Голос прозвучал тихо, но в мертвенной тишине зала слово разнеслось как выстрел. Алевтина заметила, как дрогнули плечи отца, мать прикрыла глаза, словно от боли, Варя сжала руку Сергея ещё крепче.

– На основании обоюдного согласия сторон объявляю вас мужем и женой.

Регистратор закрыла книгу с глухим стуком.

– Обменяйтесь кольцами в знак союза.

Тучков снова выступил вперёд, достав из кармана бархатную коробочку. Открыв, извлёк два кольца – старинные, тяжёлые, с выгравированными символами, похожими на украшавшие свадебное платье невесты.

– Наденьте кольцо на палец супруга.

Доверенное лицо протягивало одно кольцо Алевтине.

Девушка взяла украшение, оказавшееся неожиданно тяжёлым, будто из металла плотнее золота. Сдерживая дрожь, подошла ближе к гробу и взяла левую руку мертвеца. Пальцы были холодными и жёсткими, с синеватыми ногтями. Надела кольцо на безымянный палец покойника, и показалось, что кожа под кольцом на миг порозовела, словно кровь внезапно прилила к месту касания.

– Теперь ваша очередь.

Михаил Андреевич взял второе кольцо.

Помощник взял левую руку молодой жены. Пальцы Тучкова были такими же холодными, как у мертвеца, от этого прикосновения по спине пробежал ледяной холодок. Душеприказчик надел кольцо на безымянный палец, и Алевтина ощутила странное жжение, словно металл раскалён, хотя оставался холодным.

– Поздравляем молодожёнов!

Регистратор объявила, голос внезапно ожил, с нотками искусственного энтузиазма, что выглядело ещё зловещее на фоне прежней монотонности.

Гости одновременно захлопали, звук больше напоминал механический шум, чем выражение радости. А затем, как по команде, раздался традиционный возглас: – Горько!

Это слово, произнесённое десятками голосов одновременно, прозвучало приговором. Девушка замерла, не веря, что эта часть ритуала тоже будет исполнена.

Тучков подошёл и тихо, но твёрдо сказал: – Это необходимо, Алевтина Брониславовна. Традиция должна быть соблюдена полностью.

Михаил Андреевич взял под локоть и подвёл вплотную к гробу. Теперь лицо покойника находилось прямо перед девушкой – бледное, с закрытыми глазами и странной полуулыбкой.

– Горько! Горько! – продолжали скандировать гости, в голосах слышалось нечто зловещее, почти угрожающее.

Наследница поняла – выбора нет. Закрыв глаза, наклонилась к лицу мертвеца, готовясь к прикосновению к холодной, безжизненной плоти.

Губы соприкоснулись, и первым ощущением была неожиданная теплота. Не успев осознать странность, Алевтина почувствовала, как губы покойника раскрылись, а язык – влажный, упругий, невозможно живой – скользнул в рот. Женщина застыла от ужаса, не в силах отстраниться, пока этот язык медленно, с извращенной чувственностью, прошелся по нёбу, оставляя след холодного огня и вкус, не принадлежащий миру живых.

Девушка отпрянула, не сдержав ужас. Сердце бешено колотилось, к горлу подступила тошнота. Она не сомневалась – это не игра воображения, губы покойника действительно шевельнулись, ощутила физически.

Когда в панике оглядела зал, увидела лишь те же странные полуулыбки. Никто, казалось, не заметил ничего необычного. Продолжали аплодировать, улыбаться, поздравлять друг друга, словно происходящее было нормальным.

Тучков появился рядом, подхватив под руку. Прикосновение вернуло к реальности, выдернув из ступора ужаса.

– Всё хорошо, Алевтина Брониславовна? – спросил с безукоризненной вежливостью, но во взгляде новобрачная заметила нечто новое – понимание, почти соучастие. – Первый поцелуй всегда самый… впечатляющий.

Посмотрев в глаза доверенного лица, увидела ясное послание: "Я знаю, что ты почувствовала. Я знаю, что он ответил на поцелуй. И это только начало".

– Всё… в порядке, – выдавила молодая супруга, пытаясь совладать с дрожью в голосе. – Просто немного волнуюсь.

– Это естественно, – ответил Тучков, тонкие губы изогнулись в подобии улыбки. – Сегодня особенный день. День, когда два мира соединяются.

В этот момент подошёл губернатор Рымарь. Рукопожатие крепкое, улыбка почти искренняя, хотя глаза оставались холодными и оценивающими.

– Поздравляю с бракосочетанием, Алевтина Брониславовна, – произнёс с официальной учтивостью. – Антон Густавович сделал превосходный выбор. Вы… подходите друг другу.

В словах чиновника слышался дополнительный смысл, подтекст, не поддающийся расшифровке. Рымарь говорил так, словно Длиннопёров сам выбрал, а не был мёртвым телом, которому по странному обычаю потребовалась посмертная девушка.

– Благодарю, господин губернатор, – ответила девушка, автоматически включив режим делового общения, выручавший в сложных ситуациях. – Для меня большая честь стать частью семьи Длиннопёровых.

– О, вы стали гораздо большим, чем просто частью семьи, – Рымарь улыбнулся шире, в улыбке промелькнуло хищное выражение. – Вы стали хранительницей традиции. Проводником между мирами. Вратами для…

– Господин губернатор, – мягко прервал Тучков, – думаю, молодой супруге нужно время, чтобы привыкнуть к новому статусу. Все подробности она узнает… постепенно.

Рымарь кивнул, не выказав недовольства вмешательством.

– Конечно, Михаил Андреевич. Всему своё время. – Снова повернулся к Алевтине. – Увидимся на приёме в особняке. Мы ещё поговорим… поближе.

Рымарь отошёл, а Алевтина осталась рядом с Тучковым, чувствуя головокружение. Губы всё ещё горели от странного поцелуя, в ушах звучали слова губернатора: "Проводник между мирами. Врата".

– Что происходит? – тихо спросила доверенное лицо, убедившись в приватности разговора. – Что всё это значит? И почему… почему он…

Девушка не могла произнести вслух ощущенное: почему губы мертвеца шевелились.

Тучков посмотрел долгим, изучающим взглядом.

– Всё идёт по плану, Алевтина Брониславовна, – сказал наконец. – Вы играете роль превосходно. Продолжайте в том же духе, и к концу третьей ночи… – Михаил Андреевич сделал паузу, – получите всё причитающееся. И даже больше.

В этот момент подошла Лидия – бледная, с напряжённым лицом и лихорадочно блестящими глазами.

– Аля, идём, – сказала, беря сестру под руку. – Отец Никодим не любит ждать.

Алевтина позволила увести себя, ощущая странное оцепенение. Платье вдруг стало тяжелее, словно впитало что-то от церемонии, от поцелуя, от момента, когда мёртвые губы ответили на касание.

Оглянувшись последний раз, молодая супруга увидела Тучкова рядом с гробом, положившего руку на плечо мертвеца, что-то шептавшего, наклонившись к самому уху, будто покойник мог услышать.

И в этот миг показалось, что губы Антона Длиннопёрова снова дрогнули – не в улыбке, а в гримасе странного, нечеловеческого удовлетворения.

Церковь святого Николая встретила Алевтину гулким сумраком и запахом воска, смешанного с ладаном. Древние каменные своды, потемневшие от времени, нависали над головой, создавая впечатление входа не в храм, а в пещеру, вырубленную в толще земли. Отец Никодим – седой, высохший старик с глазами, утонувшими в морщинах, – провел обряд венчания с торопливостью, словно опасаясь вмешательства. Всё это время Антон Длиннопёров "сидел" в специальном кресле рядом с невестой, поддерживаемый невидимыми креплениями, создавая иллюзию заинтересованного наблюдения за происходящим. Когда священник завершил обряд и объявил их мужем и женой "до конца времён", Алевтине привиделась тень удовлетворения на лице покойника, словно часть древнего плана успешно осуществилась.

После церемонии процессия автомобилей двинулась к особняку на холме. Новобрачная сидела в первой машине – чёрном лимузине с тонированными стёклами, рядом с Тучковым, молчавшим всю дорогу, смотрящим сквозь стекло с выражением человека, погружённого в сложные расчёты. За ними следовал катафалк – лакированный, с серебряными ручками и венками по бокам – с телом Антона Густавовича. Замыкали процессию автомобили гостей – вереница тёмных седанов, будто эскорт для мертвеца, направляющегося не в могилу, а на свадебный пир.

– Сегодня для вас особенный день.

Михаил Андреевич внезапно заговорил, когда начали подниматься по серпантину к особняку.

– День, когда станете не просто женой, но хранительницей.

– Хранительницей чего?

Алевтина сохраняла спокойствие, несмотря на жжение кольца и странный металлический привкус после поцелуя с мертвецом.

– Границы.

Душеприказчик ответил, и девушка впервые заметила, как глаза собеседника на миг вспыхнули – не отражённым светом, а изнутри, подобно углям, раздуваемым невидимым ветром.

– Границы между мирами, которые сегодня становятся тоньше.

Алевтина хотела расспросить дальше, но машина остановилась у парадного входа. Особняк Длиннопёровых возвышался – пятиэтажное здание из тёмного камня, с колоннами и широкими ступенями, ведущими к массивным дубовым дверям. В свете заката окна пылали, словно наполненные расплавленной медью, и на мгновение показалось, что дом наблюдает – внимательно, оценивающе, словно раздумывая, пропустить ли внутрь.

– Ваше новое владение. Добро пожаловать домой.

Тучков открывал дверь лимузина и протягивал руку.

Алевтина ступила на каменные плиты подъездной дорожки, и свадебный наряд стал ещё тяжелее, будто налился свинцом. Каждый шаг к дому требовал усилия, словно подъём не по ровной поверхности, а по крутому склону. Девушка оглянулась на катафалк, откуда уже извлекали гроб – четверо крепких мужчин в чёрных костюмах, напоминающих воронов, бережно подняли лакированный ящик с серебряными ручками, словно выгружали драгоценный груз.

Двери особняка распахнулись, в проёме показался дворецкий – высокий, худой, с лицом такой поразительной бледности, что казалось выточенным из слоновой кости. Седые волосы зачёсаны назад с военной аккуратностью, чёрный костюм сидел безупречно, подчёркивая прямую осанку.

– Добрый вечер, мадам Длиннопёрова.

Дворецкий произнёс с лёгким английским акцентом, поклонившись ровно настолько, сколько требовал этикет.

– Меня зовут Гарольд. Я служил семье Длиннопёровых более сорока лет и теперь буду служить вам.

– Здравствуйте. Благодарю.

Алевтина невольно выпрямилась, словно перед старшим по званию.

– Гости будут прибывать в течение получаса. Банкет начнётся в восемь. Если желаете освежиться перед приёмом, могу проводить в вашу комнату.

Слуга продолжал, отступая в сторону.

Хозяйка вошла в холл и замерла, поражённая масштабом и роскошью. Огромное пространство с мраморным полом и лепниной на потолке освещалось сотнями свечей в массивных канделябрах. Стены украшали зеркала в тяжёлых рамах, между которыми висели портреты – мужчины и женщины разных эпох, но с одинаковым напряжённым взглядом, словно все ждали чего-то, что должно было произойти в очень далёком будущем.

Антикварная мебель – диваны с изогнутыми ножками, столики из тёмного дерева, кресла, обитые выцветшим бархатом – казалась не просто старой, но древней, изготовленной в иную эпоху, по иным законам красоты и гармонии. Всё в интерьере было чуть-чуть не так – пропорции слегка искажены, цвета немного слишком насыщенны, детали чрезмерно проработаны, создавая ощущение смещённой реальности.

Но более всего внимание привлекли портреты Антона Длиннопёрова, развешанные хронологически – от юноши до пожилого мужчины. Странным было то, что на каждом изображался в другом облике – то средневековым рыцарем, то римским патрицием, то восточным шейхом, то русским боярином. Подойдя ближе к одному из портретов, наследница с удивлением обнаружила дату – 1873 год.

– Фамильная особенность. Длиннопёровы всегда любили костюмированные портреты. Традиция, начатая прадедом нынешнего хозяина.

Гарольд заметил интерес гостьи.

– Но дата…

– К сожалению, пора готовиться к приёму. Гарольд, проводите госпожу Длиннопёрову в Зелёную гостиную. Там удобнее представить гостям.

Тучков прервал вопрос, появившись рядом.