Артур Гедеон: Лилит. Неуловимая звезда Сен-Жермена

Серия «Черные лебеди. Мистические триллеры»

© Гедеон А., 2026

© Оформление. ООО «Издательство  «Эксмо», 2026

Пролог

Он мчался по широкой трассе из Москвы в пригород, но ему казалось, что в эти минуты под проливным дождем он несется через Вселенную. Летит на звездолете! Потому что голова его шла кругом, сердце бешено стучало и дыхание прерывалось от ощущения великой победы. Сам Колумб не испытывал такого восторга, увидев сквозь расходящийся туман берег нового континента!

Щедрый летний дождь упрямо бил в лобовое стекло его машины. Старательно работали дворники. В мутном потоке изредка возникали фары несущихся навстречу автомобилей: летящие призраки, не более того. И две полосы черного леса по обе стороны трассы тоже казались ему призрачными. Пару раз на крутых поворотах он рисковал слететь с трассы. Весь мир представлялся молодому ученому Виктору Осокину нереальным, зыбким, готовым к тому, что его вот-вот подхватит и унесет прочь ветер.

Только одно сейчас было реально: ЭЛИКСИР!

Всего час назад в лаборатории института он получил его. Нет, не он придумал формулу – его педагог и научный руководитель, академик, старый демиург, гениальный Лев Денисович Рудин. К нему в подмосковный поселок Красные Ключи он сейчас и ехал в непогоду. Рудин сказал ему: «Когда добавишь последний, седьмой реагент, раствор станет золотым. Ты ничего не перепутаешь, Виктор. Он заискрится так, что ты зажмуришься поневоле. А потом счастье переполнит твое сердце. Сдержи этот рев восторга. Усмири его. Переведи дыхание. Я буду ждать твоего звонка. А потом сразу ко мне. И будь осторожен по дороге».

И вот теперь он летел в Красные Ключи, и проливной дождь полоскал его джип, и неистово работали дворники на лобовом стекле. А сердце так и выпрыгивало от восторга. Все можно было сделать и в домашней лаборатории Рудина, в его особняке, этот дом представлял собой научный институт в миниатюре, но буквально вчера молодая перепуганная лисица проникла в его лабораторию и разнесла ее. А тянуть они не могли, да и не хотели. Пришлось все делать в институте, только вот Лев Денисович Рудин слег с простудой, и все упало на его, Осокина, плечи. Но он был не против! Даже втайне ликовал от мысли, что сам, в одиночку, по формуле учителя воплотил в жизнь величайшую идею человечества.

Теперь он был не помощником, а соавтором гениального творения. Ехать оставалось не более получаса.

Но что это? Впереди на трассе за стеной дождя показалось белое пятно – в свете дальних фар оно все увеличивалось, пока изумленный Виктор Осокин резко не сбавил скорость. Что, корова? В такую вот непогоду? Отбилась, сбежала? Подумать только! Да нет, мелковато животное для коровы. Или коза? Нет, крупнее. Теленок?..

Осокин остановился в двадцати шагах от животного – то стояло у него на пути под проливным дождем и упрямо смотрело в его сторону. Да что же это? Он не верил своим глазам.

Осокин открыл дверцу и вышел из машины. Ему бы чем-нибудь вооружиться, но эта мысль поздно пришла в голову. И все-таки он не верил своим глазам, пока осторожно ступал вперед. Дождь лил за шиворот молодому ученому, но Виктор не замечал дискомфорта. Летняя ночь была теплой, но холодок уже колко бежал по его спине. Белоснежное животное, по шерсти которого обильно стекала вода, оказалось и впрямь размером с небольшого теленка, это да, но что-то с ним было не так! Осокин остановился в десяти шагах от животного. В ослепительном свете фар на него упрямо смотрел Единорог! Да-да, копытное животное с единственным рогом во лбу. С длинным узловатым крученым рогом, который, если присмотреться к нему внимательнее, выглядел весьма угрожающе. Осокин даже ущипнул себя за руку – не сон ли это? Что делало это сказочное животное на трассе среди ночной тьмы? И почему так внимательно и даже пугающе смотрело на него, Виктора Осокина, словно именно его и поджидало здесь в этот час?

Так что это, призрак, видение, галлюцинация? Но Единорог приветственно кивнул Осокину, причем снизу вверх и панибратски, и ученый автоматически ответил кивком диковинному созданию. Осокин даже не замечал дождя, который уже промочил его почти насквозь, стекал по лицу и заливал глаза. Сейчас он как будто переступил порог, за которым заканчивался реальный мир и открывался другой, манящий, но еще более пугающий. У него в голове пронеслась мысль, а не надышался ли он парами волшебного эликсира, пока готовил его по формуле учителя, не в состоянии ли он наркотического опьянения, о возможности которого ему забыл рассказать профессор Рудин.

– Кто ты? – сипло спросил Осокин и сам вздрогнул и от своего незнакомого голоса, и от заданного вопроса. И повторил громче: – Кто ты?

– Орловский рысак, – хрипловато ответило животное. – Только что с Эпсомских скачек. – Насмешка звучала в его тоне. – Не видишь?

– Нет, – покачал головой Осокин. – Ты – Единорог.

– А чего тогда спрашиваешь? – спросило белоснежное животное, по шерсти которого катила вода. – Глазам верить надо, Витя.

– Ты знаешь меня? – прошептал Осокин.

– Еще как знаю.

Может быть, он попал в аварию, судорожно решал Осокин, и сейчас находится в коме, и все это лишь его галлюцинации?

– Лучше скажи, куда едешь, Витя? – вдруг спросил Единорог.

Да, он точно наглотался паров эликсира! Ведь райский запах шел от него – тысяч благоуханных цветов. И теперь, по-простецки говоря, у него ехала крыша. Вот что с ним происходило сейчас. Надо бы просто съехать с дороги и отдышаться…

– Тебя ведь не существует, правда? – спросил Осокин.

– Кривда, – с насмешкой ответил Единорог. – Говори, умник, не стесняйся, куда путь держишь? – настойчиво поторопило его животное.

– А тебе зачем это знать?

– Надо, – загадочно ответило животное.

– Еду к себе домой, – ответил Осокин и смахнул с лица капли воды.

– Только дом твой в другой стороне.

И ведь все знает его галлюцинация! Ответ прост: потому что он сам это знает.

– Еду к своему научному руководителю, – вдруг честно ответил Осокин.

– Теплее, – усмехнулся Единорог. – А что ты ему везешь?

– Подарок.

– Хорошо. А что за подарок?

– А это уже мое дело. Не твое.

– Нет, это как раз мое дело, – сказал Единорог и двинулся к нему. – Отдай мне его, свой подарок. – Животное остановилось в трех шагах от Осокина, и того вдруг парализовало от страха: глаза Единорога оказались кровавыми, как у разгневанного быка. – Ты ведь изобрел что-то, верно?

– Откуда ты знаешь?

– Так верно или нет?

Осокин отступил на шаг, другой.

– Верно.

Единорог сделал эти два шага к нему:

– И что же вы с ним изобрели, с твоим руководителем?

– Что надо, то и изобрели.

– Ну да, конечно, что надо. А кому надо?

Но Осокин и не знал толком, что ответить. Потому что это изобретение было сколь гениальным, столь и опасным, и уж точно это было не лекарство от рака, которое немедленно стоило бы открыть всему миру. Тут – другое…

– Сказать не можешь, верно? – задал наводящий вопрос Единорог. – Нашел алмаз с куриное яйцо, а куда приспособить его, и не знаешь.

– Я хочу уехать, – сказал Осокин и отступил еще и еще, пока не уперся спиной в бампер своего джипа.

– И он сейчас ждет тебя, твой учитель?

– Ждет.

И тут Единорог омерзительно и мелко рассмеялся, и угроза была в каждом его резком кашляющем смешке. От пугающего веселья животного и колющего взгляда, так похожего на человеческий, Осокину стало совсем плохо. Что-то роковое и страшное нависло сейчас над ним. От чего не убежать, не укрыться.

– И что вы, умники, будете делать со своим изобретением? – спросил намокший зверь с торчащим изо лба рогом. – С эликсиром?

Именно зверем, а не животным он сейчас показался трепетавшему Виктору Осокину.

– Мы найдем, как им распорядиться. А откуда ты о нем знаешь, Единорог?

Но тот как будто не услышал его.

– Подарите миру? Спрячете до лучших времен? Упьетесь им и полетите к звездам? – зверь кивнул узловатым костяным рогом в беспросветно черное небо, сейчас извергающее на них потоки воды. – Или это средство только для одного, для него, твоего учителя, гения, а ты лишь так, с краю?

На встречной полосе вспыхнули фары, машина стремительно приближалась, свет полыхнул по собеседникам, и тень от Единорога протянулась к ногам Осокина, и на мгновение Виктор увидел, что это тень вовсе не животного, а огромного мужчины в мешковатом плаще и шляпе с короткими полями. Нет, такого не могло быть – еще один мираж!

Единорог подступил чуть ближе и теперь стоял в двух шагах от Осокина.

– А теперь слушай меня, Витя. Отдай формулу и эликсир мне и поезжай домой.

– Зачем?

– Занадом. И забудь обо всем. Слышишь, Витя?

– Не отдам, – осторожно покачал головой Осокин.

– Эх, Витя. Надо было тебе, как твой дядька Сомин говорил, запойный алкоголик, в сельскохозяйственный идти, по дедовым стопам. А не в генетику. Сечешь?

– Откуда ты знаешь про дядьку Сомина? И про то, что он запойный был?

– А я много чего знаю, мне так положено. Так не отдашь?

– Не отдам.

– Точно?

– Точно.

Единорог смотрел и смотрел ему в глаза – колко, цепко, гневно.

– Хорошо подумал?

– Хорошо.

– Ну ладно, как скажешь, умник.

И бросив это уже иным тоном – беспощадного палача, у которого в руках занесенный топор, Единорог нацелился, пружинисто метнулся в его сторону и пырнул его костяным рогом в живот. И ловко отскочил назад. Осокин, которого как будто прожгли насквозь раскаленным прутом, вобрал в себя воздух, сколько было можно, и стал оседать на асфальт. И тут он увидел, как белый единорог под дождем превращается в огромного мужчину в черном плаще и шляпе с короткими полями, какие любят носить рок-музыканты и хипстеры, с черной окладистой бородой, с золотой серьгой в ухе. В руке бородач держал здоровенный тесак – таким в столовках когда-то резали хлеб. И вновь Осокин не верил своим глазам и даже не понимал, спит он и видит кошмар из кошмаров или все вокруг явь, с ним это происходит или с другим человеком, а он только смотрит фантастический фильм.

– Что, дядя, допрыгался? – спросил бородач. – Оно того стоило?

– Зачем? – прошептал Осокин, едва шевеля языком от острой боли. – Зачем вы это?..

– Занадом, – повторил корявую фразу громила.

– Кто вы такой?

И наконец опустился и чуть криво сел. На асфальт уже натекла лужа крови из распоротой брюшной аорты, но дождь мгновенно размывал алое пятно.

– Ангел смерти, – усмехнулся бородач, – твой личный ангел смерти, – он ответил, отер о плечо молодого ученого свой тесак и заправил его в ножны, висевшие под расстегнутым плащом. – Зря ты вмешался в это дело, дядя, ой, зря. – Громила сетовал как бы между прочим, то и дело поглядывая в сторону, словно дожидаясь кого-то. – Не в свое вперся, дурак ты, дело.

У Осокина уже мир плыл перед глазами. Боль, поразившая живот, притуплялась. Просто уходила кровь, и ему становилось все холоднее под теплым проливным летним дождем.

– Твой учитель-то, небось, все знал, а тебе лишь зернышко с ладони давал склевать, – усмехнулся бородач, – не более того. А ты, дурачина, и радовался. А вон оно как вышло-то.

Последнее, что увидел умирающий Осокин, это как на трассе под стеной дождя появилась женщина в длинном черном плаще, перетянутом на осиной талии широким кожаным ремнем, с глубоко наброшенным капюшоном – она шла в их сторону…