Ночь за окнами белела, становилась недолгим зимним днем, и Зина видела себя летящей низко над землей – над заснеженными полями, по московскому небу, мимо куполов Блаженного, над крышей «Националя», над усталым Ломоносовым с голубем на голове. В ее Москве пестрел шарфами и звенел голосами каток на Чистых прудах. В комнатах с высокими потолками бабули дымили сигаретками, допивая кофе из фамильного фарфора, и тявкали вредные собачки под их руками. А две старые школьные подруги на свежем морозце неспешно мерили шагами отлогие переулки Ивановской горки…

В последний день декабря Зина со вздохом заметила:

– На праздничный стол поставить совсем нечего.

И, собрав кое-что из старых, хранившихся в буфете сокровищ, отправила Мишу на блошиный рынок. Там стояла кривоватая новогодняя елка, неподалеку от нее сидел на цепи пьяный медведь и шныряли в толпе беспризорники. В торговых рядах обнищавшие профессора палеонтологии скучали рядом со своим товаром: закрученными в рожок аммонитами, рогатенькими трилобитами, чудовищными рако-скорпионами. Гуманитарная дама читала «Новый мир» над собственноручно вышитыми платочками. Продавцы разложенной прямо на асфальте космической меморабилии пили чай из термосов и, поджидая покупателей, играли в шахматы.

От одного развала к другому деловито переходили остроглазые интуристы, по дешевке скупая бюстики, досаафовские значки и прочие артефакты континента, который раскололся и ушел под воду. Это ж надо, вчера еще непотопляемым казался. А сегодня где он? Только последние пузырики прорываются на поверхность да мусор всплывает: пестрый тряпочный скарб, вымпелы какие-то, золотом по красному, антикварная рухлядь, старые книги, древние жестянки из-под монпансье, расчлененные пластмассовые пупсы с руками на длинных веревочках.

Удачно продавший Зинины ложки и вазочки Михаил сделал несколько кругов возле меморабилии и – была не была! – азартно поторговавшись, купил Зине подарок.

Дома он торжественно положил его на тахту.

– Вот! Тебе… С наступающим!

Это был космический скафандр: самый настоящий, с «СССР» на белом шлеме и гербом на груди.

Зина рассматривала покупку, не трогая, все больше расстраиваясь:

– Такие деньги потратил… Я в него и не влезу!

Рядом на тумбочке стояли хвойные ветки, Миша насобирал их на базаре. На одной сидела серебристая птичка на прищепке, на другой висел блестящий шар, в котором причудливо отражалась вся комната: изогнутые стены, стол, буфет, скафандр, прислоненные к тахте костыли. И Зина с Мишей – тоже изогнутые, смешные, с огромными носами и крошечными глазками.

В новостях на экране телевизора как раз стали показывать внутренность космической станции. Космонавты тоже готовились к празднику. Наряжая свою елочку, они кувыркались в невесомости и ловили парящие рядом новогодние игрушки. Экипаж мог бы отмечать Новый год целых шестнадцать раз – именно столько витков станция совершает за сутки вокруг Земли. Но космонавтам было достаточно трех-четырех Новых годов, по времени их родных мест.

– Зин, а вот интересно: что они там чувствуют?

– Свободу. От земных хлопот. И еще головную боль из-за невесомости они чувствуют, – уверенно ответила она Мише.

– А как они там чай заваривают? Одежду как стирают? И чем они предметы к стене прикрепляют?

– Считаешь, я все это теперь знать должна?

Да, вопросов больше, чем ответов.

У находящихся в космосе – тоже. Мимо проплывают на черном фоне звезды, планеты, а ты хочешь понять: ведь кто-то это чудо создал, кто-то этим движением управляет? И как на этом голубом сияющем шаре умещается целый мир с лесами, пустынями, реками, деревнями, городами?

Земля очень близка. Кажется, ее можно потрогать и ладони намочить в океанах. В темноте один за другим вспыхивают фейерверки: это Новый год движется по планете. Но сам праздник из космоса не разглядеть. На высоте четыреста километров можно лишь представлять его живые картинки.

Дети на Земле сейчас сладко спят, это взрослым не до сна. Мобильники вибрируют от посланий: «Пора наряжаться, пора готовиться!» Пора, пора! В спальнях на туалетных столиках поблескивают разноцветные парфюмы, поигрывают лучиками кольца. Брошены на кровати благоухающие шали, платья, легкие шубки, на полу ждут своего часа туфли с разной высоты и остроты копытцами.

На кухнях млеют в духовках утки и индюшки, их вкусный запах разносится по комнатам. И в плотно набитых холодильниках темно от обилия еды – всех этих салатов, сыров, морепродуктов, нарезок, оливок, у которых в пупочках спрятаны пряные анчоусы…

Утром дети проснутся и побегут к наряженным елкам, чтобы найти свои подарки среди коробок, коробочек, мягких свертков и пакетов. Наступающий год тоже пока спрятан в красивой упаковке. Это вечная тайна будущего, на которое люди смотрят с такой же вечной надеждой.

Но есть на Земле некрасивые вещи, страшные вещи. Набухшие окурки в стакане, кровавая жестяная окрошка на обочине дороги, еще минуту назад бывшая быстрым сияющим автомобилем. Больничный контейнер с ампутированными конечностями. Дымящийся остов дома. Два маленьких гроба возле вырытой могилы…

Что будет, если материальный мир вдруг распадется на атомы и исчезнет в космической воронке? Наверное, останется нематериальное. Наверное, оно будет выглядеть как светляки, тянущиеся друг к другу. Когда один светляк слабеет, мерцает и гаснет, почти сливаясь с сумрачной небылью, другие светляки спешат поделиться с ним своей невеликой силой.

И над всем этим – проникающий до печенок голос (звук – он ведь нематериален?). Пиаф поет о том, что не надо бояться чужого тепла, что корабли не только уплывают, но и возвращаются в гавани, что счастье приходит, когда ты уже забыл о нем.

– Миш, я ведь возраст свой убавила.

– Да знаю я уже…

– Скажи, а ты никогда не думал, что мы могли бы встретиться… ну… намного раньше?

Зина представила малышей с волосенками, пахнущими медом и молоком. Эти доверчивые человечки топали по дому и задавали тысячу вопросов маме и папе – ей и Мише.

– Ты б на меня и не посмотрела, – махнул рукой Миша. – Москвичка, фу-ты ну-ты!

– Не фу-ты ну-ты, а ух ты, ах ты…

Миша, широко улыбнувшись, договорил за нее:

– Все мы космонавты.

– Вот именно! Я, между прочим, специалист по беспилотным летательным аппаратам. Мы с тобой, Миш, еще ракету построим.

– Зин… Неужели псих тебе и это пересадил?

– Пересадил, пересадил! И красный диплом нарисовал! – развеселилась она, хотя и образование, и диплом были подлинными.

На Новый год все было очень скромно на их столе: домашние заготовки, картошка на гарнир. По телевизору шел «Огонек», они не столько смотрели его, сколько слушали. Но случился момент, когда Зина и Миша затаили дыхание перед экраном.

– Видели ли вы ангелов в космосе?

Это ведущие «Огонька» в шутку спросили у известного космонавта, он находился среди гостей.

Космонавт сначала посерьезнел, потом рассмеялся:

– Конечно, видел!

И перевел разговор на другую тему.

В ту новогоднюю ночь Зина загадала сразу несколько желаний. Пожалуйста, ну пожалуйста, Милорд. Даже если не все сразу. Не в этом году, так в следующем. Не через пять лет, ну хотя бы через десять… Ведь будущее полно сюрпризов…

Законы небесной механики работают медленно, но верно. Через десять лет стали доступными бионические протезы.

Получилось, Милорд!

Купленный в Измайлове скафандр был оценен на солидном аукционе в сумму со многими нолями.

Еще, Милорд!

Зина и Миша по-прежнему живут вместе на этой планете. А Атлантида вдруг передумала лежать под водой и, устроив небольшие цунами в обоих полушариях, поднялась на поверхность.

Браво, Милорд.

Станислав Ефанов. Когда кончится снег

Дверь приоткрылась, и в проеме показалось озадаченное лицо Риты.

– Еще долго? Вас все ждут.

Артем и без того места себе не находил. Ему лишней минуты не хотелось проводить в этом казенном коридоре с запахом старого линолеума. Среди этих нездорового цвета стен, которые не спасали даже аляповатые рисунки, изображавшие известных мультгероев. Их схожесть с оригиналом была весьма относительна – все эти без души нарисованные Волк из «Ну, погоди!», Смешарики и Карлсон с банкой варенья. Нарисованы людьми, которым было все равно.

Сходство Артема с оригиналом хоть и было на уровень выше, но сейчас, в кругу этих неживых мультяшек, он и сам походил на нелепое подражание главному зимнему волшебнику.

– Скоро, скоро, – пробормотал он и внезапно запнулся, издав такой звук губами, точно задумал битбоксить, но на самом деле хотел от чего-то отплеваться.

Не получилось. Он оттянул пушистую бороду на резинке и пальцами снял прилипшую к языку ворсинку искусственного меха.

– Вечно он опаздывает.

– Он?.. – удивленно переспросила Рита.

– Тут я, тут! Бегу! – донеслось из дальнего конца коридора.

Она высунула голову и всмотрелась. Артем медленно закрыл глаза. На бегу запахиваясь в костюм Снегурочки и поправляя болтающиеся косы, к ним спешила еще одна подделка под зимнюю сказку.

Рита выскользнула сквозь щелку в двери и прикрыла ее за собой, привалившись спиной и оставив руки под поясницей.

– Простите! – кричала Снегурочка уборщице со шваброй, огибая на цыпочках ведро с водой и едва не поскользнувшись на мокром линолеуме.

Наконец она предстала перед Ритой, поправила на голове съехавшую от бега шапку с соломенного цвета париком и широко улыбнулась:

– Антон, можно Тоха.

Тоха уверенно протянул руку для приветствия. Рита вяло вложила свою ладонь в мужскую пятерню и перевела полный растерянности взгляд на Артема. В его глазах она искала не то сочувствие, не то объяснение. Даже расшитый серебром наряд, синие сапоги и длинные косы с вплетенными в них голубыми лентами не могли скрыть главного: Снегурочка была не канон. Артем протяжно вздохнул.

– Но вы не говорили, что… – не закончив фразу, Рита покосилась на Снегурочку.

Вместо ответа Артем красноречиво перехватил посох в другую руку и закинул красный мешок через плечо.

– Между прочим, – не принимающим возражений тоном заявил Тоха, – в японском театре все роли исполняют мужчины. Даже женские.

Рита поморгала:

– Но мы же не в японском театре.

– Что за гендерные стереотипы. Вы позволите? – Тоха оттеснил Артема от двери, прочистил горло и сказал предельно высоким голосом, на который был способен: – Время волшебства!

Рывком головы он отбросил косу с плеча. Женский голос ему удался с натяжечкой. Рита присмотрелась к парню: вполне миловидный, гладко выбрит. Неумело нанесенные румяна тоже вносили какой-никакой вклад в общее дело. И все же она колебалась.

– У меня будут неприятности… – не то сказала, не то спросила она.

Тоха смерил ее строгим взглядом и поторопил, на этот раз подчеркнуто низким голосом:

– Так и весна настанет.

Мужской бас на контрасте с образом сказочной внучки возымел отрезвляющий эффект на Риту. Она суетливо заправила за ухо прядь русых волос.

– Да-да, конечно! – И скрылась за дверью.

Оставшись наедине, Артем и Тоха коротко осмотрели друг друга. Артем зыркнул осуждающе, а Тоха приятельски подмигнул. Еще и кулаком шутливо ткнул в плечо Артема: не дрейфь, мол, все отлично будет.

А через несколько секунд из-за двери донеслось множество детских голосов:

– Сне-гу-ро-чка! Сне-гу-ро-чка!

– Готовь подарки, дедуль. – Тоха оттянул бороду на Артеме и отпустил ее, отчего она смешно спружинила обратно.

– Вали уже, – процедил Артем мимо дырки в бороде. На язык опять налипла ворсинка.

Спустя полтора часа в блестящем золотом шаре отражался выпуклый Артем. Он сидел напротив искусственной елки, и в развешанных на ней шарах выпуклым становилось все: эта комната, придвинутые к окнам парты, и сами окна с бумажными снежинками на стеклах, и длинные скамьи вдоль стены, на одной из которых сидел Артем.