А таинственное растение тем временем устремилось вверх. Едва высвободившись из земли, оно тут же распустило листья и почки, хотя те увядали так же быстро, как созревали. Одна же почка тем не менее росла и росла на стебле, подобно пузырю, и так расширялась, пока не достигла необычайного размера и не раскрылась. Внутри же обнаружился полностью созревший цветок, подобный закрытой чаше магнолии, только фиолетовый и с красными прожилками.

Это было изумительно, и у юноши перехватило дыхание. Но дальнейшее оказалось куда более изумительным!

Лепестки тугого бутона открывались один за другим, и за каждым обнаруживался другой лепесток более темного и восхитительного синего цвета, и вот наконец весь цветок распустился подобно вееру. А в сердце цветка спала девушка, обнаженная и обвитая лишь огненными прядями своих волос.

– Поскольку женщины моей страны недостаточно красивы для тебя, – заметил Азрарн, – я вырастил тебе женщину из земного цветка. Смотри. Ее волосы желты, как пшеница, груди подобны белым гранатам, а чресла – медвяной росе.

Подведя Сивеша к цветку, он наклонился и поднял девушку, и когда ее белые ножки отлепились от середины цветка, послышался тихий звук, словно бы где-то переломился стебель растения. И тут же девушка открыла глаза, и были они синими, как небо земного мира.

Азрарн вложил ее руку в руку Сивеша с хитрой улыбкой, и, словно бы вторя ему, девушка тоже улыбнулась, глядя на радостное лицо Сивеша. И такова была прелесть этой улыбки и красота девушки, что Сивеш позабыл о солнце.

Звали ее Феразин, Рожденная-из-цветка. Сивеш жил с ней в согласии в своем дворце в Друхим Ванашта еще один год жизни смертных.

Азрарн научил его многому в искусстве обращения с женщинами. Феразин, с лоном, подобным медовым сотам, свежестью яблока и светлыми, как пшеница на поле, волосами, могла уложить и любовника, и себя на упругом ковре из благоуханного золота, и была она зрелой для пахоты удовольствия Сивеша, подобно земле.

Истинно, в то время он любил ее, и, возможно, она любила его. Она не была из демонов, хотя они ее и сотворили. Но и человеком она тоже не была. А была она созданием, выросшим из земного семени на волшебной почве. Так в ней сочетались оба этих естества.

Так, в тот год Сивеш жил как прежде, охотясь в пустошах Подземья, пируя в подземном городе, выходя временами ночью с Азрарном на землю, но всегда возвращаясь к своей родившейся из цветка жене через ров с магмой. И он обожал ее, но Князя Демонов боготворил прежде всех созданий, в особенности же за тот последний дар, которым тот одарил его. Может быть, заклятие пало на него, когда он взял ее за руку, ибо как объяснить то, что он так надолго и крепко забыл дневной мир и столь покорно поднимался в него лишь ночью, и даже охотился на души людей на берегах Реки Сна.

Однако Князь Демонов не мог предвидеть всего, и сама Феразин послужила причиной тому, что заклятие перестало действовать. Она пришла из смертного мира, и, хотя демоны сотворили ее, сердце ее по-прежнему было ядрышком семени, что подчиняется природным законам и тоскует по воздуху и свету.

Вдруг, в последний день года, поднявшись с постели, она прошептала своему мужу Сивешу:

– Любопытный сон мне приснился, пока я спала. Снилось мне, что я лежу в пещере, и тут я услышала бронзовый рог, как он трубит в небе, и знала, что он зовет меня. И так я встала и пошла вверх по крутым ступеням пещеры навстречу его зову. Труден был путь наверх, но я наконец достигла двери и, отворив ее, вышла на луг, а над ним был заколдованный купол, весь голубой, и в нем горел один маленький золотой диск, и, хотя был он совсем маленький, столько света он давал, что тот заполнял землю от края и до края.

И когда Сивеш услышал ее, сердце его, казалось, подскочило и вспыхнуло огнем внутри него, и он снова припомнил утро, в которое увидел солнце. И стало так, словно вокруг все накрыло тенью и только грудь его и разум пламенели. Он посмотрел на прекрасную Феразин, и она показалась ему призраком из тумана. А дворец вокруг них стал унылым, как желтый свинец. Он выбежал в город – но великолепие остыло, и тот стоял, подобный гробнице. И когда Сивеш, ошеломленный, шел по улицам гробницы, он встретил Азрарна.

– Вижу, ты вспомнил мир праха, – сказал Князь Демонов, и железо звенело в его голосе. – И что теперь?

– О мой владыка, мой владыка, что я могу поделать? – воскликнул Сивеш, проливая слезы. – Плоть моей матери взывает ко мне из могилы на земле, что над моей головой. Я должен отправиться в страну людей, ибо я не могу долее оставаться в Подземье.

– Значит, ты отрицаешь, что обязан мне любовью, – сказал Азрарн, и в голосе его звучала сталь.

– Мой владыка, я люблю тебя больше своей души. Если я оставлю тебя, то будет это, словно бы я самого себя оставил в твоем царстве. Но я тут претерпеваю муки и не могу задерживаться. Город этот – тень, и я подобен слепому червю, что копошится в нем. Потому сжалься надо мной и отпусти меня.

– Ты разгневал меня, и это уже третий раз, как ты это сделал, – сказал Азрарн, и в голосе его звенела зимняя стужа. – Подумай же хорошенько, хочешь ли ты оставить меня, ибо в этот раз я не смирю свой гнев.

– У меня нет выбора, – сказал Сивеш, – никакого выбора, о владыка владык.

– Тогда уходи, – сказал Азрарн, и в голосе его звенел холод смерти. – И запомни, от чего и почему ты отказался и кто это тебе сейчас говорит.

Тогда Сивеш медленно пошел к окраинам Друхим Ванашта, и все демоны сторонились его. Огромные врата открылись. Вихрь подхватил его и выбросил из жерла вулкана на землю, по которой он так тосковал.

Таким образом Сивеш вернулся в мир людей и в печали побрел по земле под лучами солнца.

3. Ночная кобыла

Такова была трагедия Сивеша: он не мог более терпеть жизнь в городе под землей, но не знал иной, и, хотя страстно тосковал по солнцу этого мира, он так же тосковал по другому солнцу, что ему пришлось оставить, – по темному солнцу Друхим Ванашта, Азрарну.

Некогда он был принцем во дворце, и были у него и кони, и гончие псы, и прекрасная жена. Теперь же он трудился с пастухами на холмах и в долинах, перегоняя лохматых коз по жаре, и спал ночью в кожаном шатре или придорожном каменном домике. Платой ему служила краюха черствого хлеба и пригоршня фиников, и пил он из тех же источников, что и козы. Но все это его не смущало. Над ним светило солнце, и он довольствовался этим. Он смотрел, как солнце поднимается, плывет по небу, как огненная птица, смотрел, как оно опускается за край мира и собираются вороны темноты. Солнце было его радостью, его счастьем. Пастухи, гоня свои стада по земле, с изумлением смотрели на странного красивого юношу, который столько времени проводил, глядя вверх. Он ни с кем из них не подружился, хотя был мягок нравом и скромен. Они думали: вот, наверное, это сын богача, что переживает сейчас тяжкие обстоятельства. Он ни слова не говорил о своем прошлом, хотя временами во сне они слышали, как он выкликает имя, которое некоторым из них было знакомо и наполняло ужасом. Ибо во сне душа Сивеша бродила у Реки Сна и глядела на дикие пустоши сновидений, высматривая Владыку Тьмы и его гончих псов.

Он не поверил ни единому слову из сказанных Азрарном. Сивеш не думал, что Князь способен причинить ему зло. Он любил его всем своим открытым и добрым смертным сердцем и нес боль потери как тяжкое бремя, которое не желал спускать с плеч. Азрарн наверняка нес бремя своей потери так же, и как Сивеш никогда не причинил бы вреда тому, кому верил, так и Азрарн не смог бы. Так он думал. За все годы в Подземье щедрая и меланхоличная по природе душа Сивеша так и не узнала достаточно о демонской природе.

Однажды пастухи добрались до города, где хотели продать своих коз на рынке. То был земной город, и он казался Сивешу уродливым и ужасным. Ни болезней, ни бедности, ни лачуг, ни нищих не было в Друхим Ванашта, только редкие сады и тонкие металлические минареты, а сами демоны были весьма миловидны. Через некоторое время Сивеш почувствовал сильное отвращение и оставил пастухов торговаться, и вышел из ворот к берегу моря. Там он сел на камень, испытывая глубочайшее горе, и тут солнце нырнуло под воду, а с берега прилетела ночь.

Долгое время он избегал ночи, укрывая голову козьими шкурами и быстро погружаясь в сон. Ему больно было припоминать, как они с Азрарном скакали по земле ночной порой и развлекались, навлекая несчастья на людей. Отчасти он также стал понимать, сколько зла они сотворили в мире под холодной луной. Но сегодня он остался на берегу, ибо казалось, что сердце его в любом случае скоро рассечет трещина. И он был почти рад этому.

Так он и сидел на камне. А звезды скалились обнаженными кинжалами. Возможно, Сон, хитрый рыбак, дважды или трижды подплывал к нему – и уплывал снова, обманутый в надеждах, утягивая прочь свои тончайшие сети.

В полночь на ухо ему что-то зашептал ветер. И говорил он о странной музыке…

Сивеш прислушался и встрепенулся. Он услышал любопытную запинающуюся мелодию, печальную, навевающую грезы; и она была созвучна его настроению. Он всмотрелся в морскую даль. И увидел нечто чудесное! Луна упала с неба и плыла по водам! Но тут он прикрыл глаза и посмотрел еще раз и сквозь бледное сияние разглядел невероятный корабль. Формою он напоминал огромный цветок, выкованный из серебра, но в центре его поднималась тонкая серебряная башня, упирающаяся в ночное небо, а крыша ее казалась подобной диадеме. И в башне, прямо под диадемой, горело одинокое рубиновое окно. Ни весел, ни парусов на этом корабле он не увидел. Однако нечто шевелилось перед ним, и походило это на блеск звездного света на влажной древней коже, и вода пенилась белым: огромные звери влекли корабль по волнам подобно упряжке лошадей в колеснице. Что это были за звери – киты, а может, даже драконы? – Сивеш не смог понять. Он стоял и глядел на диво, и, пока он стоял так, корабль развернулся и приблизился к берегу.

Вокруг слышалась прелестная печальная музыка. Громадные звери трудились, и корабль скользил за ними. Сивеш зашел в море, и вот уже волны разбивались у его колен. Так он смотрел, и тут окно башни широко раскрылось. И оттуда кто-то выглянул.

Была у Сивеша слабость – любовь к прекрасному. Другие любили богатства или удовольствия, что приносит власть, а он любил красоту. И поэтому он боготворил Азрарна, и одно время – Феразин, Рожденную-из-цветка, и так он поклонялся свету пламени, а вслед за ним – повелителю всех огней, солнцу. Так он поднял глаза и внимательно посмотрел на лицо девушки, что смотрела из окна, и она показалась ему средоточием всего, что он любил.

Рассказав о стольких прекрасных вещах, как рассказать о ней? Нет ни в одном земном языке слов, дабы описать ее! Подобные слова исчезли из мира, когда тот вырвался из океана хаоса во время светопреставления, что изменило его форму на шарик, подобный тому, что дети бросают во время игры в воздух.

И все же было в ней что-то от Феразин и что-то от Азрарна, и она сияла в окне, подобно солнцу, и тут, подобно светилу, медленно освободилась от своих одежд, и серебряная нагота ее дюйм за дюймом, открываясь, поражала взгляд Сивеша, и вот он задрожал, и огонь наполнил его чресла.

И тут огромный корабль повернул еще раз и стал удаляться обратно в море, оставляя за собой на воде отражение, подобное дороге. Сивеш крикнул вслед удаляющемуся кораблю, а потом взглянул на дорогу и бросился в волны. Но те безжалостно отбросили его назад, и холод привел его в чувство.

Он простоял на берегу, словно пораженный заклятием, все часы темноты, уперев взгляд в далекий горизонт, за которым корабль исчез, как падающая звезда. Когда в конце концов взошло солнце, он даже не взглянул на него. Он улегся в тени скалы и провалился в сон без сновидений.

Проснулся он на закате и простоял, глядя в море, всю ночь. Корабль прошел вдалеке за два часа до рассвета. Он воззвал к ней, но она не повернула к берегу.