– Поэтому, даже с учетом этой информации, – подытожил Пейнтер, – вина Михайловой еще не доказана. Требуется установить, какое отношение к взрывам имеет она. И все-таки мы прекрасно понимаем, что мотив нанести нам удар у нее есть.

– Что насчет возможности? – спросил Монк. – Есть какие-либо свидетельства того, что во время теракта Валентина находилась в Вашингтоне?

– Никаких, – ответила Кэт. – Если она и наведалась сюда, то хорошо замела за собой следы. Проблема в том, что террорист, заложивший эти взрывные устройства, знал, как оставаться невидимым.

– К тому же, – добавил Пейнтер, – в работе восьми камер наблюдения на Национальной аллее фиксировались сбои. Такое случается время от времени, и все-таки есть все основания считать, что камеры были умышленно выведены из строя. Нам известно, что в распоряжении Михайловой множество самых разных средств, и при этом она не связана ограничениями и запретами, с которыми приходится иметь дело нам.

– Итак, возможность нанести нам удар у нее была, – выдохнул Монк.

Кэт кивнула.

– Поскольку в комплексе проводились ремонтные работы, он был по сути дела выпотрошен, и многие камеры видеонаблюдения, расположенные внутри, не работали. Это давало Валентине идеальную возможность нанести удар. Разумеется, если это действительно была она.

– Да перестань! – вскочила с места Сейхан, опрокидывая свой стул. – Это была Валя!

Грей попытался усадить ее на место, но она стряхнула с себя его руку и принялась расхаживать по кабинету.

– Всем нам прекрасно известно, что это Михайлова! Мы с самого начала подозревали это!

– Совершенно верно. – Пейнтер поднял руку, успокаивая Сейхан. – И я предпринял соответствующие действия. Как я уже говорил, есть кое-какие детали, которыми я не поделился ни с кем, даже с вами.

– И какие же? – спросил Грей.

За Пейнтера ответила Кэт:

– Еще в самом начале я составила список наиболее вероятных подозреваемых, и Михайлова значилась в нем на первой строчке. После теракта я связалась с различными разведывательными ведомствами, как у нас в стране, так и за границей. И хотя сама Михайлова остается призраком, ее сообщники, рядовые боевики и связные нам известны, и мы можем отслеживать действия ее организации – не в мельчайших подробностях, но все же в достаточной степени, чтобы определить общее направление.

– И?.. – нетерпеливо спросила Сейхан. – Выкладывай! Перестань ходить вокруг да около!

– Мы предположили, что сразу же после теракта Михайлова спешно возвратилась в Восточную Европу, возможно, в Россию, чтобы на время залечь на дно. Также мы полагаем, что именно там она устроила свою штаб-квартиру. В конце концов, это ведь ее родина.

– Ее и ее брата, – напомнила Сейхан.

В кабинете наступила тишина. Слова Сейхан напомнили собравшимся о том, что корни ненависти Михайловой гораздо глубже, чем просто обида за ущемленные честолюбивые устремления. Был еще один человек, носивший на своем лице вторую половину того черного коловрата, только на правой щеке и лбу, – брат-близнец Валентины. Четыре года назад Антон Михайлов был убит в ходе операции, которую проводила «Сигма». Он погиб, помогая отряду.

И тем не менее Сейхан знала, кого винила Валентина в смерти своего брата.

Грей кашлянул.

– Если Михайлова укрылась в России, добраться до нее будет очень непросто, особенно с учетом нынешнего политического климата.

– Возможно, – согласился Пейнтер, – но, подозревая, с кем мы можем иметь дело, я заранее предпринял кое-какие шаги.

– Что вы хотите сказать? – спросила Сейхан.

Однако прежде чем директор Кроу успел ответить, за дверью послышался шум.

В кабинет ворвался Джейсон Картер.

– У нас проблема!

3

10 мая, 23:30 по Московскому поясному времени

Северодвинск, Архангельская область

Капитан первого ранга, начальник военно-морской базы на Белом море Сергей Туров ждал приказа. Из его кабинета открывался панорамный вид на три причала, виднеющихся сквозь ледяной туман морозной ночи.

Туров испытывал нарастающее раздражение. Это было написано у него на лице: серо-голубые глаза оставались прищурены, лоб избороздили глубокие складки. Волосы капитана первого ранга стали пепельно-белыми. Он был в черном наглаженном морском мундире. Форменная фуражка лежала на столе у него за спиной.

На протяжении последних семи лет база находилась под командованием Турова. Он начинал свою службу на флоте штурманом в бригаде подводных лодок Северного флота. Отказавшись от надежд завести дом и семью, Туров полностью посвятил себя карьере – сначала в Советском Союзе, затем в возникшей на его обломках России.

«И посмотрите, чего мне удалось достичь!»

Под его началом военно-морская база на берегу Белого моря словно обрела второе дыхание. Когда Туров только вступил в командование, десятки подводных лодок и надводных кораблей теснились у двух причалов. При Турове был построен третий причал; также он руководил испытаниями боевого корабля ледокольного класса, плавающих бронетранспортеров и новых локаторов. Однако одним железом дело не ограничивалось. Значительную часть территории базы в настоящий момент занимал полигон арктической бригады морской пехоты, состоящей из закаленных бойцов, способных действовать в снегах холодного Заполярья.

«Это все моя заслуга!»

Однако вместо чувства удовлетворения Туров испытывал горькую обиду. Его деятельность не была оценена должным образом. Его предшественник на посту начальника военно-морской базы быстро пошел на повышение и, меньше чем через четыре года произведенный в вице-адмиралы, был назначен командующим Северным флотом.

«Ну а я прозябаю здесь…»

И Туров понимал, в чем причина.

Четыре года назад летом он принимал участие в масштабных учениях под названием «Океанский щит». Учения проводились на территории нескольких военных баз на северном побережье страны с участием сотен кораблей и трехсот тысяч военнослужащих. Однако в ходе учений техническая неполадка на борту подводной лодки класса «Акула» привели к тому, что субмарина утонула^[25]. Весь ее экипаж погиб. Хотя трагическое происшествие постарались замять, вину за случившееся возложили на Турова – и незаслуженно. За два месяца до учений эта подлодка проходила ремонт в доке на базе, которой он командовал. Туров настаивал на том, чтобы ее не привлекали к участию в учениях, однако вице-адмирал Глазков в категорической форме потребовал, чтобы она вышла в море. Впоследствии свидетельства нежелания Турова выпускать подлодку в море бесследно исчезли из всех официальных документов, повторив судьбу самой субмарины.

Трагедия стала черным пятном на его послужном списке. И все из-за этого мерзавца Глазкова!

Давая выход своим чувствам, капитан первого ранга ударил кулаком по окну. Громко звякнуло о стекло кольцо у него на пальце. Опустив руку, Туров погладил полоску белого золота.

Набрав полную грудь воздуха, он медленно сделал выдох, разглядывая высеченный на кольце геральдический знак – меч, поднятый над крыльями, – и мысленно представил себе надпись, выгравированную на внутренней поверхности кольца.

«Общество Архангел».

Эти два слова таили в себе надежду на светлое будущее. Как для самого Турова, так и для всей России.

«И, возможно, шанс исправить несправедливость».

Стук в дверь вывел Турова из размышлений. В кабинет вошел Олег Ульянов, начальник штаба, его первый заместитель.

– Известия от протоиерея Сычкина, – доложил Ульянов. – Он говорит, что закончил допрос.

Туров поморщился:

– В таком случае давай и мы закончим это дело.

Ульянов, на десять лет моложе его, был суровый великан родом с Урала. Его коротко остриженные светлые волосы скрывал черный берет – напоминание о службе в бригаде морской пехоты. Во время командировки в Сирию Ульянов потерял левую ногу, почти по самое колено. В дальнейшем, после реабилитации он окончил Арктический морской институт в Архангельске по специальности геология.

Однако объединяла их с Туровым не только работа. Связывающие их узы были гораздо прочнее, свидетельство чего сияло белым золотом на левой руке Ульянова. Именно он ввел своего друга в общество «Архангел», которое к тому времени уже легко открывало двери сильных мира сего и намеревалось добиться большего.

Похлопав друга по плечу, Туров крепко пожал ему руку и снял с вешалки пальто и меховую ушанку. Ульянов уже надел поверх военно-морской формы теплую шерстяную куртку. Выйдя из кабинета, они направились к лифту.

– Сычкин не говорил, удалось ли ему добиться желаемого? – спросил Туров, когда за ними закрылись двери кабины.

– Нет. Он только сказал, что хочет поделиться с тобой чем-то очень важным.

Туров нахмурился.

«Что это может быть?»

23:55

Выйдя из штаба базы, Туров почувствовал, как холодный ветер с моря проник ему под меховое пальто. Легкие наполнились солеными льдинками. Хотя весна была уже в разгаре, температура воздуха оставалась отрицательной, резко понижаясь с заходом солнца.

Туров и Ульянов спешили по темным улицам, ежась от холода. Они быстро подошли к зданию, освещенному мерцающими огнями газовых фонарей. В отличие от утилитарного здания штаба базы из стекла и бетона, это строение было сложено из камня, с окнами из стекла в свинцовых переплетах, с массивными сосновыми подоконниками. Высоко вверх поднимался деревянный купол, увенчанный православным крестом.

Это был храм Святого Причастия. Он стоял на этом месте уже больше ста лет. В советское время здание переоборудовали в тюрьму, но теперь оно снова стало местом поклонения богу, хотя на окнах по-прежнему оставались стальные решетки.

Поднявшись по каменным ступеням, друзья толкнули массивную деревянную дверь и оказались в полумраке притвора. Впереди, в противоположном конце нефа, горели толстые свечи, испуская теплый свет, отражающийся от богатой золотой отделки алтаря. Заново отштукатуренные стены были покрыты свежими фресками, в свете свечей до сих пор казавшимися сырыми.

Туров нахмурился, мысленно осуждая то, сколько средств было потрачено на восстановление церкви. Впрочем, нынешнее высшее руководство России считало возрождение Русской православной церкви своей первоочередной задачей. Церкви предстояло сыграть важную роль в духовном преображении страны, укреплении национального самосознания – или, как заявляли циники, в возвращении России к теократическим ценностям царской эпохи.

– Наверное, протоиерей до сих пор остается внизу, – сказал Ульянов, подводя Турова к лестнице слева.

Друзья спустились в подземелье. В то время как всему тому, что находилось над землей, было возвращено прежнее величие, подземелье по-прежнему упрямо цеплялось за свои советские корни. Каменные стены оставались голыми. Коридор освещался холодными люминесцентными лампами. Вдоль с обеих сторон тянулись камеры, запертые массивными железными дверями. Как и внешний вид, назначение подземелья осталось тем же, что и в советское время.

Здесь по-прежнему находилась тюрьма, и Церковь не видела причин изменять такое положение дел. Для Турова это была темная сторона возрожденного православия, которую оно тщательно скрывало от окружающего мира. Слово Церкви стало абсолютной истиной. Инакомыслие не допускалось. Задавать вопросы позволялось только Церкви.

«С чем мы имеем дело сегодня».

Когда Туров спускался в подземелье в предыдущий раз, коридор оглашался хором криков, проникнутых болью. Сейчас же здесь царила могильная тишина.

Ульянов провел своего спутника к двери в конце коридора. Дверь была приоткрыта, и в коридор проникал дрожащий свет свечей. Ульянов толкнул ее, пропуская Турова вперед.

С трудом сглотнув комок в горле, тот расправил плечи и шагнул в комнату.