнул бабище.

– Привет, Марфа-посадница, поздорову ли?

– Поздорову, – она чуть помедлила. – Что стряслось-то, Ловкач? Ты хвоста за собой ко мне не притянул?.. А то ж и впрямь болтали…

– Враки, – уверенно заявил я.

И тотчас заметил странный взгляд, что Марфа бросила в угол. Кто-то там сидел, кто-то важный… Хотя Ловкачу, которому сам чёрт не брат, тут бояться некого и кланяться тоже некому.

– А коль враки, так говори, чего нать, – слегка нахмурилась Марфа.

– Ключ нать, – я понизил голос. Точнее, понизил изначальный, первый Ловкач. – Ключ давай. Время пришло.

– Клю-у-уч? Ну лады, даю, даю…

Железка брякнула о тёмные, многочисленными ладонями отполированные доски. Ключ с затейливой бородкой. Ловкач оставил его здесь на крайний случай; и вот он – крайний – как раз и наступил.

Теперь следовало отыскать крошечную каморку, снимаемую Ловкачом под самой крышей. И там…

– Смотрите-ка, – сказал вдруг кто-то, голос этот был низкий, с лёгким южным акцентом, и при этом неожиданно спокойный. – Кто бы мог подумать. Ловкач. Явился-таки.

Марфа молчала, но взгляда от меня не отрывала. Словно ждала чего-то.

Проверяют на вшивость, так тут это называется?

Я остановил жест, ладонь замерла на стойке. Все взгляды в комнате обернулись ко мне. Игроки опустили карты, девки перестали елозить у клиентов на коленях. Кто-то замер, кто-то, наоборот, усмехнулся.

В дальнем углу поднялся человек. Я его узнал – точнее, узнал Ловкач. Что-то внутри меня напряглось.

Человек был смуглым, с изломанным, но красивым лицом. Чёрные волосы волной ложились на плечи. Пальто – потёртое, но носил он его с форсом. И на меня глядел слишком уж внимательно.

– Ловкач, – произнёс он, и в этих двух слогах прозвучали и насмешка, и недоумение. – Вернулся, никак? Или… тебя вернули?

Я не ответил. В памяти зиял провал, эта часть оказалась словно выжжена. Я чувствовал, что должен знать этого типа, обязательно должен! Но… не мог. Тот, кого я заменил – знал его до меня, а я нет.

И он это понял.

– Не признал? – он усмехнулся и шагнул ближе. – Бывает. Сломали тебя крепко, раз даже меня забыл.

– Ой, а это кто? – пискнула какая-то девка, совсем ещё молодая. Видать, новенькая у Марфы.

– Дурёха, та то ж Мигель-цыган, – ухмыльнулся бородач, на коленях у которого она устроилась. – С Ловкачом у них давно контры.

«Мигель»? Для Ловкача это многое значило. Для меня же оставалось пустым звуком.

– Что, приятель, скверно делишки пошли, что у Марфы, хозяюшки ласковой, подрабатывать приходится? – я не полез за словом в карман.

Сейчас неважно, что говорить, лишь бы говорить.

– А ты, Ловкач, видать, и в самом деле всё позабыл, – Мигель покачал головой, словно и не заметив моей насмешки. – Ну… что ж, ходи, пока…

Он хотел сказать что-то вроде «пока можешь», но мой взгляд заставил его осечься.

Да, это он зря. Ловкач – и прежний, и я – не забывает ни обид, ни насмешек. И всегда возвращается за своим.

Я пожал плечами.

– Пока собака лает, караван идёт. Прощевай, приятель, у меня дела.

Я ожидал, что он загородит мне дорогу, и уже готовил прямой в горло – свой коронный удар, мой собственный, не своего предшественника – но этот Мигель вдруг посторонился, давая мне пройти.

– Еще встретимся, – с ядовитой усмешкой на губах бросил он.

Публика разочарованно зашумела. Здесь, похоже, ожидали доброй драки.

– Благодарствую, Марфа, благодетельница, – я слегка кивнул и вышел в серое, с явным трудом разгорающееся утро.

⁂

Мигель уступил. Уронил авторитет, не вступил в бой. А по законам этого места – почти что потерял лицо. Отчего же он так решил?.. И что у них там было с Ловкачом?..

Впрочем, неважно. Важно то, что память Ловкача вдруг дала сбой, и случилось это явно неспроста. Мы с ним, выходит, как два брата-акробата – помним, что было раньше, но выборочно, который что.

Но вот насчет того, что Мигель уступил – совсем нет. Он, видимо, просто не захотел устраивать разборки внутри чайной.

Я пробирался по узким и кривым проходам меж флигелями, когда из-под ближайшей арки на меня вывалилось трое. Судя по виду – обычный мелкий сброд, промышляющий кто чем, даже не порядочные карманники. Эти, самое большее, пьяного раздеть способны или отобрать последнее у девки из притона Марфы. Хотя нет, Марфа такого не спускает.

Я шагал прямо на них, спиной ощущая устремлённый мне вслед взгляд. Чужой взгляд. Зуб даю, это Мигель.

Один с резкими, дергаными движениями, явно под дурью. Второй – ниже ростом, одолеть было бы легко, но на пальцах тускло блеснул кастет. Третий – просто здоровенный громила, крупнее и выше всех. Наверное, бывший грузчик, теперь, скорее всего, долги выколачивает. Или просто вышибала.

– А ну-ка, стоп, светило ночное, – проговорил самый низкий, тот, что с кастетом. Остальные слаженно рассыпались полукольцом, отрезая пути отхода. – Разговор есть!

Главное действующее лицо ждать долго не пришлось – из ближайшей подворотни вышел Мигель, с беззаботно-фасонистым видом перекладывая револьвер из руки в руку. Пижон чёртов.

– Здорово, Михрютка, – ухмыльнулся тот. – Думаешь вот так спокойно уйдешь?

Михрютка. Значит, в этом мире моего реципиента звали Михаилом. Так себе имечко. Да и вообще, по законам воровского мира блатного зовут так, как зовут. Прозвищем. Ловкач не зря стал так зваться. И назвать его «Михрюткой» – хуже, чем пощёчину дать.

И тут Мигель вдобавок смачно сплюнул мне под ноги.

Второе оскорбление. Он меня провоцировал, этот цыган с испанской кличкой. А сам-то, небось, какой-нибудь «Яшка» или что ещё попроще.

Я не ответил. Просто чуть отступил назад, позволяя спине коснуться стены. Хорошо. Пусть думают, что зажали, что я испугался. Ловкач, конечно, ловок, но работа у него тонкая, с механикой и механической магией, а здесь требовалось кулаком, коленом, ребром ладони.

– Молчишь, Михрютка-холоп? Объясниться не хочешь? – спросил Мигель, светя револьвером. – Говорить со мной, значит, не желаешь? Али в русскую рулетку сыграем?

Он демонстративно вытащил из барабана револьвера все патроны, кроме одного. Защелкнул барабан обратно и наставил дуло на меня. Я не отводил взгляд. Что за чепуха? Он что, идиот – самому разоружаться? Или настолько в себе уверен, что считает – троих громил более чем достаточно, чтобы я и не рыпнулся? Но если я такое ничтожество, что всё стерпит, зачем вообще всё это? Тот «Михрютка», что не ответил бы на оскорбления Мигеля, уже бы всё рассказывал, обливаясь слезами и соплями. И вообще, каких «объяснений» этот хам хочет? Если б я что и помнил, то объясняться бы не стал.

Но то ли Мигелю собственная идея о русской рулетке уж очень понравилась, то ли посчитал, что я уже совсем «готов» и трясусь от ужаса. Так или иначе, он кивнул своим дружкам.

– Держите его!

Ну, наконец-то. Я тебе покажу «Михрютку»!

Первый, который дёрганый, рванулся вперёд, словно стараясь взять на испуг. Но такие на испуг возьмут лишь такую же шушеру; я чуть отшагнул в сторону и просто выставил кулак, метя в горло – жёстко, без замаха, коротко. Он захрипел и осел на землю.

Второй, что с кастетом, пошёл уже серьёзно, вместе с громилой. Ложный замах, кастетом на разворот, снизу вверх. Я ушёл нырком, извернулся, достав его локтём в висок. Сухой хруст – и кастетный, взвизгнув, упал на колени. Добивать его времени не было, потому что кулачище третьего уже летел мне прямо в затылок.

Я извернулся вторично, но громила оказался неожиданно шустр. Я блокировал удар, хоть и с некоторым трудом; не давая тому опомниться, вошёл в клинч, апперкот снизу в челюсть, а потом ещё коленом в пах.

Громила повалился, завывая и хватаясь за промежность. На мгновение мне показалось, будто остался доволен сам Астрал.

Я выпрямился. Отряхнул пальто. Показно оглянулся.