Открыла дверь и вышла из квартиры. Каблуки туфель чётко стучали по паркету, звук эхом отражался от стен пустого коридора. Чёткий, уверенный, решительный ритм – идеальное звуковое сопровождение к образу женщины, знающей, чего хочет, и всегда получающей желаемое.

Закрыв дверь на два оборота ключа, Алевтина направилась к лифту, мысленно уже переключаясь в рабочий режим. Директор Росморали не имел права на слабость, сомнения или неуверенность. За этими дверями оставалась Алевтина Каглицкая с воспоминаниями и уязвимостями. В мир выходила безупречная, непробиваемая, идеальная фигура власти, которой научилась быть.

Лифт бесшумно доставил её на первый этаж, где консьерж почтительно кивнул, открывая дверь. На улице ждал служебный автомобиль – чёрный, с тонированными стёклами, ещё один символ достигнутого статуса. Водитель, увидев начальницу, сразу выпрямился и открыл заднюю дверь.

Алевтина села в машину, и мир за окном начал меняться – знакомые здания проплывали мимо, погружая в привычный ритм московской жизни. Впереди был новый день битв и побед, в которых неизменно выходила триумфатором. И ничто не предвещало, что скоро привычный порядок мира будет нарушен неожиданным образом.

Здание структуры "Росмораль" встретило прохладным мрамором вестибюля и почтительными кивками охранников. Алевтина пересекла просторный холл с выверенной скоростью – не слишком быстро, чтобы не выглядеть спешащей, и не настолько медленно, чтобы казаться неторопливой. Каждый шаг был рассчитан для создания впечатления женщины, владеющей не только собой, но и пространством вокруг. Сотрудники, встречавшиеся по пути к лифту, вытягивались в струнку и провожали взглядами, в которых читалась смесь уважения и плохо скрываемого страха.

Директор поднялась на свой этаж. Кабинет располагался в конце коридора – просторный, залитый утренним светом через панорамные окна, с видом на центр Москвы. Эта высота давала ощущение власти, которое Алевтина особенно ценила. Отсюда, сверху, город казался макетом, готовым к переделке по желанию.

Секретарь, увидев начальницу, вскочила из-за стола.

– Доброе утро, Алевтина Брониславовна. Все материалы для совещания готовы, участники предупреждены, через пятнадцать минут будут в зале. Кофе уже подан.

– Спасибо, Марина, – Алевтина кивнула, отмечая исправность созданного механизма. В ведомстве всё работало как часы, без сбоев и задержек. Именно так должна функционировать система, претендующая на контроль над общественной моралью всей страны.

Зал для совещаний примыкал к кабинету – такой же просторный, но более строгий. В центре располагался массивный стол чёрного дерева, отполированный до блеска. Алевтина провела пальцами по гладкой поверхности, вдыхая едва уловимый запах полироли. Этот запах напоминал школьные годы, когда мать заставляла до блеска натирать деревянные поверхности в их доме. "Дерево должно дышать, Аля, тогда и ты будешь дышать легко", – говорила Надежда Густавовна, управляясь с тряпкой и специальным составом, приготовленным по старинному немецкому рецепту.

Вокруг стола были расставлены чёрные кожаные кресла – ровно столько, сколько нужно для заседания, ни одним больше. Руководитель не терпела пустых мест – они создавали впечатление отсутствия, недоработки, неполноты. В ведомстве не было места для пустот.

Перед каждым местом лежала аккуратная папка с документами – одинаковые чёрные папки с логотипом "Росморали". Внутри каждой – отчёты, сводки, аналитические справки, расписанные по минутам графики встреч. Мир, упакованный в организованные страницы, разложенный на составляющие, готовый к анализу и контролю.

Алевтина села во главе стола, на кресло чуть выше остальных – почти трон, но без излишней театральности. Из динамика на столе раздался негромкий сигнал – начало совещания через пять минут. Открыла папку и достала ручку – чёрную, с платиновым наконечником, на котором было выгравировано имя. Инструмент власти, которым предстояло решать судьбы проектов, бюджетов и людей.

Дверь открылась, и в зал вошли подчинённые – руководители отделов, аналитики, юристы. Каждый занимал своё место, не нарушая негласной иерархии: ближе к начальству – более важные фигуры, дальше – те, чей статус был пониже. Двигались осторожно, тихо переговариваясь, боясь нарушить атмосферу этого места голосами.

Гул кондиционера создавал ровный звуковой фон, на котором отчётливо выделялись другие звуки: шуршание бумаг, негромкие покашливания, мягкий скрип кожаных кресел. Алевтина любила эту симфонию офисных звуков – напоминание, что всё под контролем, всё работает как положено.

Ровно в девять женщина подняла взгляд от документов. В зале мгновенно установилась тишина.

– Доброе утро, коллеги, – голос звучал ровно, без эмоций. – Начнём с квартальных отчётов. Отдел мониторинга, пожалуйста.

Сидевший справа мужчина с аккуратной стрижкой и в безупречном костюме чуть подался вперёд.

– Благодарю, Алевтина Брониславовна. За прошедший квартал отдел мониторинга выявил семнадцать тысяч триста сорок два случая нарушения норм общественной морали в медиапространстве. Это на двенадцать процентов больше, чем в предыдущем квартале, и на восемь процентов больше, чем за аналогичный период прошлого года.

Щелчок ручки – и мужчина замолчал, уловив невербальный сигнал. В офисе "Росморали" все учились читать эти сигналы. От этого порой зависела карьера.

– Что именно привело к такому росту? – спросила Алевтина, глядя в отчёт.

– Мы связываем это с усилением активности определённых групп в социальных сетях и с общим снижением уровня саморегуляции в медиасфере, – ответил мужчина, и в голосе появилась едва заметная неуверенность.

Алевтина подняла взгляд.

– То есть, вы хотите сказать, что ситуация ухудшается, несмотря на все наши усилия?

– Не совсем так, – поспешил исправиться подчинённый. – Скорее, мы стали эффективнее выявлять нарушения. Наша новая система мониторинга позволяет обнаруживать даже самые незначительные отклонения от норм.

Начальница сделала пометку в ежедневнике. Тонкая линия, проведённая идеально ровно, перечеркнула фамилию начальника отдела мониторинга. Никто не заметил этого жеста, но воздух в помещении стал плотнее.

– Хорошо, продолжайте, – кивнула директор, и щелчок ручки снова разрезал тишину.

Совещание шло своим чередом. Каждый отдел отчитывался о проделанной работе, представлял планы, озвучивал проблемы. Алевтина внимательно слушала, время от времени делая пометки в ежедневнике и задавая вопросы, от которых подчинённые внутренне сжимались.

Гул кондиционера иногда усиливался, подчёркивая напряжённые моменты обсуждения. Алевтина прислушивалась к этим изменениям звукового фона – помогали чувствовать ритм совещания, управлять им, как дирижёр оркестром.

Наступил черёд юридического отдела. Женщина средних лет, начальница отдела, передала Алевтине папку с документами.

– Здесь все материалы по текущим судебным процессам и административным делам. За квартал мы выиграли двадцать шесть дел из двадцати восьми. Два находятся в стадии апелляции, но перспективы положительные.

Алевтина открыла папку и начала просматривать документы. Взгляд скользил по строчкам, выхватывая ключевые цифры, имена, даты. И вдруг остановился. Строчка в одном из отчётов содержала ошибку – дата указана неверно, что меняло смысл всего абзаца.

Директор почувствовала, как внутри поднимается холодный гнев. Не эмоциональный всплеск, а именно холодная, расчётливая ярость – единственный вид гнева, который позволяла себе. Ошибки были неприемлемы. Особенно в документах, которые могли попасть к вышестоящему руководству.

Алевтина медленно подняла взгляд на начальницу юридического отдела. Та сразу почувствовала неладное – лицо застыло в выражении настороженного внимания.

– Кто готовил этот отчёт? – спросила руководитель, и в голосе не было ни намёка на раздражение. Именно эта холодная спокойность и пугала подчинённых больше всего.

– Ваганова из моего отдела, – ответила начальница, и голос дрогнул.

Алевтина кивнула и нажала кнопку на столе.

– Марина, пригласите ко мне Ваганову из юридического отдела. Немедленно.

Короткое "Да" из динамика, и снова тишина. В зале никто не шевелился. Все понимали, что происходит, и никто не хотел оказаться на месте Вагановой.

Через минуту дверь открылась, и в зал вошла молодая женщина – высокая, с аккуратно собранными в пучок тёмными волосами, в строгом костюме. Лицо было бледным, но держалась прямо, стараясь выглядеть уверенной.

– Вы меня вызывали, Алевтина Брониславовна? – спросила она, и голос звучал почти естественно.

Директор указала на ошибку в отчёте.

– Это ваша работа?

Ваганова быстро просмотрела документ и едва заметно побледнела ещё больше.

– Да, это я готовила. Я… прошу прощения за ошибку.

– Это третья ошибка за месяц, – произнесла Алевтина ровным голосом. – Агентство не может позволить себе такую небрежность.

Ваганова начала что-то говорить, оправдываться, объяснять про большой объём работы и сжатые сроки, но начальница подняла руку, останавливая этот поток слов.

– Вы уволены, – сказала так же ровно. – Отдел кадров подготовит документы к концу дня. Сдайте пропуск и ключи от кабинета секретарю.

В зале стало так тихо, что даже гул кондиционера казался оглушительным. Ваганова стояла неподвижно, и только губы едва заметно дрожали. Сглотнула, кивнула и, развернувшись, направилась к двери. Спина была прямой, плечи расправлены – пыталась сохранить достоинство до последнего.

Когда дверь закрылась, в зале ещё несколько секунд сохранялась мёртвая тишина. Затем Алевтина перевернула страницу отчёта и сказала:

– Продолжим. Финансовый отдел, ваш доклад.

Сидевшая у дальнего конца стола женщина в строгом сером костюме подалась вперёд и начала говорить, стараясь, чтобы голос звучал ровно и профессионально. Но руководитель заметила, как дрожат пальцы докладчицы, перелистывающей страницы.

После увольнения Вагановой атмосфера в зале заметно изменилась. Подчинённые стали ещё более внимательными, доклады – ещё более детальными и аккуратными. Никто не хотел повторить судьбу уволенной сотрудницы.

Затвор шкафа негромко щёлкнул, когда Алевтина достала папку с документами для министерства. Этот звук, казалось, заставил всех присутствующих вздрогнуть. Теперь любой звук воспринимался как потенциальная угроза.

– Как вы знаете, – сказала директор, раскладывая документы перед собой, – завтра я встречаюсь с министром для обсуждения нашей новой инициативы по усилению контроля за интернет-контентом. Мне нужны все аналитические материалы на эту тему, подготовленные максимально тщательно.

Начальник отдела – худощавый мужчина с залысинами и в очках с тонкой оправой – поспешно кивнул.

– Всё будет готово к вечеру сегодня, Алевтина Брониславовна. Мы уже подготовили предварительные материалы, осталось лишь внести последние корректировки.

– Проследите, чтобы каждая цифра была проверена трижды, – начальница посмотрела ему прямо в глаза. – Я не потерплю даже малейшей неточности в документах, которые лягут на стол министру.

– Конечно, – он снова кивнул, и по лбу скатилась капля пота. – Я лично проверю каждый документ.

Алевтина подписывала документы один за другим, и щелчки ручки отдавались в тишине зала, словно миниатюрные выстрелы. Каждый из этих звуков был актом власти – решением судьбы проектов, бюджетов, а иногда и людей, стоящих за ними.

После подписания документов начался следующий этап совещания – обсуждение текущих проектов и планов на следующий квартал. Здесь подчинённые должны были проявить инициативу, предложить новые идеи, обозначить перспективные направления работы.

Но сегодня все были особенно осторожны. Предложения звучали негромко и безопасно. Никто не хотел рисковать, выдвигая слишком смелые или спорные идеи. История с Вагановой ещё раз напомнила всем, насколько хрупким было положение каждого.