Полина Рей: Жаль, но я тебя люблю

Он сказал мне, что уходит, прямо во время родов.

Был рядом все восемь часов, а когда пришла пора сыну появиться на свет, произнёс:

– Делаю это, чтобы ты меня никогда не простила. У меня другая и я к ней ухожу. На содержание Арсения буду присылать деньги на карту.

Показалось, что боль душевная затмила физические страдания.

А Кирилл действительно ушёл. Прямо за полчаса до рождения нашего сына.

Миновало три года. Я назло бывшему мужу не стала называть ребёнка так, как хотел Кир. И назло же стала счастливой.

А Кирилл появился рядом снова совершенно внезапно и сказал:

– Жаль, но я всё ещё тебя люблю…

Если бы Кирилла не было рядом, я бы, наверное, сошла с ума. Нет, мне не было как-то заоблачно больно, или что-то в этом духе… Я просто была в состоянии какой-то дикой растерянности, страха, которые ничем разумным не объяснялись.

Вроде и про роды прочла всё, что можно и нельзя, а когда наступил день «Икс», почему-то меня охватило каким-то жутким, совершенно иррациональным испугом.

Но присутствие Кира, что стоял рядом со мной нерушимой скалой, или же растирал мне поясницу на пике схваток, не только давало ощущение уверенности, что всё пройдёт так, как нужно, но и успокаивало неимоверно.

– Может, всё же обезболивающее? – спросил Кир, когда миновала особенно жестокая по силе минута.

Я отрицательно помотала головой.

– Нет. Только немного воды, пожалуйста. Буквально глоточек…

Кирилл подал мне стакан, из которого я отхлебнула практически чуть-чуть, чтобы смочить горло, после чего продолжились те часы, которые уже стали своего рода бесконечностью.

И вот последний осмотр и благословенные слова от врача:

– Через десять минут на кресло, открытие почти полное. Будем рожать.

Фух! Слава богу! Аж полегчало на душе от того, что я поняла: вот-вот на свет появится наш с мужем сынок. Мы даже имя ему уже придумали, причём очень сильно заранее. Арсений. И я мысленно представляла, как красиво будет смотреться запись в его свидетельстве о рождении.

Марков Арсений Кириллович.

Мой крохотный малыш, который, когда вырастет, обязательно будет похож на отца. Такой же красивый, сильный, настоящий мужчина.

– Ну, скоро увидим сыночка, – выдохнула я, немного приходя в себя за те мгновения, которые были в моём распоряжении во время перерыва между схватками.

Я посмотрела на Кира с вымученной улыбкой, и мне почему-то совершенно не понравилась та реакция, которую он выдал. Муж как будто бы был не рад тому, о чём я говорила.

Однако задать вопросы по данному поводу я не успела – меня снова накрыло новыми «весёлыми» ощущениями, только теперь к ним присоединилось чувство, будто меня распирает изнутри.

И вот он – тот момент, когда мне сказали, что можно и нужно на кресло, где и должен был появиться на свет наш Арсюша.

Марков помог мне с тем, чтобы оказаться на этом чудо-приспособлении, и вдруг выдал то, что меня ошарашило:

– Я делаю это именно в данный момент, чтобы ты никогда меня не простила, – шепнул он, склонившись к самому моему лицу.

Врачи как раз были заняты последними приготовлениями, в палату пришёл неонатолог… А я лежала, раскинув ноги, и не понимала, что вообще происходит.

За что прощение? О чём он вообще? Кирилл же, меж тем, продолжил:

– У меня другая и я к ней ухожу. На содержание Арсения буду присылать деньги на карту.

Если бы сейчас с небес спустились римские солдаты, чтобы распять меня прямо здесь и сейчас, я бы и тогда не испытала даже сотой доли того, что ощутила в этот момент.

Это было крайне жестоко! Это было непростительно… И почти смертельно! По крайней мере, я испытала именно чувство, будто меня убили… Причём сделано это было руками настолько любимого и родного человека, что я сама бы без раздумий отдала за него жизнь.

А Кирилл действительно развернулся и ушёл. Прямо за полчаса до рождения нашего сына…

Следующие минуты превратились в ад на Земле. И виной тому были вовсе не физические страдания. Их затмила настолько острая душевная боль, что я не представляла, как с нею можно совладать…

– Давай, Тасенька, ну же! Помоги сыну родиться… – донёсся до меня голос акушерки, и это прорвало какие-то неведомые преграды у меня внутри.

Нет, я не разрыдалась, хотя очень хотелось это сделать, и я понимала, что так или иначе не миновать потом момента, когда стану выть в подушку. Но из меня вырвался протяжный нечленораздельный звук, я сосредоточилась на том, чтобы родить ребёнка… Несколько потуг и родильный зал огласился криком новорождённого.

А меня затопило такой эйфорией, что она смела волной все те моральные страдания, которые с полчаса назад намеренно причинил мне Кирилл.

Пока производились те манипуляции, которые требовались по регламенту и в отношении меня, и в отношении сына, я лежала, прикрыв глаза. И не пускала в голову мысли о муже, хотя разок мне пришло предположение о том, что меня попросту разыграли.

Да, жутко. Да, почти непростительно… Но всё же разыграли. Иначе и быть не может… Но ведь бывают жестокие пранки над близкими людьми. Когда их пугают чуть не до сердечного приступа, или макают лицом в торт…

Но этот розыгрыш был бы слишком ужасным… Хотя сейчас я готова была молиться о том, чтобы всё именно так и обстояло. И чтобы вот-вот муж зашёл в палату с букетом и сказал:

«Я просто хотел, чтобы адреналин помог тебе не испытывать боль».

Господи, о каких глупостях я думаю! Ведь всё более чем прозрачно и понятно. У Кира и впрямь другая, и я это замечала ещё до того, как мы оказались здесь!

Меня переложили на кровать-каталку, а малыша устроили в прозрачной люльке на колёсиках. Подвезли поближе ко мне, и я всхлипнула, когда мой взгляд, словно приклеенный, остановился на Арсении…

Нет уж! Никакой это будет не Арсений! Ведь именно муж выбрал данное имя. А сейчас, когда ушёл – если это действительно правда – я буду последней, кто оставит ребёнка названным так…

Илья.

Да, теперь он будет Ильёй…

– Таисия, вы обедать будете? Мы пока палату ждём послеродовую, я вам сюда могу еду принести, – обратилась ко мне медсестра, и это почему-то стало тем катализатором, который меня заставил скривиться и разрыдаться.

Совсем не так я представляла себе окончание родов… Совсем иначе!

– Господи, – тихо выдохнула она и, подойдя, взяла меня за руку.

Я не знала, слышал ли кто-то из персонала о том, что произошло прямо во время родов, но даже если они стали свидетелями, данную тематику не развивали.

– Муж же ушёл, да? Совсем? – спросила я у медсестры, проревевшись, и она нахмурила брови.

– В коридоре никого нет. Но вы ему позвоните.

Она протянула мне мой телефон и, как-то кривовато улыбнувшись, вышла. А я осталась лежать. Только смотрела на сына, который мирно спал, видимо, утомленный своим появлением на свет, и ничего не делала.

Потому что знала: стоит мне только набрать номер мужа, я получу ответы на все свои вопросы. Даже если он не возьмёт трубку.

А потом я решилась – позвонила Кириллу, и сразу, как только это сделала, услышала в трубке оповещение о том, что абонент находится вне зоны действия сети. И на этом всё. Стало окончательно ясно, что муж сделал всё именно так, как мне сообщил.

Ушёл к другой, а на Илью планировал пересылать денежные средства. Это был крах моей семейной жизни, потому что Марков всё сказал верно. Такое не прощается, особенно если сделано намеренно прямо во время родов.

Прикрыв глаза, я стала мысленно бороться с тем ужасающим состоянием безнадёги, которое поселилось в душе. Гормоны эйфории схлынули, и меня стало окутывать чем-то вроде депрессии. Слишком рано, я понимала это, но, тем не менее, бороться с этим ощущением не могла.

И когда меня стало потряхивать, а наружу попросилась самая настоящая истерика, я набрала номер мамы. Которая наверняка не спала всю эту ночь в ожидании известий.

– Мам… привет, я родила, – выдохнула в трубку те слова, что показались заученными. – Три восемьсот двадцать, пятьдесят три сантиметра. Приезжай, пожалуйста… Кирилл от меня ушёл… У него другая, он хочет развестись.

Последнее, конечно, добавила от себя, но иначе не представляла, зачем мужу надо было поступать со мной так бесчеловечно. Хотя, он ведь и так знал, что измена для меня – это совершенное табу. То, что я бы не смогла простить даже если бы она случилась по пьянке и не имела последствий.

Так что ему достаточно было просто дождаться родов и всё мне рассказать. Ну или вообще ошарашить этим в процессе моей беременности. Он ведь в любом случае совершенно не думал о том, в каком состоянии будет его ребёнок, иначе бы так не поступил.

Понимал же, что сейчас у меня от стресса может пропасть молоко… Или вообще стрястись ещё что похуже. Но всё равно это сделал.

– Что… что ты говоришь? – выдохнула мама с полнейшим неверием. – Тасенька… что ты говоришь?

Я услышала, что она начала быстро собираться. Ну или просто заметалась по квартире, и эта паника, которую я себе живо нарисовала, передалась и мне.

– Расскажу при встрече. Приезжай, – попросила я снова и, отключив связь, закрыла глаза.

Мне вновь стало невыносимо, хоть ложись и умирай. И только тот факт, что рядом стояла люлька, в которой спал мой сыночек, придавал мне сил.

Я выстою и не сломаюсь, как бы всё ни повернулось дальше. У меня есть ради кого жить.

Когда мама и папа примчались, меня уже перевели в заранее оплаченную палату. Сейчас я даже пожалела о том, что мы не взяли ее на двоих или троих с другими девочками. Родители явно не станут со мной ночевать, а я, наверное, попросту изведусь от тех вопросов, что уже стали бесконечными. Я лежала и задавала их себе раз за разом, но ответов на них не находила.

Лишь только прокручивала в голове те факты, на которые обратила внимание совсем недавно. Как Кирилл стал вдруг довольно отстранённо себя вести. И как решал какие-то вопросы, о которых мне ничего не говорил.

Тогда я успокаивала себя тем, что это наверняка связано с его фирмой. В последние полгода дело Маркова взлетело чуть ли не до небес, стало приносить весьма ощутимые доходы. Вот он и был занят допоздна каждый день. Ну, я так думала.

А по факту вышло, что времени мужу хватало и на бизнес, и на любовницу.

– Тасенька… Я так и не поняла, что случилось! – ужаснулась мама с порога.

Она поступила как настоящая родительница – бросилась сначала ко мне, а не стала умиляться внуком. Это я отметила про себя краем сознания, как тот факт, что для мамы я была самым важным человеком на свете.

Папа тоже проявил себя почти так же, но при этом встал между моей кроватью и люлькой Ильи, словно хотел тем самым показать – готов защищать до последней капли крови и жену, и дочь, и внука.

От этого понимания очень хотелось рыдать, но я сдержалась. Эмоциональный фон нужно держать под контролем, и если я буду вынуждена превратиться в робота, чтобы только мой ребёнок не страдал от недостатка чего бы то ни было, я это сделаю.

– Я сама не поняла, – призналась, приподнявшись на подушках. – За полчаса до родов, когда всё вот-вот должно было случиться, Кирилл сказал, что уходит от меня к другой. И делает это настолько безобразно, чтобы я точно его не простила.

Я с силой закусила нижнюю губу. Сын, словно «прочитав» мои переживания, забеспокоился в люльке. Поэтому пришлось в очередной раз выписать себе моральный подзатыльник и попытаться привести себя в порядок. Хотя бы создать видимость этого…

– Ну что я могу сказать? – процедил отец таким тоном, что даже я вздрогнула. – Хода ему больше нет – ни к тебе, ни к ребёнку! И пусть засунет куда поглубже свои родительские права, или что он там мог кому-то предъявить!