Алёна подпрыгнула, а от её визга заложило уши. Одновременно с этим мимо меня пролетела вторая котлета и с противным звуком расплющилась о стенной «фартук». Я увернулась, но не успела порадоваться своей ловкости, как почувствовала холод, разливающийся по груди. О стакане с водой я, разумеется, не вспомнила, но законы физики от этого не изменились. Вслед за первым испугом пришло облегчение, которое смехом рассыпалось по маленькой кухоньке.

– Ты чего здесь? – отсмеявшись, спросила Алёна. – Опять дурацкие сны?

– Угу, – я неопределённо пожала плечами, после чего набрала себе ещё одну порцию воды.

Длинные, чёрные, как сама ночь, волосы рассыпались по плечам. Я редко когда позволяла себе их распускать. В обычной жизни они вечно мешали: попадали под ремень сумки, цеплялись за дверные ручки и даже застревали в дверях.

– Тань, может, хоть успокоительного какого-нибудь пропьёшь?

Алёна собрала ошмётки, оставшиеся от котлеты, со столешницы, протёрла «фартук» на стене и столешницу, после чего уселась на стул, зажатый между крохотным обеденным столом и холодильником.

– Да нет. Не думаю, что поможет.

Я осмотрелась. В ночном мраке, разбавленном светом от фонаря, кухня казалась больше. Тени скрадывали стены, создавая иллюзию, что их нет.

Когда я поступила в Казанский университет на бюджетное отделение, родители сняли со счёта деньги, которые они копили на моё обучение, продали теперь уже никому не нужный гараж и купили здесь небольшую двухкомнатную квартиру. Уже спустя три месяца после начала учёбы я позвала жить однокурсницу за умеренную плату, которая покрывала расходы по содержанию квартиры. Мы с Алёной сдружились сразу, хоть и учились в разных группах. Встречались на учёбе нечасто, в основном на потоковых лекциях.

За окном проехала машина – по потолку пробежали световые пятна. Мы проводили их глазами. Я со стуком поставила стакан на стол.

– Так, значит, диете конец? – спросила у подруги.

– Ну нет. Это я так, сорвалась случайно. С завтрашнего дня железно! – Алёна облокотилась спиной на холодильник и зевнула.

– Ну-ну, – я хихикнула. – Который раз я уже слышу эту фразу? Сотый?

– Ну Та-а-а-ань. – Алёна встала, потянулась и пошла в свою комнату.

– Спокойных снов.

Соседка махнула рукой и закрылась. Я зашла в спальню, поменяла футболку на сухую и, повесив мокрую на спинку стула, легла на кровать. С тревогой закрыла глаза. Несколько минут ворочалась, жмурилась до белых кругов, потом расслаблялась, но видела перед глазами снежную пелену и снова открывала их.

Не знаю, сколько я вертелась, пока не заснула. Опять увидела себя на округлом лбу сопки. И снова ветер сдёрнул пелену с неба и полотно с земли. Снова позвал меня настоящим именем, которым чукчи называют детей не для документов, а для жизни.

– Тынагыргын… Тынагыргын… – завывала вьюга.

– Тынагыргын… – стонала сопка.

Где-то вдалеке на берег набегали морские волны.

– Тынагыргын… – пели они в неразличимой мгле.

Долгожданное утро не принесло облегчения. Сон, в котором меня постоянно кто-то звал из оставшегося на другом конце страны дома, снился мне почти каждую ночь уже на протяжении двух месяцев. Из-за него я просыпалась тревожной, долго не могла успокоиться, звонила маме, но не получала от родных ни капли успокоения. Рассказать о снах почему-то не решалась. О том, что иногда мне казалось, будто сны оживают в реальности, – тем более. Первое время пыталась, но со временем поняла, что попросту не хотела тревожить родителей, а тем более бабушку, доживающую свой век в непривычной ей квартире, с родителями.

Несколько лет назад бабушка стала сдавать, и родители забрали её к себе из посёлка Аянка, в котором она прожила почти всю взрослую жизнь. До замужества бабушка жила в Айоне – крохотном селе, на берегу Восточно-Сибирского моря. Как они встретились с дедом – до сих пор остаётся для меня загадкой. Бабушка не любила рассказывать об этом. А в последние годы добиться от неё рассказов о жизни стало практически невозможно – взгляд её блуждал между прошлым и будущим, выцепляя события то прошедшие, то грядущие.

Когда я в последний раз приезжала домой на новогодние каникулы, бабушка взяла меня за руку, закрыла глаза и долго всматривалась в собственные глубины.

– Бойся, – сказала она мне. – Грядут перемены. Грядёт великий свет и великая тьма. – Она помолчала, жуя губами. – Он будет искать тебя. Не верь ему, пока не проснётся великий Ворон. Потом – верь.

– Бабуль, ты чего? – я погладила её плечо свободной рукой. – Какой ворон? Какие перемены?

В комнату вошла мама. Она молча вынула мою руку из ослабевших ладоней бабушки и отвела меня на кухню. Я опёрлась руками о подоконник, уловила в отражении свои узкие, раскосые глаза, которые беспокойно вглядывались в блестящую рябь Нагаевской бухты.

– Мам, давно она так? – спросила я, не оборачиваясь.

– С праздника Кита^[1]. Ей тяжело здесь, – мама вздохнула, села за стол, опёрлась подбородком на руку.

– О чём она говорила?

– Не тревожься, милая. Перемены, конечно, грядут, шаман говорил об этом, но мир наш велик. Выдержит.

– А мы?

– А мы дети этого мира. Значит, и мы выдержим.

– Знаешь, мам, там, на материке, иногда бывает так тоскливо.

– Ты скучаешь, Тынагыргын. Мы тоже скучаем.

Небо над каменным венцом отливало зеленью. Я проследила взглядом за чайкой, пролетевшей над домами, скользнула взглядом по последнему оставшемуся целым куполу на Марчеканской сопке и повернулась к маме.

– Как думаешь, ей было бы лучше в селе?

– Нет, дочь. Бабушка стара, силы оставляют её.

– А разум?

– А разум уже выходит за границы нашего мира. Ей лучше рядом с нами сейчас.

– Про кого она говорила?

– Не знаю. Мне кажется, что она уже путает наш мир с миром духов, а потому не стоит тревожиться. – Мама улыбнулась, но я видела, что ей так же грустно, как и мне.

Я встала, умылась, натянула тонкий халат и прошла на кухню, где меня уже ждала Алёна с двумя чашками кофе и нарезанным хлебом. За эти годы наш быт устаканился, стал течь ровно, перепрыгивая по камням неурядиц.

Очередной день на учёбе не сулил ничего примечательного, поэтому я позволила себе отдаться мыслям о прошлом и будущем. О мире, в котором мы живём, и тех мирах, к которым у нас нет доступа. В детстве я любила думать, что реальность нашего мира так же условна, как и реальность мира духов. Проще говоря, я мечтала попасть к духам, чтобы удостовериться в их существовании, а заодно познакомиться и посмотреть – какие они.

– Тань, у нас сегодня четвёртой парой совместная лекция. Ты после неё домой? – Алёна щёлкнула пальцами перед моим лицом, возвращая в обыденный мир.

– Ага, – я допила кофе, собрала со стола посуду и начала её мыть.

– Ты сможешь у меня тетради забрать? Я хочу с Айнуром в «Мегу» смотаться сразу после занятий.

– Ладно, – ответила я, едва вникнув в вопрос. – Родителям говорила уже?

– Что встречаюсь с татарином? – Алёна хмыкнула. – Говорила, они не против. Только предупредили о возможных проблемах после появления детей.

Мы прыснули, залившись смехом. О детях в свои двадцать два года всерьёз не задумывались ни я, ни она. Ну какие дети до окончания университета?

В первой половине дня у меня была практика. Основные занятия уже почти закончились, освободив время для подготовки к экзаменам. После полутора месяцев занятий нам предстояла сессия, которую я ждала без опаски, лишь предвкушая скорый отдых.

В кабинет нас впустили со звонком. Немолодая преподавательница подождала, когда мы усядемся и достанем тетради, после чего благодушно улыбнулась. За её спиной из маленькой двери выскользнула новенькая лаборантка, которая тут же перебила преподавательницу и представилась Майей Дмитриевной. Я смотрела на неё и не могла отвести взгляд. Мне казалось, что воздух вокруг женщины едва заметно рябил, на самой грани восприятия. Лаборантка потянула носом, словно принюхиваясь к аудитории, потом посмотрела мне в глаза и улыбнулась. После женщина поправила волосы, перебрала пальцами складки на свитере и успокоилась, поглядывая на преподавательницу, которая уже начала знакомство. Наконец, очередь дошла до меня.

– Татьяна… – как и всегда, при первом прочтении фамилии, повисла неловкая пауза. – Тынэвири? – женщина с любопытством уставилась на меня, как на забавный экспонат в музее.

Я встала.

– Простите, а кто вы по национальности? – преподавательница задала привычный вопрос.

– Чукча, – я чуть улыбнулась, глядя за сменой эмоций на лице женщины.

– Правда?

– Вас что-то смущает?

– Нет, просто впервые вижу настоящую чукотскую девушку.

– А чукотских парней уже видели? – спросила я с вызовом.

– Нет, – преподавательница смутилась.

Я села. Одногруппники, как и я, уже давно привыкли к любопытству, которое неизменно вызывала как моя фамилия, так и внешность. В первые дни меня пытались дразнить заводилы, но быстро отступили, со временем превратившись в самых ярых защитников.

Сама я относилась нейтрально. Понимала, что жители глухих, оторванных от цивилизации северных поселений, попадая в городскую жизнь, терялись. Их, помогающих, не задавая лишних вопросов, легко обмануть. Вполне естественно, что с наивными людьми, не привыкших к человеческой подлости, случались анекдотичные ситуации. Они могли долго идти на поводу городских проходимцев, но, когда понимали, что ими манипулируют, начинали мстить. И месть их была жестока.

В центральной части России чукчи появлялись редко. Нам непривычна быстрая жизнь, подгоняемая теплом. Холодная размеренность севера надёжнее. Местные в целом о нас и знают-то только из анекдотов.

Наконец, мы разбились по группам, записали исходные данные и потянулись к приборам. Я заносила данные в таблицу, когда рядом появилась лаборантка. Она настолько внимательно разглядывала меня, что даже я, привыкшая к излишнему вниманию, смутилась. Её руки при этом постоянно двигались, то залезали в карманы, то поправляли рукава.

– Извините, Татьяна, а вы давно в Казани? – наконец, спросила она вполголоса.

– С первого курса, – ответила я, не отвлекаясь от записей.

– А до этого где жили?

– В Магадане.

Я мысленно приготовилась к шутке на эту тему, но её не последовало. Майя Дмитриевна присвистнула, но заметила, что одногруппники уже начали шушукаться, поглядывая на нас, и отошла. Я выдохнула.

– Эй, всё нормально? – спросил Дамир.

– Угу. – Я неопределённо пожала плечами, пытаясь одновременно записывать новые показания приборов и посчитать вывод из предыдущих.

– Не торопись, – заглянула ко мне в бумаги Ира. – Давай я буду считать, а ты пиши.

Я благодарно кивнула одногруппнице.

За делом время пролетело незаметно. Благодаря слаженной работе практика для нас закончилась почти за час до обеденного перерыва, и мы вырвались на улицу, по которой бежали ручьи талой воды. Мальчишки отковыряли глыбу льда и начали играть с ней в футбол. Девушки отошли в сторону, подставили лица потеплевшему солнышку.

– Таньк, чего к тебе лаборантка приставала? – спросила любопытная Лейсан.

– Почему сразу приставала? – я не поддалась на провокацию. – Спрашивала, живу ли в Казани.

– А почему у других не спрашивала?

– Потому что вы не чукчи, – я пожала плечами.

– Ты на каникулы домой? – перевёл тему Дамир.

– Конечно. А ты?

– Я в столицу собираюсь.

– Работать? – переключилась на симпатичного парня Лейсан.

– Конечно. Покорять Москву.

– Разгонять тоску, – хихикнула Ира.

– И это тоже. – Дамир подмигнул нам. – Ну что, в столовую?

– Ага, пока очередь не собралась.

На потоковой лекции группы перемешались, и я подсела к Алёне. Моя соседка витала в облаках, очевидно, предвкушая встречу с парнем. Они начали встречаться совсем недавно, поэтому выдёргивать подругу из мира грёз было бесполезно, и я поддалась собственным размышлениям. Пока преподаватель пространно рассуждал о превратностях судьбы, основывая свои выводы на высказываниях Декарта, я думала о бабушке.