Я прошел по накрывшему половину парковки ковру опавших лепестков, основательно загрунтовав полотно. Пришлось сгорбиться и прибавить шагу, чтобы не привлекать внимания. Никто бы не обрадовался, если бы его заметили входящим сюда. А я, к большому моему недовольству, после раскрытия пары серийных убийств превратился в местную знаменитость, и не приходилось сомневаться, что слухи расползутся мгновенно, стоит только какому-нибудь папарацци сфотографировать меня в таком месте. Там, где сидит взаперти моя бывшая жена, ожидая встречи со мной. Меньше всего мне сейчас нужна была очередная газетная статья Джоша Фелмана, хроникера звездных разводов, а с недавних пор – и моих расследований. Думаю, он был моим доктором Ватсоном, то есть таким Ватсоном, который хотел опорочить Холмса и не особенно дружил с орфографией.

В комнате ожидания было удручающе оживленно. Проблемы с метамфетамином^[1] в маленьком городе неизбежно сказались на клиентуре. Пришлось постоять в очереди, вместо того чтобы занять один из дешевых пластиковых стульев. В углу печально торчало рождественское деревце, казавшееся засохшим, хотя оно тоже было сделано из пластика. Поникшим гирляндам никак не удавалось засверкать под потолочными лампами дневного света. Не самое подходящее место, чтобы попытаться вдохнуть в посетителей капельку рождественского оживления: редко когда сюда приходили семьями.

– Эрин Каннингем, – случайно назвал я прежнюю фамилию Эрин вместо нынешней, когда подошла моя очередь. – Ой, простите, Гиллфорд.

Женщина долго листала журнал регистрации, будто не могла найти в нем Эрин.

– Вы не могли бы уточнить, – наконец произнесла она. – У нас здесь несколько отделений.

– Думаю, она в камере предварительного заключения, – подсказал я. – Ей только что предъявили обвинение в убийстве.

Глава 2

В полицейском участке Катумбы либо на удивление глубоко понимали закон, либо совершенно в нем не разбирались, если судить по тому, как быстро меня провели в камеру обвиняемой. Я даже был немного разочарован, ожидал каких-нибудь препятствий, приготовился прочитать лекцию о том, как арестованный может пригласить адвоката или кого-нибудь из друзей, чтобы посоветоваться с ними, но мои познания, недавно полученные в университете Google, остались невостребованными.

Не то чтобы это была комната для допросов, но и не тюремная камера: рядом с алюминиевым стулом стояла койка с металлическим каркасом, тонким, как лепешка, матрасом и таким потрепанным одеялом, что натягивать его на себя казалось чем-то неприличным. И дверь была самая обыкновенная, без всяких решеток, окрашенная в отвратительный желчно-зеленый цвет. Наручников Эрин не надели, она просто сидела на кровати.

На руках у нее была кровь.

Не поймите меня неправильно: салфетка бы ей не понадобилась. Кровь не капала с пальцев. Но у ладоней был предательски розовый оттенок, а под грязными ногтями виднелись темно-коричневые полоски. Под глазами у Эрин тоже были красные круги, и поначалу я решил, что это ссадины, но потом рассмотрел засохшую потрескавшуюся корку, напоминающую дешевый грим. Это тоже была кровь.

Голосовое сообщение уже передало мне некоторые детали, однако теперь я мог воссоздать полную картину. Эрин спит в своей постели. Мысленно я вижу ее чуть приоткрытый рот, нижние зубы. Мы в разводе уже два года, а врозь живем и того дольше, но я все еще помню, какое умиротворенное лицо было у нее во сне. Спальню разрезает солнечный луч. Возможно, это колыхнулась занавеска. В этой спальне я никогда не был, поэтому могу лишь вообразить подробности интерьера стандартной элитной квартиры. Новый кавалер Эрин, Лайл, возглавлял фонд Пирса. Богатей, одним словом. Эрин просыпается. Потягивается, все еще не открывая глаз, затем протирает их кулачками. И вдруг замирает. Чувствует что-то странное на лице. Нос морщится, ощутив густой металлический запах. Она открывает глаза и смотрит на руки.

В реальности Эрин вскочила с койки и обняла меня, крепко сжав мои лопатки, а затем похлопала по спине, словно хотела убедиться, что я настоящий. Я сказал ей, что все будет хорошо, хотя и не был уверен, что это правда. Наконец она отстранилась от меня и села на койку. Я придвинул стул.

Она подняла руки вверх:

– Поймана на месте преступления с кровью на руках, да?

Готов поспорить, что она отрепетировала эту фразу. Выбрала интонацию, которая должна обезоружить меня, напомнить мне ту Эрин Гиллфорд, на бескровный палец которой я когда-то надел обручальное кольцо. «Это все еще я», – как бы говорила она. Но за этим притворством я различил настоящие страдания и усталость.

Должно быть, я задержался с ответом, потому что она сказала:

– Прости, что позвала тебя.

– Ты знала, что я приду.

– Я не знала, кому еще позвонить. – Тон у нее был извиняющийся.

– Ты помнишь, что Марсело – адвокат? На случай, если у тебя возникнут настоящие проблемы. – Я обвел взглядом камеру, а потом снова посмотрел на ее руки.

– Ты мне нужен, Эрн, – повторила она, совсем как в том сообщении. – Марсело может только шуметь и говорить на латыни. Я не собираюсь тянуть время всякими юридическими проволочками. Мне нужен тот, кто раскроет это дело. – Она замолчала, а потом вдруг спросила: – А Джульетта не возражала, чтобы ты приехал?

– Я ей не… – замялся я. – Она не знает. Ей не нравится, когда я связываюсь с… разведенными убийцами.

Я прекрасно понимал, что именно взаимная ложь разрушила наш брак с Эрин, и будет неправильно начинать с Джульеттой таким же образом. Но покаяния в чем-то похожи на утреннюю гимнастику: этим можно заниматься лишь в ограниченный промежуток времени, но стоит один раз пропустить, и потом становится труднее собраться с духом.

Эрин издала странный звук, смесь икоты, смешка и всхлипа, а потом натянула на себя одеяло, растерявшее, должно быть, три четверти прежнего тепла. Я заметил, что ее волосы, подстриженные короче, чем раньше, до линии подбородка, тоже слиплись в зловещий темный клубок. Потом снова перевел взгляд на нее и понял, что она пристально смотрит на меня. Ее глаза налились кровью, и все лицо тоже было в крови.

Тут до меня дошло, что ее отрешенность была не напускной, чтобы произвести на меня впечатление, а совершенно искренним безразличием к тому, какую эмоцию выбрать: страх, страдание или, может быть, чувство вины, усталость, печаль и, конечно же, злость.

– Они не разрешают мне принять душ, – пожаловалась она с кислой гримасой и потянула за слипшийся в щупальце клок волос. – И почистить под ногтями. Говорят, это улики.

– Мне нравился Лайл, он был для тебя хоро…

– Тебе не обязательно это говорить.

Мы сидели в тишине, такой же удобной, как эта койка, то есть совсем неудобной. Я посмотрел на часы. Половина седьмого. Выступление Райлана Блейза начнется через два часа. Если вам кажется странным, что я так рвусь успеть на выступление фокусника, расследуя дело об убийстве, то могу объяснить. Это шоу продюсировал фонд Лайла: все, кто на него работал, непременно соберутся в театре.

– Ну и жара, – наконец произнес я.

– Ты так и не спросил, это я его убила или нет, – сказала Эрин.

– А должен был?

В первый раз за все время уголки ее губ дрогнули в искренней улыбке.

Глава 3

– Эрнест, я не собираюсь тебе врать. Знаю, как ты любишь вести дела. Итак, честный детектив встречается с честным подозреваемым. И хочу сразу сказать, что прекрасно понимаю, как это выглядит со стороны. Когда я выложу тебе все факты, а их огорчительно мало, ты поймешь, что должен сложить пазл, имея на руках только половину фрагментов.

– Факты сами все расставят по местам, – сказал я.

– Я легла спать примерно в четверть одиннадцатого. Лайл отстал от меня буквально на пару минут. Хотела бы сказать, что мы решили почитать перед сном, прикинуться интеллектуалами, но нет, это неправда, и я признаюсь, что наши книги… ну хорошо, моя книга и его наушники, потому что он предпочитает аудио, преспокойно лежали на тумбочке, а мы занимались тем же, чем и любая другая супружеская пара: пролистывали новости в телефоне, пока не уснули. Было, наверное, чуть больше половины двенадцатого. Ночью я один раз просыпалась, чтобы сходить в туалет. Но время не засекала. Хотя помню, что было еще жарко.

В другом случае такой обстоятельный рассказ вызвал бы у меня подозрения, но я вспомнил, что Эрин, вероятно, целый день подробно пересказывала все это полиции, а потом готовилась к встрече со мной. И теперь ее рассказ выглядел хорошо отрепетированным.

– Я проснулась без пятнадцати восемь. Солнце уже встало и палило немилосердно. Мой будильник поставлен ровно на восемь, но обычно я опережаю его. Лайла в постели рядом со мной не было. Но здесь нет ничего удивительного. Он ранняя пташка.

Следующая ее фраза полностью совпадала с той, что она оставила мне в голосовом сообщении, вплоть до дрожи в голосе:

– Я протерла глаза. И вдруг что-то почувствовала. Сначала я подумала, что это корочки после сна, а потом поняла, что и на руках они тоже есть. И запах, господи, этот запах! Руки, простыни – все было в крови. Я закричала. Просто сидела и кричала: «Помогите!» Стыдно признаться, я даже не подумала о Лайле. Почему-то сразу решила, что это моя кровь, что кто-то пробрался в спальню и зарезал меня, а я проснулась в последние секунды перед смертью. Однако боли я не чувствовала и, ощупав себя, не нашла никакой раны. Только тогда мне пришло в голову, что кровь на руках может быть и не моей. Я выскочила из спальни и заметила нож, лежавший на верхней площадке лестницы. Он был похож на наш, из кухонного набора, но сказать наверняка я в тот момент не могла. Он тоже был весь в крови, до самой рукоятки. Я к нему не прикасалась. Капли крови покрывали всю лестницу сверху донизу.

Она моргнула, словно хотела смахнуть воспоминания.

– Или снизу доверху, – вмешался я. – Это как посмотреть.

Эрин прищурилась:

– Это у тебя такой метод?

– Что?

– Перебивать подозреваемого. Чтобы сбить с привычного ритма и на чем-нибудь подловить?

– Ты бы обиделась, если бы я ответил «да»?

Она смерила меня взглядом:

– Нет. Я всего лишь подумала бы, что за последнее время ты поднаторел в работе детектива.

Здесь я сделаю паузу и припомню одно изречение, утверждающее, что в любом деле можно добиться совершенства, потратив десять тысяч часов. Думаю, это подходит не только для игры на фортепиано, но и к работе детектива. Но трупов будет, разумеется, намного больше, так что я рассчитываю сыграть Шопена раньше, чем стану искушенным детективом, хотя бы для того, чтобы избежать лишних жертв. Если вы еще не забыли, я раскрыл дело об убийстве Лайла Пирса к утру накануне Рождества, списав со счета всего шестьдесят часов. Надеюсь, мне никогда не попадется убийство сложностью в десять тысяч часов.

– Между прочим, я действительно пытался выяснить, то ли кровь капала с ножа, который убийца принес снизу и оставил на лестнице, то ли, предположим, жертва спустилась вниз, уже получив удар ножом. Где именно ударили Лайла – это может быть важно. Но за комплимент спасибо. – Я заговорщицки наклонился к Эрин. – Итак, ты пошла по кровавому следу…

Она изучающе посмотрела на меня, а потом заговорила с большей настороженностью, чем прежде. Ведь на самом деле я спрашивал, не она ли принесла этот нож.

– Я пошла за каплями крови, – приподняв брови, сказала она, – откуда бы они ни появились. И внизу… ты уже знаешь, что я там обнаружила. – Она шмыгнула носом.

– Я знаю, что ты обнаружила, но хочу узнать, что ты увидела.

Эрин с трудом проглотила комок и заморгала. Видимо, она изо всех сил старалась выложить мне факты так, чтобы воспоминания не нахлынули на нее снова. Я вдоволь нагляделся на трупы и понимал, что эта картина всегда будет стоять у нее перед глазами.