Тургенева оскорбило отнюдь не содержание отрывка, а то, что некто поэт, гуляка праздный, осмеливается высказываться о его персоне и вообще по данному поводу. «Сообщаемые вами стихи о мне Пушкина заставили меня пожать плечами, – написал он в ответ. – Судьи меня и других осудившие делали свое дело: дело варваров, лишенных всякого света гражданственности, цивилизации. Это в натуре вещей. Но вот являются другие судьи. Можно иметь талант для поэзии, много ума, воображения и при всем том быть варваром. Пушкин и все русские конечно варвары. б…с …для меня всего приятнее было бы то, если б бывшие мои соотечественники вовсе о мне не судили, или, если хотят судить, то лучше если б следовали суждениям Блудовых, Барановых, Сперанских и т. п.» (то есть судей, вынесших приговор декабристам). Очень интересное высказывание: никто не смеет иметь суждение о нас, кроме нас самих и наших заклятых врагов, которые с нами одной крови.

Да, но мы отвлеклись.

Итак, в ноябре 1821 года Пестель произведён в полковники и через две недели назначен командиром Вятского пехотного полка. Это, конечно, повышение. Но из Тульчина, из штаба армии, пришлось уехать. Тульчинская управа Южного общества осталась без руководителя; её адепты (Басаргин, Ивашев, Вольф, Аврамов, Крюковы, Бобрищевы-Пушкины) всё более превращались в стадо, лишённое пастыря. Кстати сказать, осматривая Вятский пехотный полк в 1823 году, император остался доволен и пожаловал Пестелю 3000 десятин земли.

Тем временем в Василькове подполковник Черниговского полка Сергей Муравьёв-Апостол принялся собирать свою команду заговорщиков. Теперь вся опора Пестеля – три человека: генерал-интендант Юшневский, новый адъютант Витгенштейна князь Барятинский и, наконец, – реальная сила! – генерал-майор князь Сергей Волконский, командир пехотной бригады в Умани. Весьма ценно, что князь Сергей в добрых отношениях с князем Петром, тоже Волконским, из другой ветви рода, начальником Главного штаба и влиятельным конфидентом государя. И опять судьба демонстрирует Павлу Ивановичу ехидную ухмылку. Весной 1823 года, после скандала с военным бюджетом, князь Пётр Волконский отрешён от должности и отправляется путешествовать за границу. Сообщество Пестеля лишается покровителя в начальственных сферах.

Пестель не может не понимать, что обстоятельства против него, что его революция не складывается. Но отступать некуда. Заговор уже существует, в него втянуты десятки офицеров. Сколь долго можно таить шило в мешке? Ещё год, от силы два – и всё будет раскрыто. Планы военного мятежа, умысел цареубийства… Потянет на разжалование, а то и на крепость. Позади тьма, впереди свет. Надо действовать.

И он продолжает строить планы, вербует приверженцев, едет в Петербург искать там союзников, надеется на содействие столпов Северного общества… Тщетно. Петербургские переговоры в начале 1824 года заканчиваются провалом: Трубецкой и Рылеев принимают Пестеля сдержанно – с ними, как и с Никитой Муравьёвым, автором проекта конституции, конфликт идейный.

Из показаний князя Александра Барятинского:

«…Сие свидание кончилось раздорием между им и Никитою Муравьевым, потому что один опровергал сочинения другого насчет общества. Сие более походило на прение авторских самолюбий, нежели на совещание тайного общества».

Без поддержки в столице мятеж южан обречён. Пестель пытается сколотить в столице своё тайное общество, филиал Южного. Но как ему, полковнику из Подолии, найти в Петербурге нужных людей? И куда вести их? Перспективы туманны.

Николай Греч:

«Он хотел произвести суматоху; пользуясь ею, завладеть верховною властью в замышленной сумасбродами республике».

Князь Сергей Волконский:

«Полагаю обязанностью оспаривать убеждение… что Павел Иванович Пестель действовал из видов тщеславия и искал при удаче захватить власть, а не имел целью чистые общие выгоды…»

Из показаний Михаила Бестужева-Рюмина:

«Чрезмерная недоверчивость его всех отталкивала, ибо нельзя было надеяться, что связь с ним будет продолжительна. Всё приводило его в сомнение; и через это он делал множество ошибок. Людей он мало знал».

Заговорщик, который мало знает людей, – это не заговорщик, а теоретик. Пожалуй, так оно и есть: Пестель – теоретик заговора, умственный мечтатель, взваливший на себя груз деятеля. Главный плод его деятельности, хотя и незавершённый, – «Русская правда»: детальнейшим образом разработанная теоретическая программа, которую невозможно осуществить на практике. Однако ж сей трактат напитан искрящей энергией души несостоявшегося перевоспитателя человечества. С «Русской правдой» Пестель знакомит избранных членов Южного общества и покоряет их сердца. Но, вообще-то, после неудачи в Петербурге его заговорщицкое пламя начинает мерцать и гаснуть. А тем временем происходит то, что должно было случиться рано или поздно: сведения о заговоре во 2-й армии доходят до самого верха, до государя.

Быть может, главная загадка императора Александра I, сего Северного Сфинкса, заключалась в том, что он ни на кого не мог или не хотел наводить страх. Не заставлял, чтобы его боялись. Ещё в 1822 году, провозглашая запрет всех тайных обществ, он посылал сигнал вольнодумцам: мол, маски, я вас знаю. Ответом стало возбуждение планов военного переворота. В 1823 году на смотре в Умани, изволив хвалить генерал-майора Волконского за отличное состояние бригады, император выразил пожелание, чтобы тот впредь занимался строем и не лез в дела верховной власти, в которых ничего не смыслит. Это было прямое предупреждение, и не столько генералу, сколько некоторым полковникам. И вновь не испугались и лишь живее стали готовить почву для мятежа.

Летом 1825 года планы заговорщиков, доселе весьма абстрактные, начинают обретать конкретные очертания. Правда, инициатива теперь принадлежит не Пестелю, а Васильковской управе и северянам. Мятеж намечен на весну, имеется намерение захватить императора в плен во время манёвров на Украине. Князь Трубецкой и Сергей Муравьёв-Апостол становятся во главе заговора, а вятский полковник оказывается несколько в стороне, на вспомогательной роли; его задача – всего-навсего захватить Тульчин. Павел Иванович этим не удовлетворен, он уже в январе готов вести на штурм власти… – но кого? Свои несуществующие легионы, армию мёртвых душ?

1 сентября государь император выехал из Петербурга в Таганрог. Вести о заговоре слетаются к нему с разных сторон. Информаторы разного ранга: коллежский советник Александр Бошняк, сам не чуждый вольнодумства и посему знакомый со многими заговорщиками; несостоявшийся тесть Пестеля генерал Витт; унтер-офицер из иностранцев Иван Шервуд. К началу ноября государь, вероятно, представлял себе очертания заговора не хуже, чем его участники. Ему известны имена и сроки. Но он не принимает никаких решений.

Что-то, видимо, не складывается в разложенной перед ним мозаике. Как будто он ждёт последнего, окончательного, неоспоримого доноса.

О том, что этот донос уже написан, он так и не узнает.

19 ноября Александр I скончался.

25 ноября, когда о смерти монарха не было ещё объявлено, отправилось по инстанциям адресованное на высочайшее имя донесение капитана Вятского полка Аркадия Майбороды:

«Ваше императорское величество!

Всемилостивейший государь!

С лишком уже год, как заметил я в полковом моём командире полковнике Пестеле наклонность к нарушению всеобщего спокойствия. Я, понимая в полной мере сию важность, равно как и гибельные последствия, могущие произойти от сего заблуждения, усугубил всё мое старание к открытию сего злого намерения и ныне только разными притворными способами наконец достиг желаемой цели, где представилось взору моему огромное уже скопище, имеющее целию какое-то переобразование, доныне в отечестве нашем неслыханное, почему я как верноподданный Вашего императорского величества, узнавши обо всём, и спешу всеподданнейше донести…»

Этот офицер не обремененный ни совестью, ни образованием, из незнатных дворян Полтавской губернии Кременчугского уезда, был принят Пестелем в тайное общество недавно. Павел Иванович холил и лелеял его, как чернокнижник лелеет туповатого, но верного ученика, не обращая внимания на косые взгляды старых соратников. И всё бы хорошо, но капитан проворовался. Видя единственное средство ко спасению от военного суда, он написал на своего командира подробнейший донос. Там было изложено про заговор либералов и «Русскую правду» и названы имена – и всё это с пафосом висельника, последняя надежда которого – успеть перекинуть свою петлю на другого.

В неразберихе, последовавшей за кончиной государя, расследованием по этому доносу занялись не сразу. Лишь 5 декабря начальник Главного штаба Иван Дибич отправляет в Тульчин генерал-лейтенанта Александра Чернышёва (эта персона повстречается многим нашим героям на их скорбном пути) с поручением выведать про заговор на месте. Бывший разведчик и партизан, Чернышёв исполнил поручение быстро. Заговорщики ещё переписывались о делах своих мятежных, а западня для них была уж готова.

А что Пестель? Как Наполеон при Ватерлоо, как Чичиков после бала у губернатора, Павел Иванович захворал. Если бы не телесная немощь, Пестель, возможно, нашёл бы способ спастись: у него было предостаточно информаторов в штабе армии. Но в решительный момент силы его оказались подорваны и воля парализована. Предупреждённый об угрозе, он успел лишь сжечь опасные бумаги и, как ему казалось, надёжно спрятать незаконченную рукопись «Русской правды». (Интересен этот его последний поступок на свободе: стало быть, он ещё надеялся на избавление и на победу.)

12 декабря больной Пестель получает приказ Витгенштейна срочно явиться в Тульчин. Повинуется. 13 декабря прибывает в штаб армии. Там и арестован.

На следующий день в Петербурге будет совершена попытка переворота; в Тульчине об этом узнают лишь 23-го.

После довольно-таки бесплодного допроса, проведенного Чернышёвым, 27 декабря Пестель отправлен в кандалах в Петербург. 3 января состоялся разговор наедине с новым императором, содержание неизвестно. В тот же день доставлен в Петропавловскую крепость и помещён в камере № 13 Алексеевского равелина. Опять эта странная ухмылка судьбы: задуманный им план броска на Петербург осуществился почти в те самые сроки, на которые был намечен. И цели достигнуты: Зимний дворец и невская крепость. Только вместо верных полков – фельдъегерь, а вместо победного знамени – кандалы.

На протяжении всего следствия Пестель содержался в строгой изоляции. При этом постоянно подвергался допросам, с ним было проведено множество очных ставок. В своих ответах Следственной комиссии он многое открыл, не менее того скрыл, при этом назвал немало имён – именно тех, кого сам готов был принести в жертву. Сводя счёты с Васильковской управой, вывел следствие на Общество соединённых славян. Поведал о давних цареубийственных планах Лунина. Однако своих ближайших соратников не выдал. На него самого материалов собрано было предостаточно, и самых убийственных. Откровенно топили Пестеля северяне, особенно Трубецкой. Сваливали на него вину и многие южане, из тех, что были на вторых ролях. Усердствовал Майборода (за это получит награды и будет долго и успешно продвигаться по службе, пока не «вонзит себе кинжал в левую часть груди», как сказано в акте врачебного освидетельствования). «Русскую правду», конечно же, не удалось скрыть: о ней рассказывали на допросах, её рукопись вскоре обнаружили.

…12 июля 1826 года, близ полудня, подследственных стали извлекать из камер и собирать в Комендантском доме Петропавловской крепости. Как оказалось, суд над ними уже состоялся. Их призвали, чтобы только объявить приговор.

Первыми в комнату заседаний были введены пятеро.

Из воспоминаний Николая Лорера:

«Огромный стол, накрытый красным сукном, стоял покоем. В середине его сидели четыре митрополита, а по фасам Государственный совет и генералитет. Кругом всего этого на лавках, стульях амфитеатром – сенаторы в красных мундирах. На пюпитре лежала какая-то огромная книга, при книге стоял чиновник… Все были в полной парадной форме».

Пятерым объявлен смертный приговор. Пестель – нумер первый.

Перед казнью Пестелю разрешили свидание, первое и последнее, – с отцом.

Казнь совершилась на рассвете.

Священник Пётр Мысловский: