Анастасия Леманн: Женщины мясника

Глава 1. Пражский рынок

Бью топором по окороку. Глухо так – бам. И всё, звук тонет в этом бесконечном гуле рынка. Кровь сочится, но мне плевать. Бью ещё раз. И ещё. Мясо расходится как надо. Руки сами знают что делать – за столько лет научились. Обычно это даже успокаивает. Такой ритуал, понимаете? Но сегодня – не работает. Вообще.

Народ мельтешит перед прилавком. Один торгуется за говядину, другой тычет пальцем – ему рёбрышко пожирнее подавай. Я улыбаюсь. Ну, как улыбаюсь – скалюсь по привычке. Заворачиваю, считаю сдачу, отдаю. Всё на автомате. Лишь бы до закрытия дотянуть. Лишь бы голова не включалась.

В павильоне этот запах – мясо, кровь, откуда-то тянет специями от соседей. Обычно я его даже люблю. Он свой, как дома. Собирает мозги в кучу. Но сегодня – нет. Сегодня он какой-то резкий. Лезет в нос, хочется чихнуть или… не знаю. Моргаю, пытаюсь отогнать это ощущение.

У прилавка – никого. Вот это да. Перед Новым годом такое вообще редкость. Я выдыхаю – господи, как же хорошо просто выдохнуть – и сажусь на свой дурацкий табурет в углу. Шатается, зараза. Плевать. Спина убита. От туш, от того, что целый день на ногах. Рубашка под халатом хоть выжимай.

Вот она, жизнь. Всё болит – значит, живой.

Провожу рукой по лицу. Щетина. Под глазами наверняка мешки. Устал как собака. И ведь даже не вечер ещё.

И тут – женский голос. Громкий, визгливый. Молочница с соседнего ряда орёт про свой товар: «Свежайшее молоко, сыры домашние, берите к празднику!»

Каждый день одно и то же, я обычно не замечаю даже. Но сейчас – аж дёрнулся весь. В первую секунду показалось… Ну, что это она. Елена.

Сердце ухнуло куда-то вниз. Весь напрягся. Хотя это даже не страх. Не знаю, как объяснить. Какое-то предчувствие поганое. Вслушиваюсь – нет, бред, это молочница. Не она. Слава богу.

Трясу головой. Чего я вообще жду? Что она сюда припрётся? При всех? Устроит спектакль? Да с чего бы – неделю уже тишина. Наверное, у родителей сидит. Остывает…

– Молодой человек, вы работаете?

Вздрагиваю и резко вскакиваю, чуть не опрокинув табурет. Передо мной мужик в потёртой куртке, с авоськой.

– Простите… Да, конечно. Что вам?

– Гуляшного мяса бы, грамм семьсот, и фаршу полкило. Только поживее, начальник.

Стягиваю с крюка кусок говядины, взвешиваю, режу на кубики. Нож скользит по волокнам, но пальцы сегодня неловкие – один кусок толще другого. Чёрт. Хрящ похрустывает под лезвием.

И всё это время – ощущение, будто кто-то уставился мне в затылок. Покалывает там, где когда-то выбрили тонзуру.

«Бред», – шепчу себе. Никого там нет. Это нервы.

Передаю свёрток покупателю, принимаю деньги. Мужик уходит. Я опираюсь локтями о прилавок, склоняю голову. Надо перетерпеть этот день.

– Ах ты гад!

Резкий окрик бьёт по ушам. Я вздрагиваю так, что едва не роняю нож. Этот голос я узнаю сразу – хоть тысячу лет пройдёт.

Елена.

Она выныривает из толпы словно фурия. Щёки пылают, волосы растрёпаны, в глазах – ненависть. Чистая, концентрированная ненависть.

– Думаешь, спрятался?! Думаешь, я тебя тут не найду?!

Гул вокруг стихает. Покупатели замирают, таращатся. Кто-то хихикает. У меня внутри всё обрывается – от стыда, от злости. Словно меня раздели догола перед всеми.

– Лена… Не надо, прошу тебя…

– Не надо?!

Она кидается вперёд и хватает со стойки мой разделочный нож.

Чёрт!

Успеваю перехватить её запястье. Лезвие дрожит в сантиметрах от моей груди.

– Ты совсем больная?! – шиплю сквозь зубы.

Она сопротивляется на удивление сильно. Адреналин или ярость – не знаю. Люди вокруг ахают и пятятся. Наконец выворачиваю нож и бросаю его за прилавок. Металл звякает об пол.

– Руки убери! – кричит она, вырываясь. Хватает меня за полы халата, дёргает. Ногти впиваются в грудь через ткань. – Руки распускаешь, да?!

– Это ты первая схватилась за нож. Уймись. Давай поговорим спокойно.

– Спокойно?!

Она откидывает растрёпанную прядь и смеётся. В её смехе что-то сломанное – оно царапает меня изнутри ледяными когтями.

– Спокойно, говорит! После всего, что ты натворил…

И с силой бьёт меня ладонью по лицу.

Голова откидывается назад. В глазах вспыхивает белый свет. Щека горит. Чувствую привкус крови – рассёк губу о зубы. Наваливаюсь спиной на витрину, та жалобно хрустит.

Вокруг возгласы. Кто-то матерится. Я поднимаю руки ладонями вперёд – мол, всё под контролем. Хотя внутри всё кипит. Глухая ярость подступает к горлу. Но нельзя её выпускать. Нельзя. За мной наблюдают десятки чужих глаз.

– Полицию вызвать? – робкий женский голос сбоку.

Рядом стоит девушка с авоськой. Симпатичная, глаза широко раскрыты.

– Не надо, – говорю ей. – Спасибо, всё нормально.

Елена снова набрасывается – уже без оружия, но с новой волной оскорблений:

– Жалкий трус! Думаешь, отделался?! Наивный идиот!

Машет руками, пытается влепить ещё одну. Я держу дистанцию, подставляю предплечье. Она почти плачет от бешенства:

– Ты мне всё вернёшь! Все годы, всю душу – всё мне отдашь! Я тебя достану!

– Хватит, – тихо говорю. – Уходи. Прошу.

На миг она затихает. Дышит часто. Чёрная тушь размазалась по щекам. Плечи подрагивают. Сейчас она какая-то хрупкая, надломленная.

Мне почти жаль её. Почти.

В памяти всплывает другая Лена – та, что смеялась, когда мы жарили шашлыки на озере. Та, что целовала меня по утрам. Как далеко теперь тот образ.

– Лена… – начинаю устало.

Но она не слышит. Резко оборачивается к толпе:

– Чего вылупились?! Шоу окончено!

И мне напоследок:

– Это тебе так не пройдёт, понял?

Отпихивает кого-то локтем и исчезает.

Спектакль заканчивается так же внезапно, как начался. Шум рынка постепенно возвращается. Я стою, облокотившись на прилавок, и пытаюсь прийти в себя.

– Вам помощь не нужна?

Та самая девушка. Так и не ушла.

– Нет, – сипло. Откашливаюсь. – Всё хорошо.

Она мне не верит, вижу по глазам. Но не задаёт лишних вопросов. Опускается, подбирает мой нож с пола, осторожно кладёт на прилавок.

Наши взгляды встречаются. Её взгляд тёплый, участливый. А мне сказать нечего.

– Берегите себя, – тихо добавляет она и уходит.

Беречь себя… Звучит почти смешно.

Опускаюсь на табурет, трогаю языком разбитую губу. Солоноватый привкус. Кажется, ушиб поясницу о витрину. Переживу.

Хуже другое: внутри будто выжгли всё человеческое. Осталась пустота и зола. Минуту назад кипел эмоциями, а сейчас – ничего. Только усталость тяжёлым комом под рёбрами.

Бросаю взгляд на часы. Рабочий день не окончен, но торговать уже нет сил. Все видели представление. Вряд ли кто захочет покупать у взбесившегося мясника.

Закрываю лавку. А в голове сверлит мысль: это только начало. Сегодня она хотела крови – и явно не успокоится, пока не допьёт мою до дна.

Глава 2. Новый день

Утро встречает тишиной и тупой болью в каждом суставе. Просыпаюсь на диване – так и отключился вечером, не раздеваясь. Спина простреливает, на губе засохла корка. Во рту медный привкус, как от монетки. Кровь. Ах да, вчера же прикусил губу.

Отличное начало дня.

Поднимаюсь, потираю щеку. От удара остался бледный след. Кожа припухла. До свадьбы заживёт – криво усмехаюсь своему отражению в тёмном экране телевизора. В настоящее зеркало смотреть не хочу.

В квартире прохладно и пусто. Ни шума, ни запахов – одна сырость бетона. Живу один уже пару месяцев. С тех пор, как окончательно разъехались с Еленой.

Собираю с пола куртку, проверяю карманы. Ключи, телефон – на месте. Пока ставлю чайник, пролистываю мессенджер. Ни одного сообщения. Когда-то по утрам телефон разрывался от её звонков – требовала молока по дороге или просто контроля ради. Сейчас – тишина.

Пожалуй, даже спокойнее так.

На работу выхожу пораньше. Рынок встречает привычным гулом. Продавцы открывают павильоны, громыхают ставнями, переговариваются. Кто-то смеётся. Меня это злит и радует одновременно. Жизнь идёт своим чередом. Значит, и я смогу.

Открываю павильон, включаю свет. Блеклый неон вспыхивает под потолком. Всё на месте. Только витрина треснула вчера – по углу пошла трещина.

Мою руки, натягиваю фартук. Впереди несколько часов монотонной работы. Каждый рубленый кусок мяса – минус одна дурная мысль в голове. По крайней мере, раньше так было.

– Здравствуйте… Можно?

Тихий женский голос заставляет вздрогнуть сильнее, чем вчерашний крик. Оборачиваюсь – там стоит она. Та самая девушка.

При дневном свете наконец её разглядываю: лет около тридцати, тёмно-русые волосы под вязаной шапочкой, светлый пуховик, знакомая авоська.

– Здравствуйте.

Сердце дёргается. Не ожидал её снова увидеть. Неловкая пауза. Она смотрит сочувственно и смущённо.

– Мне вчера неудобно вышло, – бормочу.

Она качает головой:

– Вы не виноваты. Мне так жаль, что вам пришлось через это пройти…

– Спасибо. И извините, что вы это видели.

Она мягко улыбается:

– Не надо извиняться. Я просто хотела узнать… с вами всё в порядке?

От её простого участия меня чуть не ведёт в сторону. Я столько дней провёл в одиночку, варясь в собственном гневе, что почти забыл – каково это, когда кто-то переживает за тебя. Искренне, а не из любопытства.

– Всё нормально. То есть… бывает и хуже.

Мы оба понимаем, что вру. Она опускает глаза на мой халат, где остались следы вчерашней возни.

– У вас губа разбита. Обработать надо, а то воспалится.

Провожу языком по порезу. Щиплет.

– Да уж. Не дошёл до аптечки.

Она уверенно лезет в авоську:

– У меня есть с собой…

Достаёт флакон перекиси и ватные диски. Протягивает:

– Давайте, я помогу.

Машинально склоняюсь вперёд. Её рука легко касается моего подбородка, приподнимая лицо к свету. Замираю. Прямо перед носом – тонкие аккуратные пальцы. Пахнут ромашкой. На запястье следы муки – она что-то пекла с утра. Эта домашняя деталь сбивает с толку.

– Щипать будет, – предупреждает и прижимает к ране смоченный диск.

Морщусь. Перекись сразу пенится. Но сильнее жжёт от сознания, что незнакомая женщина хлопочет надо мной, как мать над ребёнком. Неловко. И приятно.

– Терпимо?

– Всё нормально. Спасибо… э-э-э…

– Наталья. Можно просто Наташа. А вас зовут Алексей, верно? Слышала вчера.

– Алексей. Жаль, что при таких обстоятельствах…

– Бывшая жена?

– Ага. Прости… Простите за этот спектакль. Она не всегда была такой.

Наталья смотрит изучающе. Мне не верится, что стою и объясняюсь перед незнакомкой. Но слова сами льются.

– У нас сейчас тяжёлый развод. Она переживает… мягко скажем.

– Понимаю.

И кажется, действительно понимает. Ни осуждения, ни страха – только сочувствие.

Замечаю на её щеке крохотный шрамик – тонкая белая черта от скулы к уху. Старый след. Наташа перехватывает мой взгляд, смущённо поправляет прядь, прикрывая щёку.

Первой тишину нарушает она:

– Знаете… Может, вам следует отвлечься? Хоть часок отдохнуть. Вы вчера столько всего пережили. Вам нельзя перенапрягаться.

Усмехаюсь:

– Работа сама себя не сделает. Да и что дома делать? Стены давят. Лучше уж здесь.

Она не сдаётся:

– Но всё же… Сегодня вечером вы свободны?

Поднимаю брови. Не ожидал такой решимости.

– Наверное. А что предлагаете?

– Я готовлю потрясающий борщ, – выпаливает она и смущённо смеётся. – Звучит как дешёвое приглашение, да? Просто… Мне кажется, вам нужно нормально поужинать. Не обижайтесь, но вы выглядите усталым.

– Есть немного.

Расплываюсь в улыбке. От мысли о домашнем ужине внутри разливается тёплый свет. Когда в последний раз кто-то заботился обо мне?

– Борщ – это серьёзно. От такого грех отказываться.