Мы оказались у двери моего номера, и я достала ключ. Роа толкнул было дверь, хотел войти, но я повернулась к нему и выразительно произнесла:

– Спокойной ночи, Роа.

– И тебе спокойной, – чуть ли не прорычал он. – Но, если хочешь знать, это все из-за тебя! Я, между прочим, не железный, Ятта!

Что?! Из-за меня?!

– Уходи, – на последних ресурсах спокойствия произнесла я. И аккуратно закрыла дверь. Хотя в моих мыслях она с грохотом впечатывалась в косяк, увы. Даже такую малость я позволить себе не могла! Я даже туфли стянула аккуратно, как меня учили. Грациозно снять, поставить одну, затем вторую. И все это так, чтобы с какого ракурса меня ни увидели в этот момент, я бы была идеальна.

Идеальная я устала быть идеальной! Моя идеальная жизнь только что раскололась на две половинки, разошлась по швам! Моя идеальная жизнь, в которой все было запланировано от и до, в которой мы с Роа шли рука об руку, в которой во мне просыпалось пламя. Если я расторгну помолвку, оно во мне так никогда и не проснется. Я останусь иртханессой без пламени на всю жизнь. Но выйти за него замуж после такого?!

Я сняла подаренные им драгоценности и в сердцах швырнула их на тумбочку. Стянула платье, чулки, обнаженная босиком прошла в душевую кабину, выкрутила воду на полную и, закусив запястье, заорала изо всех сил. От боли на глаза навернулись слезы, и я заревела. Сейчас мне не грозило быть услышанной, напор воды смывал мои всхлипы вместе с солеными ручейками, бегущими по щекам.

Почему я не могла родиться с нормальным пламенем, как все? Взять папину часть ледяного пламени? Ведь только черное пламя превращает иртханессу в пустышку до брака с себе подобным. В остальных случаях у девочек и девушек все в порядке, они растут с пламенем, развиваются с пламенем, и им не надо становиться перед выбором: никогда не почувствовать часть своего существа или жить с предателем!

Ненавижу! Ненавижу его, ненавижу, ненавижу!

Я от души стукнула кулаком по кремово-пудровому кафелю и вскрикнула: руку обожгло. Эта боль, к счастью, меня отрезвила. Привела в себя, напомнила о том, кто я, где и зачем я здесь. Завтра у меня важный день. Соревнования. Не хватало еще травмироваться.

Я еще немного постояла под душем, смысла слезы, остатки средств с волос после укладки, нанесла бальзам и, только когда поняла, что меня больше не трясет, выключила воду, завернулась в полотенце и подошла к зеркалу.

– Где фокус внимания, там победа, – сказала я своему зареванному отражению. – Слышишь меня? Соберись! Соберись и действуй! Завтра очень важный день, ты должна победить!

Отражение говорило со мной, но я в кои-то веки не видела в своих глазах уверенности, и это разозлило еще сильнее.

– Ну и ной, – сказала я себе. – Тряпка. Слабачка. Дура!

Последнее подействовало. Оттолкнувшись ладонями от белого мрамора столешницы, я удовлетворенно кивнула, стянула полотенце, накинула халат и вышла в просторную спальню. Для меня всегда снимали лучшие номера, поэтому я привыкла к большим пространствам и ко всем благам мира, которые только можно представить. Но сегодня вдруг почувствовала себя невыносимо, отчаянной одинокой.

Можно быть дочерью правящего иртхана, а можно – обычной девушкой, человеком, но когда тебе изменяет жених, вся разница между вами стирается. Особенно если у тебя нет пламени. С этой мыслью я подошла к панорамным окнам: все-таки Мэйстон был очень красив. Темнеющие пятна воды, подсвеченные неоном и огнями аэромагистралей, красивые петли мостов, протянувшихся между островами, высоченные иглы небоскребов и вечный шпиль Лаувайс.

Высотки-символа власти иртханов в этом мегаполисе. В каждом мегаполисе нашего мира была такая.

Не так давно, десятилетия назад, в этих высотках была сосредоточена помимо символики еще и истинная сила иртханов. Технологии плюс кровь сильнейшего, правящей семьи, позволяющая создавать над городами щиты, из-за которых драконы не приближались к городам. Но потом щиты начали вредить драконам, и они пришли к нам за помощью. Понемногу во всем мире начали приходить к тому, что щиты нужно отключить.

Теперь вокруг городов просто стоят усиленные башни-кордоны, отслеживающие их приближение фиксаторы разведены на многие километры в пустоши. Правда, с тех пор как был отключен последний щит, не было ни одного налета. Мы живем в мире, стараемся не заходить на территорию друг друга. Драконов редко тянет в города, а нас – в пустоши, но даже если парочка-другая залетает, их аккуратно «уводят» обратно: иртханы обладают способностью отдавать драконам приказы, ментально подчинять. Именно поэтому мы долгие годы были доминирующей расой, пока отец не решил провести реформу.

С нее начались реформы по всему миру.

Мысли об отце, о политике, о мироустройстве всегда успокаивали, и сегодняшний день не стал исключением. В постель я вернулась спокойная, целеустремленная, с твердым намерением на победу. Положив пластину с расслабляющими маслами на запястье, с этим же намерением я и уснула.

– Ятта Хеллирия Ландерстерг! Платиновая чемпионка Ферверна во взрослом одиночном катании!

Мэйстонская ледовая арена была огромной. Без преувеличения. И она вмещала столько людей и иртханов, что у меня начинала кружиться голова от плещущей здесь силы. Разумеется, нарочно никто ничего не делал, но пламя всегда прорывается от эмоций. Так или иначе, микроскопическами искрами, но прорывается. И когда иртханов слишком много, я особенно остро это чувствую.

Для меня все это было не впервой, в том числе и выступление. Объехать арену, занять позицию, чувствуя на себе тысячи взглядов. Они текли по моей коже, как легкая ткань, облегающая мое тело. На короткой программе я была в голубом, в цвет «фервернского льда» костюме. Несмотря на то, что я готовилась к этому, я ждала этого дня, я, наверное, тысячу раз представляла, как все это будет, в кожу все равно словно впивались ледяные жала исходящего от арены холода, предвкушения, возбуждения, азарта… Как меня еще не закоротило от этой смеси, не представляю. Я застыла со вскинутыми вверх руками, чувствуя, как бешено колотится сердце. Мне казалось, оно бьется с такой силой, что меня подбрасывает надо льдом.

Музыка врывается в зал, и я следую за ней. Она подхватывает меня, или я ее, это уже неважно, мы становимся единым целым. Все, что сейчас важно: идеальная техника, элементы, и… чувства. Еще когда я была совсем маленькой, мама говорила, что без чувств все лишено смысла: ни один даже самый правильно технически исполненный элемент будет пустым, если в него не добавить чувств.

С этим у меня никогда проблем не было, потому что только на льду я могу позволить себе все: и отчаяние, и ярость, и пламя, которого мне так не хватает каждую минуту моего существования. Поэтому и первые элементы, и вращение, и тройной аксель словно запускают во мне эту цепочку освобождения, и сквозь меня словно льется то, чего я лишена, и я кружусь, и взлетаю, и черчу дорожки на льду под оглушительные аплодисменты, взлетающие и стихающие, как переходы музыки.

Рвущейся на износ, закручивающийся снежным вихрем, из которого нет выхода, как, кажется, нет выхода из бесконечного вращения, в которое я вхожу, прогибаясь и опускаясь, и вырастая снова и врываясь в новый виток бешеного ритма. В такие моменты я словно остаюсь одна в целом зале, обнаженная.

В каждом движении – слова, которые я не могла вчера бросить Роа в лицо, и наш разрыв, и моя свобода… за которой пустота. В эту пустоту я вхожу сквозь второй тройной аксель, и, выходя из него, раскрываю ладони, словно позволяя пламени хлынуть в меня. Сквозь меня в этот мир.

Кружение, поворот, дорожка… когда я только обучалась, я отсмотрела столько техник, я столько раз доводила все до совершенства, чтобы понять, чем просто идеальная техника отличается от совершенной. Точность исполнения, последовательность, я вплетаю это в свою программу наравне с движениями, артистичностью, представлениями о том, каково это – чувствовать свое пламя…

Поэтому сейчас я кружусь на льду, и вокруг меня закручиваются огненные вихри, которые я почти вижу. И это пламя бьет сквозь меня, когда я вскидываю руки, выгибаюсь, вхожу в новый тройной, и эхом моего сердца словно из подпространства слышу грохот аплодисментов.

Я словно лечу над ареной, за спиной раскрываются крылья, и…

Музыка заканчивается, а я словно врезаюсь в невидимую стену. Привычно застываю в прогибе, нарастающий грохот оваций, высоченные своды арены, ряды рядов, плывущие перед глазами, говорят о том, что волшебство закончилось. Мне пришло время вернуться в реальный мир и снова стать Яттой Хеллирией Ландерстерг, а не живым пламенем, которым я чувствую себя только на льду.

– Ятта Хеллирия Ландерстерг! – снова слышу я. – Платиновая чемпионка Ферверна!

На арену летят цветы и мягкие игрушки, я подбираю парочку симпатичных виаров, сделанных с умилительной точностью. Виары – это карликовые драконы, их даже разрешено держать дома, на определенных условиях. Благодарю, показываю их публике, посылаю воздушные поцелуи, улыбаюсь, снова и снова, снова и снова, мне кажется, в такие моменты улыбка становится неотъемлемой частью меня, приклеивается к моему лицу. Сейчас мне сложно поверить, что все позади, но первая часть моего выступления действительно осталась за плечами. Я подъезжаю к бортикам, где мне уже подают чехлы, надеваю их.

– Ты отлично выступила, – говорит мне моя тренер, глаза у нее сверкают, – сегодня просто превзошла саму себя.

Она порывисто меня обнимает, ведет за собой к скамейке. Сейчас нам предстоит услышать оценки, и сердце все равно колотится в горле.

Я могу быть идеальной со стороны Санны, в конце концов, она ведет меня с моего первого появления в Ледовом дворце Хайрмарга, я могу быть идеальной в своих собственных глазах, даже по мнению всех, кто сейчас здесь собрался, но судьи решат иначе, и тогда – все. Раньше я бы не позволила себе даже просто допустить такую мысль, но после случившегося с Роа во мне словно расшатался какой-то винтик в механизме внутренней уверенности. За это мне хочется как следует врезать ему между ног, но увы. Все, что я могу, это сделать это мысленно. Пару раз. И еще парочку.

Чтобы у него никогда больше не встал на его Нису!

Санна сжимает мои руки, они сейчас ледяные – даже несмотря на то, что на плечах у меня уже теплая куртка, и, по-моему, волнуется больше меня. По крайней мере, я чувствую, что ее ладонь слегка дрожит. А потом мы слышим оценки, и она начинает плакать. Я просто вижу, как по ее щекам катятся слезы, и по моим, наверное, тоже катились бы, но мне же нужно держать лицо. Поэтому все мои чувства остаются внутри, я просто улыбаюсь, когда понимаю, что все… высший балл. Первое место.

Санна меня обнимает, мы вместе идем по коридору к раздевалкам. Там меня уже ждут мергхандары, таково было условие отца: или я участвую, и за мной по пятам ходят они, или не участвую. Сейчас мне плевать, что они рядом, даже измена Роа в какой-то степени отодвигается на второй план. Меня накрывает знакомая эйфория победы, когда кажется, что все плохое – очень далеко, и о нем сейчас лучше не думать.

Я и не думаю, пока переодеваюсь, мне кажется, что я слегка пьяна. Обычно это чувство проходит, пока я добираюсь до дома, здесь мне добираться в отель, но до этого на меня обрушивается шквал звонков. Звонит отец – поздравляет, звонит мама – поздравляет и говорит, что ей безумно жаль, что она не смогла присутствовать, но на произвольной она обязательно будет вместе с Эрвером и отцом. Не звонит, по-моему, только ленивый, а я смотрю на стремительно проносящийся под нами Мэйстон и думаю, что на финальную подготовку к произвольной программе у меня несколько дней. Чуть меньше недели.