Нагромождение предметов, связанных с Григорием, все равно не приносило в квартиру хаос, Елена поддерживала порядок – не идеальный, намекающий на манию, но вполне сносный, тот, при котором не стыдно пригласить гостей.

– Разуйтесь, – велела она.

Елена прошла на кухню, она не проверила, выполнит ли гость ее требование. Изображать радушие она тоже не собиралась, уселась за стол и все, демонстрируя: это максимум дружелюбия, на который сегодня может рассчитывать Матвей.

– Расскажите о своем сыне, – попросил профайлер. В том, что на такую просьбу она не ответит отказом, и сомневаться не приходилось. – Вы родили его достаточно поздно по меркам того времени.

– В сорок лет, – кивнула Елена. – Давайте без лишней вежливости: это и сегодня считается поздними родами, особенно первыми. Но если вы ожидаете душещипательную историю о том, как я боролась, не могла, а потом свершилось чудо, то зря. Я родила этого ребенка ровно тогда, когда захотела.

Матвей слезных откровений от нее как раз не ожидал – он ожидал немощи, потому что это предполагалось по всем отчетам о ней. Но Елена казалась вполне бодрой, речь лилась громко и четко… любопытно.

Рассказ, впрочем, тоже имел значение, он заполнял пробелы в сухих рапортах, составленных не самыми любознательными людьми.

Елена Мальцева всегда вела активную жизнь. Она получила отличное образование, работала, занималась спортом и путешествовала. Ей было интересно построить серьезную карьеру, и она достигла этого вопреки всему. Ее жизненный девиз был прост: делать то, что хочется.

Поэтому и ребенка она завела, когда ей захотелось. Несмотря на все байки, которыми ее запугивали, Елена забеременела сразу же, легко выносила сына и без проблем родила. При этом про его отца она не сказала ни слова, она не боялась, она просто делала акцент на том, что этот человек не имел для нее никакого значения. Именно поэтому Григорию досталась ее фамилия.

Многие матери, фанатично увлеченные собственными детьми, особенно сыновьями, невольно «душат» их, придавливают своей любовью, ограничивают контакты с внешним миром. Но судя по тому, каким вырос Григорий, Елена его не сдерживала, она давала ему ту самую свободу, которую так высоко ценила сама. Поводок преданности все равно сформировался естественным путем: для сына она была всей семьей, ему некого оказалось любить, кроме нее.

По крайней мере, пока он не женился. Это событие Елена тоже восприняла на удивление спокойно. Она видела, что невестка ей не соперница, и без каких-либо терзаний позволила сыну эту «игрушку». Однако геройствовать и объявлять, что со всеми трудностями жизни она теперь будет справляться сама, Елена тоже не собиралась. Она не скрывала от молодой пары то, что больна и нуждается в уходе. Впрочем, им несложно было уживаться в одной квартире. Может, если бы появились дети, Ольга отнеслась бы к такому соседству иначе… Но до детей так и не дошло.

– Почему он выехал той ночью? – спросил Матвей. – Насколько мне удалось узнать, было поздно, темно, накануне шел дождь. Григорий – опытный байкер, он должен был здраво оценивать риски.

– Он и оценивал. Он просто не позволял такому себя остановить. Он считал: если один раз поддаться слабости, всё, можно уже не ездить… Удача любит шальных! Это долгое время было правдой, ему везло… А потом везение закончилось.

Тут Матвей мог бы добавить, что удача изменяет только один раз, но не стал, сейчас это было бы похоже на глумление.

– Когда все случилось… Я сразу поняла: если Гриша выживет, у него останусь только я, – продолжила Елена. – Оля… Она искренне не понимала. Она же совсем молоденькая девочка еще! Ей казалось: любовь преодолеет все, главное, чтобы он выжил, и все наладится! Но я знала, что она уйдет…

– Вы злились на нее?

– Разумеется, я злилась! Но я осознавала, почему не может быть иначе. Знаете, есть то, что понимаешь разумом – и сердцем. Разумом я понимала, почему она должна уйти, почему это вопрос самосохранения, а не предательства. Но сердцем я ее ненавидела, потому что мне казалось: если она останется, обязательно случится чудо и Гриша придет в себя! Какая уже разница? Я ее отпустила.

– Почему вы не приняли ее предложение? О помещении Григория в частную клинику.

– Вы видели эти клиники? – возмутилась Елена. – Это же гадюшник! Там люди днями лежат без движения, прикованные к постели, а под ними прогнивают грязные матрасы. Не важно, в каком состоянии мой мальчик, я всегда смогу защитить его от такого!

– Вы могли лично проинспектировать клинику, в которую Ольга хотела его поместить. Уверяю вас, она крайне далека от гнетущих образов дурдома девятнадцатого века.

– Знаю я эту показуху… Дома престарелых тоже милыми и уютными выставляют – а как на самом деле? Нет, я еще вполне могу позаботиться о нем!

– Когда он был здоров, вы сами нуждались в заботе.

– Тогда у него и потребности были другие! А сейчас… Мне повезло, что Гриша очень хороший и покорный. Я могла кормить его, следить за ним, что-то он делал сам… Но того, что случилось, я точно не ожидала!

Она что-то недоговаривала, причем делала это на удивление умело. Будь она чуть глупее, она бы наверняка изображала бабушку на последнем издыхании, которую нужно срочно оставить в покое. Но Елена хранила свои секреты с большим мастерством. Она использовала правду и намеренно усиленные эмоции, чтобы отвлечь собеседника, переполнить его информацией и впечатлениями, а потом выкинуть вон. И у него даже не будет причин настаивать, что она отказалась от разговора!

Это было странно, а еще приближало ее к психологическому профилю того, кто поджег свадебный шатер. Только вот зачем, где выгода? Да и метод исполнения под большим вопросом. Матвей ведь сказал Таисе правду: у Елены просто не было способа это все провернуть, даже если бы она захотела. Если только она не привлекла сообщника… Эту версию нужно будет проверить.

Пока он размышлял об этом, Елена перешла к последнему акту своего маленького спектакля:

– Знаете, я неважно себя чувствую, да и мы все обсудили… Вам лучше уйти.

– Вызвать «скорую»? – предложил Матвей.

– Нет необходимости, мне просто нужно отдохнуть… Это старость – она не лечится!

– Вы ведь понимаете, что я не могу оставить вас одну в таком состоянии?

– Это уже переходит в абсурд! – нахмурилась Елена. – Мне что, в полицию обращаться?

Ответить Матвей не успел, его отвлек звонок в дверь. Он не сомневался, что Таиса присоединится к нему, но предполагал, что она начнет с домофона. Хотя миновать это препятствие не так уж сложно, в такое время жильцы постоянно ходят туда-сюда.

Поэтому Матвей направился в прихожую, оставив остолбеневшую Елену на кухне.

– Вы что, собираетесь принимать моих гостей? – бросила она ему вслед.

Профайлер не счел нужным объяснять очевидное. Он уже открыл дверь и действительно обнаружил на пороге оживленную Таису.

– Как вы тут? – полюбопытствовала она. – Уже признание состоялось?

– Какое еще признание? – оторопела выглянувшая в коридор Елена. – Женщина, вы кто?

– О, вы еще не в наручниках! Ну, это ненадолго. Хотя вы и не будете, если пойдете на сотрудничество. Но объясняться все равно придется: вы зачем пытались убить Ольгу и подставили собственного сына?

– Хватит, это уже слишком! Я звоню в полицию!

– Звоните! – поддержала Таиса. – Хотя с ними будет не так интересно… Нам-то чего бояться? Я смогу доказать, что вы к этому причастны!

Она не просто сказала это, она еще и помахала в сторону Елены сухим листом. Точнее, обрывками листа, почерневшего от непогоды, ничем не примечательного… Но произведшего на Елену куда большее впечатление, чем Матвей считал возможным.

Ну а потом произошло то, чего не ожидал никто, включая взбудораженную Таису. Немощная старушка, пару минут назад готовая испустить последний вздох, резко скинула халат, оставшись только в великолепно сидящем на ней спортивном костюме, рванулась в гостиную и уверенным движением выпрыгнула в окно.

* * *

Пьер не спешил нападать, да и остальные понимали, что могут все испортить, если жертва обнаружит их слишком рано. Женщина должна была пройти подальше, убедиться, что она в безопасности… Он не волновался. Все шло строго по плану, и про себя он вел обратный отсчет.

Когда он решил, что ждал достаточно, он по-прежнему был спокоен. Разве что пульс чуть ускорился, так это не от страха, это от возбуждения. Им не то что позволили сделать многое, заказчик настаивал на этом! И его требования Пьеру очень даже нравились. Да, его работа во Франции не была работой мечты, многовато рисков. Но порой даже она приносила неожиданные бонусы.

Пьер шагнул в коридор. Квартира, пусть и большая, была недостаточно велика, чтобы не заметить появление почти двухметрового мужчины, поэтому он ухмылялся, чтобы обреченная женщина впервые увидела его именно таким – этот образ ей предстояло унести с собой в могилу. Только вот когда Пьер увидел, кто на самом деле стоит у двери, ухмылка слетела с его лица, как пересохший прямо на ветке лист.

Это была не женщина.

Он знал их… Не по именам, даже не в лицо, просто знал, кто они такие. Об этом лучше любых слов говорили одинаковые татуировки, которые пятеро мужчин, стоящие в прихожей, даже не собирались скрывать. Они из этой арабской банды, как же ее… Пьер точно знал ее название, но сейчас не мог вспомнить – мешал ужас, сдавивший горло ледяной хваткой.

Эти пятеро не были удивлены появлением Пьера. Они точно знали, что он здесь, они были довольны, что он и остальные показались сами! И они уже сжимали в руках ножи… Значит, им тоже приказали не шуметь.

У тех, на кого работал Пьер, не было войны с бандами, но сейчас это не имело значения. Каждая из групп, оказавшихся в квартире, прибыла на задание, и недавние охотники просто превратились в добычу.

Пьер не хотел этого. Не хотел умирать – ни за какие деньги! Он брал только те задания, где жертва гарантированно была слабее и ему ничто не угрожало. И теперь он готов был отказаться от работы, даже заплатить этим людям готов, а потом придушить заказчика, если получится… Но ему не дали даже предложить такой вариант.

Они напали первыми. Конечно, пятеро против троих – понятно, у кого преимущество! Пьер видел, что на Карима, самого щуплого в их троице, бросился один из арабов, а Пьеру и Жану досталось по двое, чтоб уж наверняка…

Принять это он просто не мог. Ожидая жертву, он изучил всю квартиру, прикинул, каким путем женщина попытается удрать, как этому помешать. Теперь знания пригодились: он готовился воспользоваться путем отступления сам. Он слышал отчаянные крики своих спутников, но не собирался помогать, даже не смотрел в их сторону. Сейчас каждый сам за себя!

Он все силы бросил на побег, он стремился вперед, в комнату, к которой примыкал балкон. Высокие стеклянные двери, за ними свет, свобода, люди…

Он так и не добрался. Они не позволили ему. Пьера настигли у самых балконных дверей, потащили назад. Он попробовал освободиться, рванулся, как дикий зверь – и получил первый удар ножом в спину. Первый шаг к той самой яме, из которой он никогда уже не выберется.

Но прежде, чем его отволокли от балкона, он все-таки успел бросить последний взгляд наружу. Он хотел увидеть только солнце, небо, зелень листвы… А увидел еще и одинокую светлую фигуру на другой стороне дороги. Она, в отличие от обычных прохожих, никуда не спешила. Она стояла возле старого каштана и смотрела прямо на окна, за которыми боролся за жизнь Пьер, на стекло, по которому уже растекались первые брызги крови… и она улыбалась.

Та самая женщина с фотографии. Та, чьи крики Пьер уже успел вообразить, почему-то решив, что иначе и быть не может.

А эта стерва их всех переиграла.