– Но ведь тогда бы я не смог наблюдать все это! Видите, как они растут? Как сопротивляются лечению?

Мира нервно улыбнулась ему, он улыбнулся в ответ. От него укрылось, как она сжала кулаки, от меня – нет. Она не могла понять, что иногда полное сосредоточение на любимом деле – последнее убежище от страха смерти.

– Вам удалось определить, чем вызван рост? – уточнил я.

– Скоростная генетическая мутация. Необратимая, увы.

Был у меня такой вариант… Я просто надеялся, что он не подтвердится, потому что это делает ситуацию совсем уж паршивой.

Что у нас получается в сухом остатке?

На станцию налетает некий сгусток энергии – назовем это пока так, потому что исходный объект никто не видел. Судя по пятну кристаллов, он изначально был невелик. Он врезается в «Виа Феррату», оставляет на поверхности осадок, излучение же проходит дальше. Оно относительно слабое, потому что не распространяется по станции, полностью угасает на уровне одного лишь зала, да еще и не самого большого. Конечно, чтобы утверждать это уверенно, нужно провести полное обследование людей, находившихся в соседних помещениях. Но пока что никто из них не пропал, да и странностей в их поведении не было, поэтому по умолчанию примем, что они не пострадали.

Зато пострадали те, кто был в том зале. Излучение изменило их, привело их организм в совершенно непригодное для долгой жизни состояние. Мозг начал сам в себе выращивать опухоли, ну а уже эти опухоли влияли на все остальное. Изменения в поведении, неожиданные решения, агрессия или, наоборот, апатия, как у Аниссы Мерлис – это все довольно типичная клиническая картина.

– Так значит, лечения нет? – спросила Мира.

– На нынешнем этапе? Нет, конечно! Вы посмотрите, масса опухолей уже больше массы оставшихся тканей мозга! – невесело, нервно рассмеялся Бенье. Но почти сразу он посерьезнел: – Нет, меня уже не спасти, но в целом, варианты есть. Все зависит от дозы облучения и скорости реакции на него.

– Вы думали о чем-то конкретном? – тут даже я не смог скрыть удивление.

Бенье умирал – и знал об этом давно. А это шок для любого живого существа, при котором даже здоровый разум поддается панике. Что можно придумать в таком состоянии?

Как оказалось, многое.

– Да, – твердо произнес Бенье. – И я считаю, что в первые полчаса, максимум – час после облучения, до того, как мозг начнет формировать первые опухоли, еще можно что-то изменить. Попробовать ввести сочетание «Цереприла», «Аватраны» и, быть может, еще «Рибапина» – или любого аналога… У меня не было времени подумать над дозой, это я оставляю вам, коллега!

Вот такого я от него не ожидал. Я давным-давно привык к смерти – я же монстр, мне положено. Из-за этого я очень редко сожалел о том, что кому-то суждено покинуть этот мир.

Но о его смерти я сожалел. Потому что схема лечения, которую предложил Бенье, – оказавшийся на грани агонии! – была вполне толковой. Пациент получал мозговой стимулятор, сильнейшее успокоительное и препарат для очистки и оздоровления организма. Мозговая деятельность намеренно замедлялась, организму обеспечивалась пауза, чтобы, говоря условно, вернуться к заводским настройкам. Нечто подобное делали в колониях, сталкиваясь с опасными болезнями, способными повлиять на генетический код человека. Да, здесь это вполне применимо…

Но время все равно становится решающим фактором, и в случае Бенье оно безнадежно упущено.

Думаю, Мира тоже понимала это. Но она, при всех своих недостатках, все равно была хорошим человеком, который не умеет спокойно принимать чужую смерть.

– Должно быть что-то еще! – сказала она. – Облучение, может, лазерная операция…

– Перестаньте, – мягко перебил ее Бенье. – Сейчас в моей крови циркулирует целый коктейль препаратов, поэтому я могу общаться с вами спокойно и без боли. Но как только он перестанет действовать, а случится это очень скоро, вернутся судороги, и мое существование станет не только бессмысленным, но и тяжелым.

– Вы готовы умереть? – уточнил я. Мира бросила на меня возмущенный взгляд, который я легко проигнорировал.

– Да, я… Я для этого сюда пришел. Мне хотелось посмотреть, что происходит, но финал мне давно известен. Вот только… Я планировал сделать все сам и ожидал, что это будет проще. А как дошло до дела… Я понимаю, что не выживу, но не могу себя убить, разве это не забавно?

Нет. Это совсем не забавно, но я все равно улыбнулся ему. Я редко улыбаюсь, однако порой появляются люди, которые заслуживают такое одолжение. Улыбка – это не всегда признак симпатии. Иногда это подтверждение того, что все будет сделано как надо.

Бенье это понял, он теперь смотрел на меня с надеждой:

– Вы сможете сделать это для меня?

– Да.

– Это будет… не больно?

– И быстро, – кивнул я.

– Тогда прошу, коллега… окажите честь.

Я смог бы убить его в любом случае, а уж оборвать жизнь человека, который уже в хирургическом кресле да с обнаженным мозгом… Тут большой сложности нет.

Я подошел ближе, стал прямо за спинкой кресла. Я ожидал, что Мира выйдет, не станет смотреть на это, однако она неожиданно приблизилась к Бенье и взяла его за руку. Он перевел взгляд на нее и улыбнулся чуть шире, искренней – Мира его впечатлила.

– Вы очень красивая женщина, как… – начал было он, а закончить уже не сумел.

Я не позволил ему. Долгие прощания – лишний страх, я знал, как покончить со всем за долю секунды. Один удар скальпелем компьютерного хирурга в нужный участок с правильной силой – и все, глаза еще открыты, но уже стекленеют… Бенье умер, глядя на красивую женщину, которая ему искренне понравилась. Это лучше, чем размышлять о финале пути при нарастающих судорогах.

Для Бенье Руиса все закончилось. А для нас… нет, не только началось, но все же нашей жизни предстояло стать намного сложнее.

* * *

Сатурио не сомневался, что освобождение Рино де Бернарди станет лишь вопросом времени – и не смог скрыть своего удивления, когда оказалось, что никто пилота выпускать не собирался, равно как и возобновлять полноценное расследование. Смерть лаборантки признали самоубийством, вызванным временным помешательством, и сочли, что этого достаточно. Даже при том, что экипаж любой исследовательской миссии перед полетом проходит тщательную проверку здоровья, в том числе и психического! Получается, несколько недель назад с Аниссой все было в порядке, а уже на борту она в девичьем капризе решила примкнуть к грибам?

Естественно, принимать такое Сатурио не собирался. Он сразу же направился к кабинету отца, игнорируя насмешливые взгляды братьев и сестер.

– Почему он все еще подозреваемый? – Сатурио мог гордиться тем, что голос звучал ровно. Гнев, привычный для кочевников, уже полыхал в полную силу.

– Потому что нет оснований не считать его подозреваемым, – отозвался отец, не отрываясь от просмотра каких-то отчетов на экране компьютеров. – То, что лаборантка покончила с собой, не отменяет того, что Бернарди убил ветеринара и свою начальницу. Это не связанные между собой преступления.

– А то, что исчезли еще три человека? Которые связаны лишь тем, что были в одном зале с Аниссой – и Фионой Тамминен, которую якобы убил Бернарди! При том, что самого Бернарди и близко к этому залу не было!

Этот пилот не был другом Сатурио. Бернарди ему даже не нравился! Однако Сатурио слишком хорошо понимал: проблема, на которую закрыли глаза, не исчезнет сама собой. Она разрастется, и невозможно предсказать, как она проявит себя в следующий раз.

Отто Барретт наверняка понимал это, он и сам много лет работал в полиции. Но поступать правильно отец почему-то не спешил.

– Разве я ограничиваю тебя в действиях? – поинтересовался он. – Нет, и я даже не даю тебе новые задания. Ты свободен, разбирайся.

– Да, но… Я все равно не смогу сделать один столько, сколько сделали бы мы все вместе!

– Может быть, но спешки нет, и иногда вред от какого-нибудь решения перевешивает пользу, не забывай об этом.

– Что ты имеешь в виду? – растерялся Сатурио.

– Вспомни, какие настроения распространялись по станции, когда стало известно об убийстве, а подозреваемых еще не было. Мы заперты в изолированной посудине очень далеко от дома. Так далеко, что дома для нас пока не существует. Теперь представь, что будет, если здесь начнется паника – с учетом того, что большую часть команды составляют заключенные.

– И что? Мы дадим им подсадного подозреваемого при том, что настоящий может напасть в любой момент?

– Еще раз: невиновность Бернарди не доказана, – жестко повторил Отто. – Но даже если убийца не он, тот, кто сделал это с ветеринаром, не может считаться абсолютной угрозой для всех. Он убил человека в момент уязвимости, указаний на особую физическую силу или оружие массового поражения нет. Он менее опасен, чем паника. Так что ищи его, если угодно, но не вмешивайся в мои дела.

Забавно даже… Его братья и сестры уже сорвались бы, позволили себе хоть какое-то проявление гнева. Не напали бы на отца, нет, они слишком любят его для этого. Но скрыть природу кочевников не так-то просто!

А вот Сатурио это удавалось, он и теперь вел себя как человек. Однако отец вместо того, чтобы гордиться этим, почему-то воспринимал смирение как признак слабости. Или Сатурио так казалось…

Сходить с выбранного пути кочевник все равно не собирался. Он не стал приглашать никого из братьев в напарники, но взял из полицейского хранилища АЗУ – робота, похожего на крупного металлического пса. Такие машины разрабатывались специально для помощи в расследованиях и обладали минимальным набором необходимого оборудования.

Проводить повторный допрос Бернарди Сатурио не планировал, это было бессмысленно, пилот действительно ничего не знал. Дело Аниссы Мерлис тоже оказалось тупиком: медики уже подтвердили, что она покончила с собой, да и на ее прощальном видео не было ни намека на посторонних.

Так ведь оставались еще трое пропавших! Пилот Гектор Карлин. Психолог Бенье Руис. Заместитель начальника технического отдела в подразделении пилотов Фиона Тамминен, якобы убитая Бернарди. Все трое отключили личные датчики, обнаружить их компьютер не мог.

После недолгих размышлений Сатурио решил сосредоточиться на Фионе и Гекторе. С психологом все непонятно, он может быть где угодно, но вряд ли он опасен: в личном деле сказано, что физическая подготовка у него ничтожная, такой можно пренебречь. А вот Фиона и Гектор – военные, да и потом, оба они связаны с Бернарди.

Именно за эту связь и собирался держаться Сатурио. Он в компании АЗУ направился к ангару, в котором ждали своего часа истребители. Кочевник работал на многих станциях и знал, что пилоты порой отличаются необъяснимой любовью к машинам. И если у Гектора возникли проблемы, если он был ранен или совершил преступление, где бы он укрылся? В комнате, которую назначило ему руководство и которая для него ничего не значила? Или в боевой машине, которую он мог воспринимать чуть ли не как друга?

Догадка была слабая, Сатурио такие не любил, он предпочитал работать с более убедительными уликами. Но первое подтверждение того, что интуиция его не подвела, кочевник получил, едва переступив порог ангара.

В воздухе пахло кровью и, совсем немного, тлением. Запахи были слабыми, фильтры работали отлично, и человек вряд ли заметил бы что-то. Но Сатурио человеком не был, и он, в отличие от многих представителей своего вида, не заблуждался на этот счет. Он сделал глубокий вдох и убедился, что не ошибся.

– Полиция! – громко произнес он. – Любой, кто здесь находится, должен немедленно выйти на центральную площадку ангара, это приказ!