Из боковой двери выскочила дородная женщина в таком же сером платье, как у Энни, только ещё более мешковатом, но без заплат и с накинутым поверх фартуком. Седые волосы выбились из-под грязного чепца, красное лицо блестело от пота, а маленькие глазки сверкали злобой. Она неслась на нас, как разъярённый боров, размахивая пухлыми руками.

– Целый день вас нет! Господин Эшворт при смерти, ему нужна настойка, а вы прохлаждаетесь невесть где! – женщина остановилась в шаге от нас, тяжело дыша. Её взгляд скользнул по моему окровавленному, грязному платью, но вместо сочувствия в её глазах мелькнуло лишь раздражение. – И что это за вид, леди Айрис? В грязи валялись? Срамота!

– На миледи напали! – выпалила Энни, смело заслоняя меня собой. – Какие-то разбойники среди бела дня приложили по голове, да так, что кровь пошла! Ей покой нужен, Гарета, нето придётся лекаря звать, а это лишние траты, леди Дарена точно недовольна будет.

Женщина насупилась, запыхтела, переваривая услышанное. Её глазки метались между моим окровавленным видом и Энни.

– Лекаря, говоришь? – фыркнула она. – Ладно уж, ступайте. Но чтоб через полчаса ты, Энни, на огороде была! Дел невпроворот, а рук всего ничего. Двойную норму с тебя спрошу, коль леди работать не в состоянии.

"Интересно, – мрачно подумала я, пока Энни вела меня к лестнице. – Эта Гарета-галета обращается со мной без малейшего пиетета. Будто я не дочка хозяина дома, а бесправная прислуга или даже рабыня".

Подъём на второй этаж дался с трудом. Я сцепила зубы, чтобы не застонать от боли. Энни терпеливо поддерживала меня, бормоча что-то успокаивающее. Наверху мы свернули направо и прошли по длинному коридору до самой дальней двери.

– Пришли, миледи, – девушка толкнула створку, натужно скрипнувшую.

Я так и застыла с занесённой через порог ногой, не веря своим глазам. Это была не комната, а какая-то подсобка! Тесное пространство с покосившейся узкой кроватью, или даже лавкой, шатким столиком и единственным стулом с треснутым сиденьем. В углу старый сундук. Но хуже всего было окно, в деревянной раме которого зияла щель шириной в палец.

– Энни, – медленно проговорила я, – это точно моя комната?

– Охо-хо, миледи, сильно ж вас приложило. Конечно, ваша. Вы пока прилягте, я сбегаю за водой, надо вам кровь смыть, потом помогу переодеться. У меня, – она округлила глаза и вынула из кармана два яйца, – вот что есть, старик Сэм подарил, жаль ему вас стало. Выпейте их, силы вам нужны, чтобы поскорее оправиться, – и положила угощение на стол, после чего метнулась прочь, тихо прикрыв за собой дверь.

Я смотрела на эти светло-коричневые яйца и думала, что попала вовсе не во дворец, а в какую-то зад… в общем, куда-то, где прежней хозяйке тела жилось ох как несладко! Надо расспросить Энни обо всём. Кто я, кто все эти люди, и как я тут жила до того, как меня огрели по голове в том смрадном переулке.

Пить сырое яйцо вовсе не хотелось, но голод не тётка, потому, сев на лавку, накрытую истрёпанным пледом, взяла подарок Сэма и, стукнув о край стола, махом проглотила содержимое.

Это было вкусно. Вопреки испытываемой брезгливости.

Стараясь не потревожить ноющие рёбра и горящий огнём затылок, неловко прилегла боком, прикрыла веки, но задремать не успела – дверь скрипнула. Я распахнула глаза и посмотрела на Энни, деловито разложившую на столе какие-то тряпки и небольшой деревянный тазик с водой.

– Сейчас, миледи, промою вам шишку, – она подступила ко мне, я с её помощью перевернулась на другой бок, лицом к стене, и замерла. Девушка аккуратно расплела мою косу… Вот же ж, когда-то в той теперь такой далёкой жизни, я носила только коротко стриженные волосы, а здесь целая коса толщиной с руку. Из брюнетки ростом метр семьдесят восемь, я перенеслась в тело хрупкой блондинки под метр шестьдесят. Умеет жизнь удивлять. У кого-то там наверху весьма странное чувство юмора.

Пока пальцы помощницы осторожно промокали рану влажной тряпицей, я, чтобы отвлечься от боли, попыталась вспомнить всё, что когда-либо читала о попаданках. Парочку таких книжек я всё же осилила, когда делать было нечего.

Эх, знать бы, где упаду, соломку подстелила бы, перелопатила кучу литературы, чтобы быть готовой… А, собственно, к чему?

– Потерпите, миледи, самое страшное впереди, – вновь заговорила Энни и достала из кармана платья небольшую глиняную баночку.

Что может быть страшнее того, что со мной уже произошло? Но додумать не успела – Энни убрала пробку… и тут мой нос буквально шибануло просто тошнотворным запахом! Настолько отвратительным, что на глазах проступили слёзы. Меня замутило, недавно выпитые яйца попросились наружу.

– Что это за гадость? – простонала я, зажав нос рукой.

– Целебная мазь, миледи. Сама варю по рецепту моей матушки, царствие ей небесное. А она училась у самой Одноглазой Боу, лучшей знахарки в той деревушке, где я когда-то жила. Её все считали ведьмой, – понизив голос, шепнула она, – полагаю, так оно и было.

– Одноглазая Боу? – переспросила я, морщась от вони.

– Ага. Говорили, в молодости красавицей была, да муж-пьяница выбил ей глаз кочергой. Люди её побаивались, но лечила, дай бог каждому. Моя матушка к ней на учение ходила, пока меня в животе носила.

Энни зачерпнула мазь двумя пальцами и начала втирать в ссадину. Рана от такого прикосновения заныла пуще прежнего, перед глазами всё поплыло, но, как ни странно, вскоре пульсация в затылке притупилась, а кожу будто лизнуло холодком.

– Вот… так-то лучше, – удовлетворённо кивнула служанка или всё же её можно считать подругой? – К утру заживёт, как на собаке. Эта мазь творит чудеса, хоть и воняет, как падаль, первые пару часов. Потом выветривается. Ну, почти полностью.

Не сильно она меня успокоила.

– Мне пора, леди Айрис, – и зашуршала, собираясь.

– Энни, погоди, – продолжая закрывать нос, прогнусавила я. – Я ничего не помню, честное слово. Какие-то смутные моменты, но и только… Расскажи мне обо мне, пожалуйста.

Девушка всплеснула руками и, осторожно присев на треснутый стул, сочувственно на меня поглядела.

– Ох, миледи… Пусть Всевышний будет милостив к вам, чтобы вы быстро пришли в себя. А я вам чем смогу, подсоблю. С чего ж начать-то? – задумалась она, прикусив губу.

– Начни с простого, кто я, где мы сейчас находимся? – подсказала я ей.

– Аха, тогда так: вам восемнадцать лет, вы племянница лорда Эшворта по отцу. Он барон, и этот дом, как и обширные земли вокруг, принадлежат ему. Лорд Тобиас вас ещё младенцем удочерил, когда ваши родители померли от лихорадки. Так что по закону он вам отец. Живём мы тут, в Эшворт-холле, вот только… – она печально вздохнула, – лорд-то при смерти. Уже который месяц без сознания лежит, лекарь сказал, что дни его сочтены.

Энни оглянулась на дверь и понизила голос до шёпота:

– А ещё тут обитает леди Дарена, его супружница. Он на ней пять лет назад женился, думал, она ему наследника родит, но что-то у них не вышло. Новая хозяйка притащила с собой мерзкую Гарету, кухаркой поставила, и мадам Жюли Лафорт, та экономка, её правая рука, всем тут в отсутствие хозяйки заправляет. Все трое вас терпеть не могут. А как лорд слёг, так и вовсе распоясались, перестав скрывать к вам свою злобу.

– Хм-м, – нахмурилась я.

– А в этой комнатушке вас поселили аккурат, как милорду поплохело.

– А характером я какая?

Собеседница округлила глаза и так тряхнула головой, что несуразный серый чепец съехал набок. Быстро его поправив, ответила:

– Ну-у, э-э… Спокойная вы, книги читать любили, песни в саду петь да танцевать. Добрая вы без всякой меры, миледи.

– Вот, значит, как? – задумалась я. В той жизни мне палец в рот не клади – по локоть откушу. А Айрис, выходит, была божим одуванчиком?

– Пойду я, миледи, до заката надо прополоть грядки и полить. Иначе, как только леди Дарена вернётся, прикажет Ллойду меня наказать.

– Наказать? – услышанное напрягло и сильно не понравилось.

– Аха, – кивнула она и протянула ко мне руки, ладоням вверх. И только сейчас я рассмотрела тонкие шрамы, некоторые зажили совсем недавно. – Не жалейте меня, миледи, я за вас всё стерплю, – она резво вскочила и, слегка улыбнувшись, пошла к двери, половицы под её ногами неприятно скрипнули. – Вечером вам ужин принесу. Отдыхайте, пока леди Дарена не вернулась, уж она точно не даст вам прохлаждаться, даже будь вы одной ногой в могиле.

Дверь за ней закрылась, и я осталась одна в этой жалкой каморке. Ещё раз внимательнее огляделась.

Стены когда-то были выкрашены в бледно-голубой цвет, но краска облупилась, обнажая серую штукатурку. В углу темнело пятно плесени. Через щель в оконной раме потянуло вечерней прохладой.

"Айрис – божий одуванчик", – снова подумала я и горько усмехнулась. А раз так, то и неудивительно, что прежняя хозяйка тела позволяла так с собой обращаться. Тихая, добрая девочка, которая пела песенки в саду, безмолвно приняла новую реальность и позволила так с собой поступить. Низвести себя до служанки.

Ситуация яснее ясного. Айрис, то есть теперь меня хотят либо уморить работой, либо довести до того, чтобы я сбежала. А может, готовят что-то похуже. Но они не знают, с кем теперь имеют дело. Я не юная трепетная леди. Я Алина Орлова, и в обиду себя не дам…

Глава 3. Ночной голод

Я проснулась от хриплого лая собаки, раздавшегося неподалёку. Разлепив веки, посмотрела в окно, в которое виднелось потемневшее небо с первыми робкими звёздами. Надо же, как меня сморило!

Осторожно пошевелилась, проверяя своё состояние. Голова болела значительно меньше, видно, мазь Энни и впрямь творила чудеса. А отвратительный запах и правда почти сошёл на нет. Лишь рёбра ныли, как и прежде. Нужно туго перебинтовать грудную клетку, иначе каждое движение будет мучением. Где бы раздобыть ткань подходящей длины?

Дверь тихо скрипнула, и в комнату проскользнула Энни с деревянным подносом в руках.

– Миледи, вы проснулись! А я вам ужин принесла, – она поставила свою ношу на шаткий столик.

Я села, морщась от боли, и взглянула на масляную лампу, стоявшую рядом с тарелками, перевела взор на содержимое последних. Сердце упало. В деревянной миске плескалась жидкая каша на воде: серая, комковатая масса без малейшего намёка на масло или молоко. Рядом лежали варёные овощи, пара морковок и что-то похожее на репу, тоже без всякой заправки. Довершал картину нищеты кусок чёрствого серого хлеба.

– Это… мой ужин? – не удержала сарказма, проскользнувшего в голос.

Энни виновато потупилась.

– Простите, миледи. Гарета сказала, что, несмотря на ваши раны, всё равно не даст вам мяса. Нужно экономить продукты.

Я тихо хмыкнула и взяла деревянную ложку, зачерпнула склизкую кашу. На вкус она была ещё хуже, чем на вид: пресная, с привкусом горелости. Но голод не тётка, и я заставила себя есть, запивая эту бурду тёплой водой из глиняной кружки.

– Энни, вся прислуга так питается? – полюбопытствовала я.

– Всё то же самое, миледи.

Пока я давилась отвратительной едой, девушка сходила за ведром с водой и тазом.

– Давайте я помогу вам смыть грязь и переодеться ко сну, – предложила она, когда я отодвинула пустую тарелку.

Умывание холодной водой немного взбодрило. Энни помогла мне снять испачканное платье и достала из сундука ночную сорочку. Вернее, то, что когда-то ей было. Тонкая ткань износилась до полупрозрачности, в местах, где разошлись швы, виднелась грубая штопка, а от былой белизны не осталось и следа – сорочка приобрела желтовато-серый оттенок.

– Это всё, что есть? – уточнила я, разглядывая печальное одеяние.

– Есть ещё пару платьев, миледи, но они не для почивания, а для работы и походов в лес, – Энни снова полезла в сундук и извлекла мешковатые, жуткие на вид балахоны. И ещё одно, вполне симпатичное, тёмно-зелёное. – А вот это для выхода к гостям.