Чони вздрогнула. Она словно собственной кожей ощутила холод и темноту той ночи, когда двенадцатилетнюю Кымнам выгнали на улицу.

– Почему нет? На этом ноготке у нас распустится самый красивый цветок.

Она чуть капнула белый лак на бугристую, словно кожа слона, поверхность мертвого ногтя и разгладила кисточкой. А сверху добавила желтого цвета. Получилась полевая ромашка.

– О, да это же яичница? Ха-ха-ха!

– Вообще-то ромашка. Хотя… и правда, похоже на яичницу!

– Ну просто экселлент! У хозяйки «Изумительного ланча» на пальцах ног растут яичницы!

Видя радость на лице Кымнам, Чони улыбнулась и спросила:

– Вам нравится?

– Очень гуд!^[57] Ох, а времени-то уже… Пора созвониться с моей Мунчжон. Сможешь на левой ноге сделать уже после того, как поговорю?

– Конечно. Пообщайтесь с дочкой и приходите.

Глядя на то, как каждую ночь Кымнам со счастливым лицом уходит поговорить с дочерью, Чони даже завидовала Мунчжон. Хотя она никогда не видела эту женщину, но одно слово «дочь» вызывало мучительное желание испытать, каково это – когда тебя называют так.

Но сегодня Мунчжон не взяла трубку. Обычно в это время она уже возвращалась из мастерской, созванивалась с мамой и учила ее английскому. Кымнам в свою очередь ворчала на Мунчжон, что та похудела и выпытывала, какие закуски она готовит к рису. Теперь же Кымнам нажала красную кнопку на экране планшета, завершая звонок. Стало ясно, что сегодня дочь уже не ответит. В последнее время такое случалось все чаще.

«Может, сильно занята? Но это даже хорошо. Видимо, пришло вдохновение рисовать».

Слегка надув губы, Кымнам снова присела рядом с Чони:

– Видимо, занята. В последнее время вся в бизи мод^[58].

– Так хочется увидеть вашу дочь. Мне кажется, она очень хорошая.

– Моя Мунчжон? Она вообще не бывает в Корее. Совсем американизировалась, – пожаловалась Кымнам обиженным тоном.

Однако, несмотря на ворчание, Кымнам гордилась дочерью, которая все-таки стала художником, осуществив давнюю мечту своей мамы.

Кымнам легла в кровать, высунула из-под шелестящего хлопкового одеяла ноги и, взглянув на них, пошевелила пальцами, на которых весело желтели яичные цветочки. Душа пела.

«Все-таки как здорово уметь рисовать!» – успела подумать Кымнам, прежде чем провалилась в сон.

Для Чони и малышки она выделила отдельную комнату, которая стала их уютным гнездышком. Раньше это было пространством для хобби, где Кымнам пыталась играть на укулеле, рисовала масляной пастелью и учила английский. Ей хотелось восполнить упущенное в молодости, поэтому она твердо решила выделить целую комнату для увлечений, которые ждали своего часа.

С тех пор как Чони поселилась у Кымнам, она ежедневно слышала рассказы про ее дочку Мунчжон, но про мужа госпожа Чон не обмолвилась ни разу. Возможно, и ей встретился недостойный человек. Боясь разбередить старую рану, Чони ничего не спрашивала об этом.

Она повернулась к белой стене, на которой Кымнам нарисовала яблоню. Несмотря на шорохи рядом, дочка спала крепко. Чони тихонько вздохнула и снова перевернулась. Приближался день суда, и на душе становилось все тревожнее. Она даже подумывала, не сбежать ли снова, но, прожив рядом с Кымнам какое-то время, Чони научилась одной важной вещи: смело смотреть в лицо трудностям. Убегая от проблем, ты лишь заставляешь жизнь подкидывать их тебе по второму и третьему кругу.

Чони повернулась к Тыль и съежилась. Рефлекс Моро^[59] у малышки уже исчез, поэтому она продолжила мирно спать, задрав ручки вверх, и Чони мягко похлопала ее по груди. А затем прошептала, словно обращаясь к кому-то:

– Умоляю, пожалуйста… Сделайте так, чтобы мы больше никогда не расставались.

В эту секунду ей хотелось верить в то, что Бог существует и что он услышит ее молитву. Кто-то сказал, что Бог создал мам, потому что не успевал следить за всем самостоятельно. Но у Чони мамы не было, поэтому она посчитала, что может попросить для себя в этой жизни хотя бы одно маленькое чудо. Размышляя об этом, она взглянула в сторону комнаты напротив, где спала Кымнам. Что, если Бог послал ей эту добрую женщину вместо мамы? Чони слабо улыбнулась и уснула, прижавшись к дочке.

Ее сладкий сон прервал звук захлопнувшейся двери. Пошел уже второй час ночи. Может, послышалось? Еще не время идти на рынок. Вряд ли бабуля куда-то вышла… Чони снова закрыла глаза, как вдруг ее телефон завибрировал.

Кто бы это мог написать мне в столь поздний час? Может… Ынсок?! Чони схватила телефон и села. Это был незнакомый номер, но ей хватило одного взгляда на сообщение, чтобы понять, кто это.

«Эй, О Чони. Как там наш ребенок? Давай-ка встретимся. Где ты? Неподалеку от Хэхвадона, да ведь?»

«Слышал, ты сдалась добровольно? Чего не обсудила со мной?»

«Район у вас маленький. Стоит немного расспросить – сразу найду и тебя, и дочь».

«Если не хочешь, чтоб тебя, как собаку, тащили насильно, сама позвонишь мне».

Сообщения приходили одно за другим. Это был отец Тыль. У Чони перехватило дыхание. Тело пронзила боль, словно ее ткнули чем-то острым. Телефон выпал из дрожащих рук.

Вскоре после того, как Чони родила, ее сим-карту заблокировали за неуплату. И она пару раз звонила этому типу с телефона мотеля, чтобы выяснить, что он натворил с ее именной печатью. Однако, едва услышав ее голос, тот сразу бросал трубку.

Видимо, не так давно хозяйка мотеля сообщила ему, что Чони вернула ей деньги. И отец Тыль сделал вывод, что мать с ребенком обитают где-то неподалеку.

Руки продолжали трястись. Что же ему ответить? Словно почувствовав тревогу матери, Тыль заелозила ручками под пеленкой. Чони аккуратно взяла их и сложила друг на друга.

– Бип-бип, машинка наша в небо улетает. Бип-бип, она до радуги добраться помогает…

Вскоре выяснилось, что отец Тыль опять кого-то обманул и на него заводили дело. Но Чони уже дала показания, и теперь то, что он использовал для своих махинаций чужую печать и регистрационную карту, стало отягчающим обстоятельством. Потому-то он и связался с ней первым, хотя до этого игнорировал любые звонки.

Он пытался заставить Чони дать ложные показания. Угрожал, что иначе отберет дочь. И сделает все, чтобы та жила еще хуже, чем ее мать.

Едва услышав в телефонной трубке его голос, Чони задрожала всем телом. Но теперь это была уже не та дрожь, что обуяла ее после первых сообщений. Страх пропал без следа, теперь в ней кипела злость. Как у него язык повернулся? Да, это ее дочь, но ведь и его тоже!

– Чони, вотс зе проблем?^[60] – обеспокоенно поинтересовалась Кымнам, заметив грозные молнии в глазах девушки. – Ты говорила, что пойдешь в банк, что-то пошло не так?

– А, нет-нет. Все хорошо, – ответила Чони, протирая витрину в зале.

– И все же с тобой что-то не то. Сегодня ты очень странно себя ведешь. Грустишь, что мистер Доставщик не приехал?

– Нет, это тут ни при чем.

– Волнуешься из-за суда, который уже почти через две недели? Зачем я вообще спросила. Ступид^[61]. Конечно же, ты с утра до вечера только об этом и думаешь. И все-таки хочется тебе напомнить: не переживай из-за того, что еще не произошло. Не трать энергию понапрасну. Ты знаешь: каким бы ни был итог, я позабочусь о Тыль.

– Спасибо вам. Большое спасибо. Но не волнуйтесь за меня. Все в порядке, я держусь.

– Одри, – обратилась вдруг Кымнам к малютке, которая сидела на деревянном стульчике и играла с бумажным стаканом. – Юо мазе^[62] правда окей?

Тыль заливисто рассмеялась, обнажив маленькие нижние зубки, которые прорезались совсем недавно. Этот мерзавец не может ее отнять. Забери он Тыль, и ее судьба будет предрешена.

Чони дернула головой, словно отгоняя страшное видение.

Кымнам снова взглянула на Чони. И без расспросов стало понятно: та что-то недоговаривает…

Началась вечерняя продажа. Как только перерыв закончился, двери «Изумительного ланча» открыли для клиентов.

Динь-дилинь! – раздался звон, легко взлетевший в небо, словно выпрыгнувшая из воды рыбка-колокольчик.

– Добро пожаловать, «Изумительный ланч» приветствует вас!

Но не успела Чони закончить фразу, как ее перебил знакомый голос хозяйки мотеля, которая по-прежнему носила красный маникюр.

– Ого! Дак ты… здесь была?

Едва увидев эту женщину, Чони вспомнила лицо того типа, что искал их с дочерью.

– И ребенок с тобой. Глядите-ка, уже нижние зубки прорезались? Ты работаешь здесь? Поэтому смогла расплатиться со мной? А я уж было думала, ты ребенка продала, ха-ха!

– Эм…

– Да я к чему. Вчера он опять приходил! Хахаль твой. Все выспрашивал: знаю ли я, где ты. Совсем замучил меня своими расспросами и психами. Пристал, как зараза! Дак я могу ему сообщить, что ты здесь? – хитро улыбнулась хозяйка мотеля, словно наслаждаясь тем, что разузнала чужую тайну.

Чони склонила голову и чуть покачала ею из стороны в сторону. Попросить женщину сделать вид, что не видела ее? Как же ей не хотелось доставлять беспокойство этому магазину. Но тут из кухни вышла Кымнам, держа в руках стальную миску, наполненную солью. И бросила горсть прямо в наглую дамочку^[63]. Женщина вскинула руки с ярким маникюром, едва успев закрыть ими лицо.

– Эй, бабуля, ты чего творишь?! Чего солью кидаешься? Да еще в клиента, который сам к тебе пришел, потому что у вас, видите ли, нет доставки!

– Бабуля? Какая я тебе бабуля? Зови меня «госпожа»! Ах ты, паршивка, говоришь, ребенка продала? А ты бы продала свою плоть? Продала свою кровь? А кости? Только захочешь жить красиво и благородно, как какая-то баба базарная приходит и провоцирует.

Динь-дилинь! – снова звякнул дверной колокольчик, и дверь открылась. На пороге показался Ынсок, который снова привез ровно одну упаковку яиц.

– Госпожа Чон, что у вас случилось? – встревоженно спросил Ынсок, поставив яйца прямо на пол и подойдя к Кымнам.

– Значит, отец ребенка будет заявляться ко мне, дебоширить, возмущаться, а я терпи?! Мне-то за что страдать?

Догадавшись обо всем, Ынсок невольно покосился на Чони, но тут же отвел глаза, посмотрев в сторону кассы. Это было проявление заботы и уважения к Чони, которой в этот момент явно не хотелось ловить на себе чужие взгляды.

– Я вытерпела и то, что ты тайно рожала у меня в мотеле, и то, что ребенок твой вечно ревел, а клиенты разбегались. Разве не так? Давай, скажи что-нибудь, чего воды в рот набрала? И к тому же хотя пару дней назад я и получила от тебя долг, но все же, когда ты съезжала, я не требовала немедленно выложить сто девяносто тысяч. Спокойно отпустила тебя. Разве не я должна тут солью разбрасываться?

Когда женщина начала кричать, Тыль заплакала, демонстрируя всем свои крохотные, но хорошо заметные молочные зубы. Ынсок тут же подбежал и обнял малышку.

Чони словно окаменела. Перед глазами так и стояло лицо того мужчины: его уложенные воском волосы и запах одеколона «Шанель». Она зажмурилась.

Казалось, теперь это дело времени. Пройдет пара дней, и этот тип появится на пороге «Изумительного ланча». Чони охватила паника.

Закончив с делами на кухне, Кымнам вышла в зал. Она посмотрела на Чони, которая протирала опустевшую после вечерней продажи витрину. Затем Кымнам присела и подняла с пола щепотку брошенной ранее соли. Она так старалась откормить эту бедную девочку, но только та начала набирать вес, как снова похудела прямо на глазах.