С Петей мы ходили в одну школу, но влюбились друг в друга после встречи в типографии. Я подрабатывала в ней, когда училась на педагогическом, но в итоге не захотела быть учительницей, поэтому осталась здесь и после выпуска. Хотя тратить свою жизнь на печать чужих курсовых я тоже не собиралась.

В нашем офисе в сыром темном подвале едва умещались четыре стола, заваленных стопками макулатуры. Кругом запах краски и нескончаемый шум принтеров. На самом деле наша компания владела не только типографией, но и небольшим издательством, мы даже выпускали собственные книги, но я не сильно в это вникала, потому что от меня требовалось только принимать заказы и распечатывать клиентам все, что они попросят. Подвал наш располагался между корпусами двух университетов сразу, и у нас были самые низкие цены, поэтому все студенты шли к нам. В течение года они просили меня распечатать доклады, рефераты, даже набранные мелким шрифтом тексты шпаргалок, ближе к лету – курсовые. А еще мы переплетали им дипломы и диссертации, у нас было больше двадцати вариантов расцветок и материалов – зеленый шелк, синий крокодил, бордовый крокодил, черный, алый, слоновая кость и так далее, и на каждом из них можно было сделать тиснение.

Однажды жарким летним днем, каких теперь в Архангельске не бывает, я выбралась на свет из нашего подвала за чем-нибудь освежающим. Кафе, где сотрудникам типографии делали скидку, находилось буквально за соседней дверью. Я скрылась за ней, как раз когда мимо проходил Петя. Он спустился к нам в подвал и уже расспрашивал по поводу переплета диплома моего коллегу, который сидел за соседним столом. Если бы в кафе была очередь, если бы в кофемашину надо было засыпать зерна, если бы у бариста не было сдачи и он побежал бы менять мои деньги в ларек через дорогу, потому что я дала наличку, чтобы иметь мелочь на проезд… Тогда я бы не встретила любовь всей своей жизни. Когда я думаю об этом, по коже бегут мурашки. Мне страшно представить, что мы с Петей могли не встретиться из-за какой-нибудь глупой случайности. Петя говорит, что мы бы этого не узнали и просто жили бы дальше. Но я уверена, что так муж дразнит меня. На самом деле его тоже страшат мысли о том, что мы могли бы так и не встретиться во взрослой жизни.

Но, к счастью, кофе мне приготовили быстро и сдачу отсчитали тоже. Я вернулась в типографию, увидела там Петю и сразу вспомнила, что он учился в моей школе на класс постарше. Я села за свой стол и стала тянуть кофе со льдом через пластиковую соломинку, демонстративно подслушивая разговор своего коллеги с Петей. На мне был сарафан в бело-розовую полоску и красная помада. Петя поглядывал на меня, а потом, когда речь зашла о цвете и материале переплета, он обратился ко мне за советом.

– А вы что думаете насчет переплета для диплома?

– Что у вас за профессия? – спросила я.

– Я моряк. Инженер-судоводитель.

Его синие глаза засияли, будто в морских волнах заиграли лучики солнца.

– Выбирайте синий шелк. К вашим глазам подойдет, – сказала я и улыбнулась.

Петя молча разглядывал меня, и я почувствовала себя как та девушка, которую моряк поцеловал на Таймс-сквер в день капитуляции Японии.

Через пару дней он вернулся в типографию забрать свой диплом и пригласил меня на свидание. Он сказал, что в этом месяце у него защита, а потом почти сразу он уйдет в рейс, поэтому не хочет терять время. Он сказал, что прекрасно помнит меня со школьных лет, поэтому я не поняла, о каком потерянном времени он говорит – может, обо всех этих годах, что мы были не вместе, хотя знали друг друга еще подростками? Я надеялась, что именно это он и имел в виду.

В итоге все оставшиеся до его рейса дни мы провели вместе, шли по ускоренной программе. Это было похоже на курортный роман, только я сразу понимала, что Петя хочет серьезных отношений, он хочет, чтобы я ждала его и после рейса встречала в аэропорту. Тогда его судно уходило не от нашего причала, тогда Петя летал в другие страны.

В первый день мы пошли есть шоколадно-банановые блины в маленькую кофейню в центре города. Кофейня эта открылась, когда я еще училась классе в пятом или шестом, и несколько следующих лет папа водил нас с мамой сюда завтракать по воскресеньям и праздникам. Я брала там только это блюдо. Два блинчика поливают растопленным шоколадом, рядом кладут разрезанную вдоль половинку банана и шарик мороженого. В школьные годы все это я запивала молочным коктейлем, а с Петей мы взяли два американо.

За кофе мы вспоминали нашу самую-самую первую встречу. Петя положил свою руку на мою и поглаживал мои пальцы, а я боялась шевельнуться и будто совсем перестала чувствовать свою кисть.

А познакомились мы с Петей, когда мне было лет одиннадцать. Он тогда жил в соседнем дворе, и от нас до школы было всего семь минут пешком. Позже Петя переехал и до школы уже добирался на автобусе, стоял в пробках на повороте у моста.

В те летние дни мне сначала не разрешали гулять во дворе, но я подружилась с девочкой, которая была мне и соседкой, и одноклассницей. Маме она очень нравилась – отличница из полной семьи, к тому же старший брат окончил школу с золотой медалью. С ней меня во двор пускали, только гуляли мы в итоге не вдвоем, а большой компанией самых разных девочек с самыми разными родителями и оценками. Но окна нашей квартиры выходили на другую сторону, поэтому мама представления не имела, с кем я вожусь.

Еще она не знала, что когда я только-только начала выходить гулять во двор, на нас открыли охоту мальчики из детдома неподалеку. Они бегали за нами и кидались камнями, а мы прятались по подъездам. Помню, как, прислушиваясь к их голосам на лестничной клетке, мы мчались все выше и выше по ступенькам, перепрыгивая через одну, до онемения в икрах. Родителям говорить не хотели, иначе не будут больше отпускать нас гулять. На помощь мы позвали компанию парней из соседнего двора. Одним из них был Петя, на которого я никакого внимания не обратила, и только осенью, когда увидела его на перемене, вспомнила, что летом он нас спас. Еще однажды, когда я была в девятом, а он в десятом, мы с ним поцеловались у кого-то дома на вечеринке. Тогда мы все сильно напивались и целовались с кем попало. В тот день мне попался Петя. Я не придала этому значения, как и он, скорее всего, тоже. Это теперь он говорит, что тот поцелуй ему запомнился, но в школе он ко мне ни разу после этого не подошел.

На нашем втором свидании мы отправились в кино, смотрели какой-то ужастик, потому что нам было все равно, что смотреть. Весь сеанс мы целовались, прямо как тогда на вечеринке, – жадно ели друг друга как подростки. Петя залез рукой мне под топик и, отодвинув чашку лифчика, гладил мой сосок большим пальцем, и мне хотелось стонать, и скорее всего, я стонала, но в этом не было ничего страшного, потому что в зале постоянно кто-то визжал на скримерах.

На третьем и четвертом свидании мы гуляли. Прошли всю набережную туда и обратно, а это почти весь наш город в длину.

Пятое свидание и все оставшееся время до Петиного рейса мы провели в постели. Занимались сексом, гладили друг друга, делали друг другу массаж. Ели бургеры и пиццу – калорий нам требовалось очень много. Мы засыпали поздно и просыпались рано. Петя массировал мне попу, и я чувствовала, как в нее начинает упираться его пенис. Так он будил меня по утрам. Мы смотрели кино, что-то великое: Феллини, Годара, Антониони, Ромера, но я совсем ничего не помню, хотя потом всем говорила, что смотрела эти фильмы, но на самом деле я смотрела на Петину голову у меня между ног.

А потом он улетел защищать диплом в другой город и оттуда сразу в рейс до самой осени.

С мамой я познакомила Петю сразу, как только он вернулся. Я встречала его в нашем крошечном аэропорту – лента для выдачи багажа там же, где ждут встречающие, рядом северные сувениры и сразу выход. Я стояла и смотрела вверх на лестницу, откуда должен был спуститься Петя, кусала губы и крутила бабушкино кольцо на пальце. Боялась посмотреть в сторону, боялась лишний раз моргнуть, чтобы не пропустить лицо Пети, когда он меня увидит. Он показался в толпе там, наверху, его отросшие волосы подпрыгивали, он широко шагал, и мне хотелось кинуться по лестнице ему навстречу, но я стояла и только стучала от нетерпения каблуком по отражающему лампы полу. Когда он оказался рядом, то обнял меня и поцеловал ровно как на той фотографии с Таймс-сквер, и я покраснела, потому что город у нас маленький, и кто-то из наших знакомых запросто мог быть в этот момент в аэропорту. Мы долго смеялись и рассматривали друг друга, целовались в губы, стукались зубами, лбами и носами. Я была счастлива – мы снова вместе.

Мы должны были заехать к Пете, закинуть его вещи и мчаться к маме. Для меня это было важно. Петя попросил меня встретить его в аэропорту, и я была единственной, кто его ждал, а значит, он считал меня самым близким человеком, первым человеком, которого он хотел увидеть после рейса. Теперь я должна была сделать шаг и показать, что он тоже мой самый близкий человек, а это значило привести его ко мне домой.

Мы добирались на такси. Говорили в основном о том, как Петя долетел, что ел, что пил, с кем сидел, хихикали, сплетали и расплетали пальцы, потому что не знали, куда деть руки и самих себя от счастья.

Еще утром мы с мамой приготовили борщ, запекли треску с картошкой, я сходила в пекарню и купила к чаю эклеры – шоколадный, ванильный и карамельный, потому что не знала, какие любит Петя. Мама поставила новый ершик в туалет, накинула новое покрывало мне на кровать, украсила какой-то вычурной икебаной и парочкой глянцевых изданий журнальный столик в коридоре, который, сколько я себя помню, всегда пустовал. Только когда Петя уже сидел у нас в гостях, я узнала, что специально для него мама купила еще и синюю кружку с якорем. Причем кружка была не просто из магазина, а из нашего морского музея.

Когда мама поставила дымящуюся кружку перед Петей, я доставала из холодильника эклеры. Из-за спины я услышала, как Петя хвалит кружку, и я тогда подумала: неужели мама дала Пете папину кружку? Я обернулась и увидела это чудо с якорем. Мне стало смешно, я хотела подколоть маму и Петю, ведь это было так банально – покупать моряку что-то с якорем. Но я себя одернула, потому что увидела, как мама была в тот момент одновременно уязвима и счастлива. Я поняла, что она не хотела давать другому мужчине то, что принадлежало ее мужу, при этом она специально сходила в морской музей, чтобы купить там в сувенирном новую кружку именно для Пети, а значит, она была готова принять его в нашу семью.

Когда мы покончили с чаем, мама предложила Пете у нас переночевать. Он вежливо отказался, и мы договорились, что завтра он зайдет за мной, и мы отправимся гулять по набережной, вдоль всего города, как в те летние дни. Мама обняла Петю на прощание и дала ему с собой контейнер с треской и картошкой.

Гулять на набережной мы не ходили, назавтра мы поехали к Пете и весь день до изнеможения занимались сексом, так оголодали, что нас не хватало уже даже не нежные поцелуи, и мы просто лежали до тех пор, пока курьер не принес нам еду. А если бы мы пошли в тот день гулять, мы бы заметили, какая странная река, как она волнуется, будто что-то поднимается из ее глубин. И за новостями бы стали следить сразу и узнали бы про первые наводнения на юге страны, которые теперь добрались и до севера. Но мы были влюблены, и в те месяцы подсчеты родинок друг у друга на телах были куда важнее того, что происходит в мире.

В следующее возвращение Пети из рейса мы съехались, через два рейса он сделал мне предложение, еще через два рейса мы поженились. Еще через несколько – стали пытаться завести ребенка. Но забеременеть я так до сих пор и не смогла. Я ушла из сырого подвала типографии и стала работать в детском саду воспитательницей. Я надеялась, что работа в месте, где пахнет типографской краской, а плесень расползается по стенам, не испортила мне здоровье и что близкое общение с чужими детьми поможет мне заиметь собственного малыша.