– Я помню… – начала она.

И тогда девочка рассказала свою историю.

– Я помню, как матушка Магди познакомила меня с Лопухом. Моим пони. Его чересчур надолго оставили одного в пустом сарае. Он изголодался и лягался, пытаясь вырваться наружу, и тогда-то сосед-фермер услышал шум. Лопух поранился, но был слишком расстроен, слишком напуган и рассержен, чтобы подпустить к себе фермера. Кто-то кликнул матушку Магди. Когда она открыла двери сарая, пони попытался убежать, но не сумел, ведь его задние ноги были поранены и распухли. В конце концов он позволил матушке набросить себе на шею верёвку и заковылял за ней домой.

Я помню, каким жалким он выглядел, когда я увидела впервые его. Я могла бы легко пересчитать его рёбра, а шкура была вся в репьях. Задние ноги все были тёмными от струпьев. Матушка Магди приготовила мазь, чтобы пользовать его, но Лопух не подпускал её к себе, не давал нанести лекарство.

Я смотрела на него, а он смотрел на меня, и мне казалось, что он видит меня насквозь – прямо через кожу, до самого одиночества глубоко в моих костях. Он фыркнул мне в лицо, и я стала плакать и смеяться, а потом он позволил мне нанести мазь на все его ссадины и струпья. Я кормила Лопуха и вычёсывала каждый день, а когда ему стало лучше, матушка Магди показала, как ездить на нём верхом. Я помню, что это было за чувство, когда мы в первый раз понеслись галопом и как ветер пел мне в лицо. Я будто летала. – Брида улыбнулась. – И я до сих пор единственная, кто может касаться его задних ног.

Пекарь хохотнул, от голубых глаз побежали морщинки, а на одной наливной, как яблочко, щеке заиграла ямочка.

– А вот это чудесная история. Я желаю тебе радостно её продолжать. – Он протянул девочке тёплое речево. – А теперь тебе лучше поспешить к распутью. Голос скоро будет там, и обидно будет с ней разминуться.

Тут Бриду осенила неожиданная мысль:

– Если матушка Магди спросит…

Ухмыльнувшись, пекарь приложил палец к носу.

– А вот значит как, хм? Знаешь ли, девчуля, я сегодня повидал уйму народу перед своим прилавком. Нельзя же ждать, что я упомню всех, верно? – Он подмигнул девочке. – Ну, ступай. И поспеши!

Брида рассмеялась:

– Спасибо, хозяин Уиттин!

Нырнув за дверь, девочка помчалась к распутью дорог на окраине деревни. День уже дозревал, вечерело, и с неба лился густой золотистый свет. Ждать оставалось недолго.

Она нашла себе местечко позади большой семьи с Кленового холма – городка, расположенного чуть севернее. В лицо Брида их не узнала, но у мужчин на куртках были вышиты оранжевые кленовые листья. Затем она осторожно развернула вощёный кулёк с речевом. Тесто, пышное и крохкое от масла, было присыпано солью и розмарином в память о празднике. От островатого пряного запаха у девочки потекли слюнки, и она надкусила уголок.

Вкуснятина! Она слизнула с губ начинку из мягкого сыра и откусила кусочек побольше.

– Прежде в каждом городе был свой Голос, – говорил сидевший перед Бридой мужчина своему сыну. – А теперь остались лишь единицы, разбросанные по миру. И как им удержать все истории у себя?

– А помнишь шествие, когда все девушки и парни несли в темноте мерцающие фонари, чтобы проводить Голос по деревне за околицу к распутью дорог? Я всё ждала, когда же вырасту, чтобы присоединиться к ним, – промолвила женщина. – До чего же жалко, что королева запретила Парад света в тот самый год, когда я наконец могла принять в нём участие.

Какая-то женщина в толпе неподалёку прищёлкнула языком:

– О да, теперь-то я оставляю своих деток дома. Одно дело, что я тут стою. Что до меня королеве? Но мои девочки… а ведь я слышала истории…

Тсссссс. Тишшше. Тссс.

Звук прошелестел сквозь толпу, и Брида привстала на цыпочки, вытягивая шею, вглядываясь в стынущие сиреневые тени сумерек.

Да, вон там! Сгорбившись над своей тростью, согбенная, скрюченная под тяжестью долгих лет и мрачных воспоминаний, старуха медленно ковыляла сквозь почтительно расступающуюся толпу, пока не встала на перекрёстке дорог.

Она опустила трость на землю с решительным стуком и прочистила горло.

Наступила глубокая тишина – все собравшиеся как один затаили дыхание.

Последний оставшийся Голос долины – старуха, собиравшая песни и истории, словно виноград с лозы или ягоды с куста, сжимая их зубами, пока не польются слова, сочные и сладкие, как летний сироп, – небрежным движением откинула капюшон. Она расправила плечи, достала из торбы на бедре длинную связку нитей и разноцветных бусин. Брида знала, что эти бусины и нити – тайнопись, где истории записаны не с помощью чернил и бумаги, а с помощью волокон и стекла.

Голос снова прочистила горло…

И начала запретную историю:

– Когда мир был лишь недавно соткан из морских ветров и звёздного света, эти земли принадлежали Серебряным Фейри. Они властвовали над Пятью королевствами – от Северного предела до Южных песков, от Западных лесов до Восточных хребтов и даже над Синими островами в океане.

В дни оны молодой мир был так напитан силой, что порождал волшебных существ: виверн и келпи, речных нимф и лесных духов, печных гномов и каменных гоблинов.

Несколько мужчин вокруг Бриды зашаркали ногами. Девочка услышала, как один из них буркнул что-то о детских сказках у костра, но другой шлёпнул его по руке, чтобы тот замолчал.

Голос скользнула пальцами по узловатой бечёвке, которую держала в руках, и подняла её повыше, чтобы толпа могла её рассмотреть. В угасающем свете дня по нитям словно пробежали слабые искры.

– Самыми могущественными существами были кони-бури, воплощённые из энергии стихий и призванные Серебряными Фейри. Кони-бури несли в себе магию ветра, и солнца, дождя, и грома, и лютого снегопада. Они мчались по королевствам из конца в конец, волоча за собой хаос.

Серебряные Фейри правили землёй, но так и не смогли приручить этих диких коней. Они не умели делать ничего лучше, чем направлять сокрушающую бурю и надеяться, что рано или поздно табун выберет место, где заживёт вдали от хрустальных дворцов и залитых лунным светом усадеб королевского двора Фейри.

И так было на протяжении многих веков.

– Но, – тут Голос указала на глянцевую бусину из голубого камня, – кони-бури не могли переплыть море, и потому Синие острова не ведали разрушения тех стихийных штормов. Островной народ сделался силён, хотя магия их медленно угасала. Они возвели города из камня и научились пролагать пути звёзд. Они строили плоты, затем лодки, а затем могучие корабли.

Однажды, уже давно забыв о магии, они отплыли из своих гаваней и причалили к суровым берегам у Западных лесов. Они прогнали Серебряных Фейри, но не магией и не силой, а солью и железом. Они преследовали коней-бурь за пределы…

Молния расколола небо, волной прокатив по окоёму раскаты грома. Брида вздрогнула от неожиданности, а какой-то малыш испуганно вскрикнул. Новый всполох молнии и удар грома послал искристые мурашки по рукам Бриды и поднял дыбом волоски у неё на шее.

Края толпы беспокойно всколыхнулись, головы запрокинулись, ожидая капель дождя, которые так и не упали.

– Небось, будь у нас кони-бури, погода была бы покладистей и мы бы не голодали, – сказал мужчина с выпяченной колесом грудью.

Женщина обернулась, чтобы осадить его сердитым взглядом:

– Ты не знаешь, как тебе повезло, Джекон Эверет, что ты живёшь здесь, в долине. Жизнь тут, может, и непростая, но снаружи ты бы узнал, что такое настоящий голод.

– Я просто говорю…

Голос нахмурилась и вскинула руку.

– Нет! – проворчала она. – Кони-бури – не рабочие клячи, которых можно обуздать и заставить работать. Они не упряжные пони и не верховые лошади. Они – сами стихии во плоти. Они красивы, да, и сильны, но также дики и опасны. Видите ли…

Но её снова перебили.

– А ещё кони-бури не реальны. – Мужской голос прорвался сквозь вязь её слов. – Мы пришли сюда, чтобы послушать правдивые истории, а не детские побасёнки и старые предания.

Ропот споров разрастался. Одни слушатели соглашались, другие возмущались его грубостью по отношению к Голосу.

Кто-то выкрикнул:

– Нам без надобности кони-бури. Мы хотим про Ветрожею. Расскажи нам о последней ведьме ветра. Расскажи нам историю о трёх перьях.

Его слова были встречены одобрительными возгласами.

Голос нахмурилась. Она свивала узловатые нити в своих скрюченных пальцах, постукивая по каждой бусинке длинным ногтем. Через некоторое время она трижды ударила клюкой о землю.

– Будь по-вашему, – сказала она и сунула бечёвку обратно в торбу. Затем достала другую, сплетённую из чёрной, белой и коричневой нитей и стягивающую три пера.

Брида подалась вперёд, в ушах у неё звенело любопытство.

– Некоторое время тому назад жила-была одна дама – Мелианна из Айдлуильда, – которая ничего на свете не желала так сильно, как иметь своё дитя, и вот она отправилась к Ветрожее на Маревые скалы, чтобы испросить у той чары.

Слова Голоса сделались теперь мягче и окрасились печалью.

– Ветрожея предупредила, что заклинание может обернуться иначе, чем та надеялась, но дама настаивала. Тогда Ветрожея опустила руку в карман своего плаща и достала три пёрышка: одно от воробья, одно от горлицы и одно от вороны. Она развеяла их по ветру, чтобы тот донёс желание дамы до ушей Великой Матери.

Даме не было дано единственное дитя.

Девять месяцев спустя она родила трёх – сёстры родились с разницей в несколько мгновений.

У первой были глаза как небо, а волосы такие светлые, что их называли серебряными. У второй были каштановые волосы и глаза цвета нагретой солнцем земли. А у третьей… у неё глаза были зелёные и тёмные, как жадно оберегаемая тайна, а волосы – как тени в полночь.

О, как ликовали господин и дама! Они называли своих дочерей Утро, Полдень и Вечер и любили их всем сердцем.

Но не все в усадьбе разделяли их радость. Кормилица уехала прежде, чем малышки увидели своё третье лето.

– Дело в той умненькой, что с глазами цвета клевера, – сказала она. – Что-то не вполне… Ох, не могу я подобрать слова. Мне пришло время уходить, вот и всё.

Тон Голоса изменился, и она наклонилась вперёд, пальцы её вились вдоль нитей и перьев, что она держала в руках.

– Дама любила своих дочерей и закрывала глаза на неприглядные истины. Но слуги видели и шептались. Некоторые из них уходили и больше не возвращались.

Когда девочкам исполнилось девять лет, дама привела их к Ветрожее на Маревые скалы, чтобы та прочитала их будущее, как было в обычае в те времена. Они три дня не убирали и не расчёсывали волос, чтобы ветер, дыхание Великой Матери, запутал истории их судеб в длинных растрёпанных прядях, где Ветрожея могла бы их угадать.

– Мои дочери, – объявила дама, почтительно склонив голову.

Ветрожея поманила девочек ближе, чтобы рассмотреть колтуны в их волосах. Но зеленоглазая дочь достала из кармана юбки серебряный нож с костяной рукояткой. Быстрее, чем жалит скорпион, она отрезала клок своих волос и, выпевая слова из дыма и тени, бросила в Ветрожею связующие чары.

Ветрожея потянулась к небу, но не успела призвать бурю на свою защиту. Силы юной девочки были уже темны и могущественны.

Посему Ветрожея сделала то единственное, что пришло ей в голову в ту минуту. Она бросилась со скалы и обернулась огромной орлицей, которую никто больше не видел. Голос позволила своим словам затихнуть и превратиться в рокот, дыхание, воспоминание.