Не успела я расстроиться из-за того, что этот красивый учитель пробудет с нами совсем недолго, – ведь уроков Джейкоба осталось не так много, – как он сказал, что его роль, возможно, на этом не заканчивается. Оказывается, некоторым ученикам он станет наставником, но все решится уже после окончания его курса. Что делает наставник, не знаю, но как я поняла, это кто-то вроде куратора. Он будет поддерживать тех учеников, которых к нему определят, до конца учебы. Как же мне хочется, чтобы в их числе оказалась и я! Просто приходить в его кабинет в моменты каких-то трудностей, по учебе или нет, это ли не счастье? Иметь возможность поделиться с ним радостью или горем, услышать слова одобрения или утешения, произнесенные тихим, проникающим в душу голосом. Пусть мне хоть раз повезет! Пожалуйста!

* * *

Этот перерыв оказался немного длиннее предыдущего, и я опять пожалела, что не взяла дневник. Можно, конечно, было бы записать в учебной тетради, но здесь их выдавали каждому ученику и сразу отмечали в журнале, словно вели учет. Вдруг эти тетради не требуют проверки, потому что учителя и так видят все, что в них написано? Это глупость, конечно, но лучше не рисковать. Я настолько еще плохо разбираюсь во всех магических премудростях, что на свои знания пока ориентироваться не стоит. Кто знает, насколько широко тут применяется магия и в каких областях она вообще действует?

Я перегнулась через перила и посмотрела вниз, слегка высунувшись из-под навеса. Дождик тут же принялся ласково трогать мою макушку легкими каплями. Интересно, это Джейкоб ослабил дождь после занятия или просто иссякла очередная туча? А впрочем, если я не ошибаюсь, за всеми дождями постоянно кто-нибудь да следит и, если нужно, подправляет.

Впереди меня ожидало последнее занятие: кажется, что-то вроде урока истории по образованию городов стихий. Как же это было странно! Вместо того, чтобы изучать основы, жанры и историю журналистики, как полагается студентам первого курса института моей мечты, мне приходилось слушать о том, как были созданы города, чтобы с их помощью сохранять баланс и равновесие погоды на Земле. И не сказать, что это совсем не интересно, просто меня не покидает ощущение, что я нахожусь в каком-то затяжном бредовом сне. Но нет, все это не снится и происходит на самом деле. Зато настоящие сны ко мне подбираются ночью: странные, безумные сны, в которых я тоже до конца не уверена, что сплю.

Как я уже упоминала, моя каморка представляла собой аппендикс в углу спальни, ограниченный с трех сторон стенами, где помещалась единственная кровать. Эта каморка находилась рядом с умывальнями, которые вместо того, чтобы сделать по ширине спальни, почему-то укоротили на ширину моего закутка. Возможно, изначально там предполагали что-то хранить, например, оставлять чемоданы, но вместо этого устроили еще одно спальное место. Когда меня прогнала Белла и я попала сюда, я была почти счастлива, что теперь смогу спать практически в собственной комнате. Я улеглась головой к общей спальне, чтобы даже не видеть это помещение, создавая себе иллюзию полного уединения. Неожиданно быстро я провалилась в сон.

Проснулась я резко, словно меня кто-то толкнул. Почему-то первой мыслью было, что девчонки решили надо мной подшутить, но рядом никого не оказалось. В помещении было совершенно светло, что само по себе казалось странным, ведь в мою каморку свет проникал очень плохо. Похлопав в недоумении глазами, я вдруг сообразила, что нахожусь совсем не там, где заснула. Вместо проема в изголовье моей кровати сейчас была совершенно глухая стена, зато остальных стен, которые так надежно укрывали меня от чужих взоров, теперь не было! Я лежала почти посередине просторной и довольно светлой комнаты, в которой, кроме меня, не было ни души. Неужели это такая школьная шутка? Перетащить ночью спящего человека в другую комнату и оставить там. Сейчас, стало быть, все шутницы сгрудились где-то и подглядывают за мной из-за угла. Я хотела привстать на кровати, чтобы поискать, где может быть их укрытие, но не смогла подняться даже на локтях. Я едва приподнялась и тут же бессильно рухнула обратно, словно мои конечности весили по полтонны каждая. При этом тяжести в теле я не ощущала, просто не могла больше пошевелиться. Я попыталась позвать на помощь, и голос меня подвел. Я почти беззвучно что-то просипела, но не смогла произнести ничего связного, словно губы и язык перестали слушаться. Страх накрыл меня липкой волной, захлестнул по самое горло, и мне показалось, что дышать становится все труднее. То, что в помещении было светло как днем, не убавляло ужаса, а, наоборот, диссонировало с происходящим, будто в какой-то чудесный солнечный день я, придавленная неведомой силой к постели, медленно и мучительно умираю.

Я лежала и ждала своей смерти, и лучи солнца, которые просачивались сквозь разноцветное витражное окно, казались зловещими и живыми. Полупрозрачный рисунок на стенах, что лучи рисовали сквозь витраж, представлялся мне важным посланием. Там было что-то изображено, но как только я пыталась разобрать, рисунок плыл и искажался, не давая мне ухватить смысл. Лучи змеились и уплотнялись, становясь похожими на гигантских червей, и вот в этот момент я наконец поняла, что сплю. Облегчение разлилось по телу, потому что можно было больше не бояться за свою жизнь и не пытаться разгадывать секрет витражного рисунка. Необходимо было лишь вырваться из хватких лап сновидения, которое, однако, вцепилось в меня накрепко.

В плену злобного сна я находилась словно целую вечность. До избавления был всего лишь шаг, но сделать его не получалось. Страх снова стал комом подкатывать под горло, потому что я вдруг подумала, что на самом деле проснуться мне уже не суждено. Может быть, это моя предсмертная агония, может быть, во сне всегда умирают именно так, никто же не знает, что чувствовали люди, казалось бы, тихо и безболезненно отошедшие во время сна. Мы скорбим и одновременно радуемся за почивших, если они просто тихонько гаснут, без боли, без стонов и мук, но, может быть, не стоит так обольщаться, утешая себя их легкой смертью? Вдруг смерть во сне – это самое страшное, что может с нами случиться?

Не представляю, сколько длилось это подобие агонии. Ужас заполонил каждую клеточку моего тела, но как только я уже думала, что сильнее бояться нельзя, мне становилось еще страшнее. Комната стала казаться ненастоящей, нарисованной – грубо и неумело. Черви-лучи толстыми корявыми палками елозили по полу, медленно, будто на ощупь, подбираясь к моей кровати. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы меня не разбудила одна из учениц.

– Эй, – довольно неприветливо пробурчала она. – Хватит разлеживаться. Ишь как разоспалась. Так скоро совсем просыпаться не захочешь.

Она, постояв надо мной с угрюмым лицом и убедившись, что я уже не собираюсь проваливаться в сон, наконец ушла, а я приподнялась и села на постели, поспешно развернувшись лицом к спальне. Все было на месте: стены, проход. Руки и ноги двигались, как им положено, губы шевелились. Только картинки из жуткого сна до сих пор стояли перед глазами, и я невольно оглянулась назад, потому что мне казалось, что именно сейчас щупальца кошмарных лучей должны были достигнуть моего места. Взгляд уперся в сумрачную стену, и я отвернулась. Кое-как заставив себя слезть с кровати, я отправилась умываться.

* * *

Унылое дождливое воскресенье тянулось довольно долго, и я не знала, огорчаться или радоваться, что меня никто не трогает. Я бродила в одиночестве, потом делала короткие записи в дневнике, снова гуляла. Ночной кошмар почти забылся, и я совершенно не беспокоилась о предстоящей ночи. И лишь когда пришла пора готовиться ко сну, что-то кольнуло меня в сердце, и оно наполнилось тревогой, будто укол тот был отравленным. Мне вдруг разонравился мой уютный уголок, который словно наполнился запахом затхлости и пыли. Полумрак, что так поначалу приятно скрывал меня от чужих глаз, выглядел теперь опасным, и казалось, что в каждом углу затаились до поры до времени сонные тени, которые только и ждут команды проснуться и наброситься на меня. Я быстро разделась, юркнула в постель и поджала под себя ледяные ноги, хотя в спальне было тепло. В эту ночь я уже не рискнула улечься так, чтобы не видеть комнату, где спокойно спали остальные девчонки. Сейчас мне нужно было их общество.

Я зачем-то пыталась бороться со сном, но вдруг ощутила ту самую знакомую тяжесть, что навалилась на меня в прошлый раз, не давая подняться на кровати. Но это не могло происходить наяву. Неужели я так быстро и незаметно заснула? Что, если я опять попала в тот страшный сон?

Но в прошлом сне я оказалась в светлой просторной комнате, которая находилась в противоположной от нашей спальни стороне. У меня еще тогда мелькнула мысль, что я словно в другом измерении, где все немного иное, и неизменна лишь моя кровать, которая стоит на прежнем месте, а все остальное сдвинулось и исказилось. В наших окнах не было витражей, стены были покрашены другой краской.

Сейчас же я продолжала лежать в темноте. Вроде бы ничего не изменилось. Может быть, я все-таки еще не заснула? Мне с огромным трудом все же удалось оторвать голову от подушки, чтобы посмотреть на спальню, и я с ужасом увидела перед собой стену. Похолодев, я повернулась вправо и влево: так и есть. Остальные стены опять исчезли или раздвинулись, не знаю, насколько далеко – в темноте было не понятно. А еще я очень явственно ощутила, что вместе со мной здесь есть кто-то еще.

Я еще в детстве приобрела привычку закрываться от того, что меня пугает. Всегда отворачивалась от темной комнаты, в которой спала, к стене, если мне вдруг становилось страшно. Словно неведение могло меня от чего-то оградить или спасти. Так и сейчас, мне совершенно не хотелось ничего видеть, и ерунда все это, что кто предупрежден, тот вооружен. Я даже двинуться с места не могу, а если еще и увижу нечто кошмарное, то чем мне это поможет? Проще зажмуриться и лежать, надеясь, что все примерещилось.

Но кровать подо мной вдруг мелко и часто затряслась. Тело почувствовало неприятные вибрации, словно тяжелую металлическую кровать с огромным трудом куда-то передвигали по корявому каменному полу, и это почти больно отдавало в позвоночник. Я с ужасом поняла, что мое ложе не просто движется, скрежеща железными ножками, а медленно поворачивается так, чтобы я снова оказалась лицом к комнате. Я только сейчас поняла, какой это отвратительный звук. Наконец он прекратился, и кровать замерла. Я опять увидела витражное окно, только теперь сквозь него проникал странный, белесый, с оттенком зелени свет, напомнивший мне плесень. Эта плесень отражалась на противоположной окну стене и как будто даже стекала с нее. Ощущение, что я тут не одна, никуда не делось. Кто-то был рядом, и мне казалось, что я уже слышу его тяжелое дыхание, но он будто не отваживался подойти ближе. Нелепо, но я почувствовала его страх и досаду, направленную на меня. Я как будто была ему не по зубам. Ему – кому?