Подарок из прошлого (страница 2)
Гришка мечтал, что отец вызовет их в Москву. Но он не вызвал и в посёлок не вернулся. Написал, что уходит на фронт, что вернётся непременно, а пока пусть Гришка остаётся за хозяина, бережёт мать и не куролесит. Гришка честно не куролесил. Ну почти.
А от отца больше писем не было.
С тех пор прошло три года, но Гришка не верил, что отец погиб. И мать, Гришка точно знал, не верила. Она иногда по вечерам, когда думала, что Гришка спит, даже разговаривала с отцом. Первый раз услышав, Гришка испугался, а потом ничего, привык.
Гришка вздохнул, облизал пересохшие губы и прибавил шаг.
Снег под ногами стал желтоватым. Это значило только одно – дом совсем рядом. Почему-то последние метры дороги отливали желтизной, будто кто-то пролил краску, а та выцветала, впитывалась в снег, но так до конца и не выцвела.
Мать приподняла щеколду, толкнула калитку. Гришка привычно проскочил в палисадник, но вдруг в груди тревожно ёкнуло. Сначала он даже не понял почему. Только слегка задержался, дожидаясь мать.
Та заперла калитку и пошла к дому, удивлённо глянув на Гришку:
– Не спешишь? Или не замёрз?
Гришка дёрнул плечом. Тревожный холодок не пропал, даже стал ещё льдистее и острее.
У дома мать потянулась за ключом. И замерла.
– Гриша! – прошептала одними губами. – Беги к Фроловым!
И вот тогда Гришка понял. Входная дверь была не заперта. Он охнул и тише тени метнулся назад к калитке. Только бы успеть!
Вот почему ёкнуло сердце – снег в палисаднике белел неровно, словно метлой заметён.
Гришка выскочил на дорогу.
– А-а-а!
От крика тишина треснула, будто перетянутая парусина. Гришка изо всех сил вцепился в острую жердину в заборе. Рванул, руки обожгло, но жердина выскочила из снега, обломанная на конце. Гришка перехватил её половчее и помчался к матери. Он не думал, что нужно бежать прочь, что бандиты, засевшие в доме, убьют их с матерью обоих. Он летел с жердиной наперевес и с воплем, застрявшим в горле.
– Стой!
Мать сидела на снегу. А к ней от дома хромал высокий военный. Лейтенант – понял Гришка через секунду. Отец – понял он через две.
Глава третья
Лис. 2021 год
Первые минуты после падения Лис ничего не слышал. Как будто его голова попала в мешок с ватой, и в этой вате наглухо застревали все звуки, жившие снаружи. Но через какое-то время он различил голос. Мальчишеский, хриплый, срывающийся от ужаса.
– Макс, этот псих разбил гитару! И сам тоже! Ага, с лестницы. Нет, не шевелится. Что? Я виноват? Ты… Ты – гад! Ты обещал, что он просто побудет у нас. Что когда ты выиграешь свой поганый конкурс и получишь свои поганые деньги, мы отвезём его обратно. И всё! Всё! А он лежит! И не шевелится. И не дышит…
Голос умолк, но раздались резкие вздохи или всхлипы – Лис точно не понял.
Он ещё немного полежал и поднял голову. Тот, кто вёл обратный отсчёт, сидел на верхней ступеньке лестницы с мобильником в руке и плакал. От изумления Лис забыл, что разбился, и сел.
Мальчишка с мобильником всхлипнул в последний раз и уставился на Лиса. Так они смотрели друг на друга минут пять. Смотрели и молчали, будто в гляделки играли. Лис успел заметить, что мальчишка, хоть и был намного выше него и шире в плечах, но выражение лица у него было совсем ребячье. Как у десятилетнего.
Лису стало смешно. Чего реветь взрослому парню? Даже если Лис бы разбился по-настоящему… Они же сами хотели чего-то такого. Да, Лис не знал точно – чего именно. Но понятное дело, не на партию в настольный теннис его сюда привезли. И не на вечер воспоминаний с костром, чаем из котелка и песнями под гитару.
От слова «гитара», произнесённого пусть и мысленно, у Лиса тоскливо заныло в груди, а в пальцах пробежали мурашки, мелкие и ледяные. Нет у него больше гитары. И, скорее всего, не будет. Лис подозревал, что у него ничего теперь не будет. Интересно, тот, кто придумал отправить его сюда, мог хотя бы предположить, чем закончится эта поездка? Вряд ли.
А вот сам Лис как будто чувствовал. Чем ближе был день отъезда, тем сильнее ему не хотелось ехать. Его никто не понимал. Ни мать, ни друзья, ни Алёнка Званцева. Если можно уехать из пропахшего пылью и бензином летнего города на берег моря, глупо отказываться.
Лис пытался объяснить, почему он лучше бы остался дома. Не матери, конечно, и не Алёнке – себе. Но ничего путного у него не получилось. Умом ему хотелось увидеть море, побродить по прогретому южным солнцем песку, найти обточенный волнами камушек с дыркой посередине. И в конце концов, первый раз в жизни окунуться в солёную сине-зелёную воду. А потом чтобы волны тащили от берега, но не с опасной силой, а так – понарошку. И чтобы солёные брызги летели во все стороны, попадая в рот и в глаза, а он бы только щурился и улыбался этим брызгам, сверкающим на солнце последние секунды перед тем, как разбиться. Или превратиться в слезинки на его, Лисовых, щеках.
Он никогда бы не получил бесплатную путёвку, если бы за этот год не случилось столько всего, что с избытком хватило бы лет на десять.
Самое страшное произошло осенью. В сентябре, когда Лис перешёл в новый класс и едва успел запомнить, как зовут одноклассников.
Домой позвонили с отцовской работы. Трубку снял Лис. Какая-то женщина, шмыгая носом и заикаясь, сказала Лису, что его отец умер. Лис сначала не понял, потом решил, что это идиотская шутка. И только потом, когда через пятнадцать минут позвонил дядя Вольдемар, Лис поверил.
Это было очень страшно. Как будто Лис остался один на краю пропасти.
Потом… Потом были похороны. И поминки, на которых в маленьком кафе, снятом отцовскими начальниками, собралось много незнакомых людей. Они говорили, что отец Лиса был не таким, как все. Что люди, подобные ему, рождаются раз в десять лет. Или даже в сто. А ещё они говорили, что лучшие уходят первыми. И при этом смотрели друг на друг с растерянным торжеством. Лис отчётливо читал в этих взглядах, что на самом деле говорившие думают по-другому. Ведь они-то не ушли первыми. А разве они – не лучшие? Разве кто-то может сомневаться?
Сначала за столом разговаривали почти шёпотом. Потом – вполголоса. Но через пару часов гул голосов заглушал всё. Лица у поминавших раскраснелись. Лису показалось, что ещё чуть-чуть, и кто-нибудь затянет «Ой мороз-мороз!». А потом предложит продолжить в караоке-баре.
У Лиса разболелась голова, и в глаза будто насыпался песок. Откуда песок? Почему? Лис с трудом соображал и только молча смотрел на мать, застывшую на стуле рядом с фотографией отца. На фотографии отец смотрел, прищурившись, и как будто собирался рассмеяться. От этого его выражения лица Лису хотелось завыть. Или ударить кого-нибудь из деловито гудевших, жравших и пивших мужиков и тёток. Но он не завыл и не ударил. Он встал из-за стола и молча вышел на улицу.
На улице шёл дождь. Монотонный, серый, выбивающий круглые пузыри в лужах. У Лиса, конечно же, не было зонтика, и он сразу промок. От макушки до пяток. Он шёл домой пешком в насквозь мокрой одежде и вслух повторял любимое отцовское стихотворение. Про чаек над серыми волнами и кильватерный след, уходящий к горизонту. Идти пришлось долго – часа полтора. Но Лис не простудился. Первый раз в жизни так вымок под осенним дождём и не заболел. Слишком сильно его жгло изнутри.
Лис вдруг как-то сразу решил, что остался за старшего. А раз так – нечего отсвечивать в школе, нужно устраиваться на работу. Он ничего на рассказал матери, но в первый же понедельник остался дома. И до вечера просидел с ноутбуком, выискивая сайты с вакансиями. Ничего подходящего для четырнадцатилетнего мальчишки на тех сайтах не было, но Лис кое-что придумал. Нужно было только найти человека, которому можно довериться. Чтобы, получая деньги по своему «совершеннолетнему» паспорту, не оставил Лиса ни с чем.
О том, что Лис не пошёл в школу, мать узнала через два дня. Ей позвонила классная руководительница Лиса. Спросила, как его здоровье. Ведь она-то думала, что Лис заболел, потому и не приходит.
Когда всё выяснилось, никакого скандала не было. Но к Лису домой пришла классная. Не одна, а с лучшей ученицей класса. Или не так. Не с лучшей ученицей, а с самой красивой девчонкой их параллели. Лис с ней и знаком толком не был. Знал, что её зовут Алёна Званцева, что она пишет реферат для исторической олимпиады и что мальчишки-одноклассники смотрят на неё с холодком в груди и с затаённой тоской. Лис и сам на неё смотрел точно так же.
Классная заперлась в комнате с матерью, а Алёна Званцева осталась с Лисом.
От растерянности Лис не мог вымолвить ни слова. Пыхтел, поправляя сбившиеся занавески, и незаметно закрывал вкладки сайтов с размалёванными девицами.
Званцева сидела на стуле молча. Смотрела на Лиса глазами с густо накрашенными ресницами и грустно улыбалась. Или не улыбалась вовсе, а морщилась от смущения. Лис понял, что первой она не начнёт. И что ей так же неудобно, как и ему.
Тогда он оставил ноут в покое и повернулся:
– Хочешь, чайник поставлю?
Званцева подняла брови, шмыгнула носом и быстро кивнула. Точно так же, как сделала бы Лисова сестра. Лис даже удивился. Он почему-то думал, что красивые девчонки носом не шмыгают и не кивают. А если уж кивают, то плавно и медленно. Чтобы не расплескать красоту.
На кухне Лис набрал чайник, выудил из посудного шкафа две чашки с парусниками, заглянул в хлебницу. В хлебнице нашлись пряники. Шоколадные, с клюквенной начинкой. Лис не помнил, чтобы мать недавно покупала пряники. Для проверки он откусил от одного. Пряник был твёрдым, но вполне съедобным. Лис бухнул в каждую чашку по три ложки сахара, устроил чашки на подносе, рядом положил пакет с пряниками и помчался к Званцевой.
Она сидела всё так же: руки, сцепленные в замок под подбородком, аккуратная коса на плече.
Лис пристроил поднос на столе, пододвинул стул для себя и принялся размешивать сахар. Сначала в своей чашке, потом в Званцевской.
– Ой! – пискнула Званцева. – Зачем ты?
И снова совсем как Лисова сестра.
– Чтобы сладко стало, – наивно объяснил Лис.
И уточнил:
– А что – не надо было? Ты, не размешивая, пьёшь?
– Надо! – тряхнула чёлкой Званцева и вдруг покраснела. – Просто я обычно сама это делаю. Мне ещё никто и никогда чай не размешивал.
– Да? – удивился Лис и тут же нашёлся. – Это потому что раньше ты со мной его не пила. Я всегда размешиваю.
– Здо'рово, – улыбнулась Званцева. – Это… очень приятно.
Лис почувствовал, что ещё чуть-чуть и тоже покраснеет.
– Какие у тебя чашки!.. – сказала Званцева.
– Какие? – не понял Лис.
– Красивые, – объяснила Званцева. – И необычные. На чашках чаще всего цветы. А на этих корабли. С парусами.
– Я просто цветы не люблю, – признался Лис. – В смысле, на чашках. Неинтересно это.
– Я запомню, – кивнула Званцева.
Лис посмотрел на неё внимательно, и его будто бы окатила горячая волна.
– А хочешь, – вдруг спросил он, – я всегда тебе буду чай размешивать?
Званцева опустила глаза и принялась внимательно рассматривать квадратики солнца на сером линолеуме.