Лайза Фокс: Без меня ты пропадешь

Нет

Я стояла перед купе №4, сжимая в потных ладонях колючий сверток с бородой и шапкой. Сердце бешено колотилось. Из-за двери не доносилось ни звука – только мерный стук колес. Пластиковая стена купе казалась мне границей в другой, враждебный мир.

Но выхода у меня не было. Проводница Жанна, сказала, что это последний трезвый мужчина во всём поезда. Остальные или уже спали на своих полках или были просто непригодны, чтобы стать Дедом Морозом для Матвейки.

Глубоко вздохнув, я собрала всю свою волю в кулак и постучала.

Когда моё сердце успело совершить больше десятка ударов, дверь отъехала. В небольшом проёме я увидела его.

Мужчина выглядел лет на тридцать с небольшим. Строгий, собранный, словно выточенный из цельного куска дорогого дерева. Он был высоким, плечистым, без намёка на сутулость, будто привык нести свою осанку как знак отличия.

В синем свитере и джинсах, подчёркивающих его безупречную фигуру. С тёмными короткими волосами. И с тяжёлым изучающим взглядом глаз цвета тёмного шоколада. Только без его теплоты. Скорее, как у горького – насыщенным и терпким.

Я вздрогнула, словно от холода.

– Вам что? – его хрипловатый голос был ровным, без единой эмоции.

Я сделала глубокий вдох, и меня окутало теплом аромата хорошего кофе и дорогого парфюма с древесными нотами. Я робко заглянула внутрь. Пространство купе поражало идеальным порядком.

Ни одной лишней вещи. На откидном столике открытый ноутбук. Рядом с ним кофе. И тарелка с бутербродами. С икрой. Чёрной. Я даже невольно сглотнула, вспомнив вкус из детства.

– Здравствуйте, – выдавила я, заставляя себя улыбнуться. – Извините, пожалуйста, за беспокойство. У нас, в соседнем купе, маленький мальчик, Матвей. Он едет с бабушкой. Погода нелётная, и к маме он до Нового года уже не успеет. К ним домой был заказан Дед Мороз, и Матвейка очень его ждёт.

Я протянула свой дурацкий сверток с мятым халатом и колючей бородой.

– У нас в поезде едут артисты. Они сами уже не в состоянии даже сидеть ровно, но костюмы дали. Мы думали… может быть, вы могли бы на пятнадцать минут… просто надеть костюм?

Он медленно перевел взгляд с меня на свёрток и обратно. Лицо мужчины с четкими линиями скул и твердым подбородком осталось бесстрастным. Лишь на секунду губы сжались в едва заметном раздражении.

Обычный человек не заметил бы. Но я, детский психолог, уловила эту микромимику. Не гнев, а недоразумение, как если бы он обнаружил ошибку в безупречном отчёте.

– И каким образом это меня касается? – спросил попутчик тем же ровным, бесстрастным тоном. – Вы хотите заставить меня врать ребёнку?

Я отрицательно мотнула головой, словно желая сбросить это нелепое предположение.

– Это не ложь! Это игра. Новый год, волшебство. Мы уже взрослые, а для ребенка это важно, – попыталась возразить я, чувствуя, как краснею и смущаюсь под мужским холодным взглядом.

– Важно прививать мальчику неадекватные ожидания от жизни? – парировал он. Его взгляд, теперь тяжелый и оценивающий, скользнул по мне, и мне показалось, что перед собой он видит назойливую муху. Теперь губы попутчика сжались в упрямую линию. – Нет. Я не собираюсь тратить свое время на этот абсурд и обман ребёнка.

Он сделал шаг назад, и дверь начала плавно закрываться.

– Но послушайте! – начала я, но движение не прекратилось.

Щелчок. Тишина. Я осталась стоять в пустом коридоре, сжимая в руках свёрток с колючей бородой и пытаясь проглотить ком обиды. Из соседнего купе снова послышались всхлипы Матвея. Я проиграла. И от этого осознания, и от ледяного прикосновения взгляда несгибаемого попутчика, стало еще больнее.

Чуда не будет?

Чуда не будет?

За окном кружилась настоящая пурга. Казалось, весь мир замело, и только наш поезд продирался сквозь эту белую мглу. А я сидела в своем купе, пыталась читать монографию по аутическому спектру у детей, но буквы сливались в единое пятно.

Виной тому был тихий, но упрямый плач за стеной. Детские слезы – это моя профессиональная боль и личная ахиллесова пята. Каждый всхлип отзывался эхом в моей собственной болью. Услужливо поднимал самые старые слои памяти.

Я отложила книгу и прислушалась. Бабушка не справлялась, хотя старалась искренне.

– Матвейка, ну перестань, родной, – доносился усталый голос пожилой женщины. – Как приедем, так все и будет. Дед Мороз нас дома ждет.

– Не хо-чу до-ма! – рыдал мальчик, и в его голосе слышалась настоящая детская боль. – Ма-ма о-бе-ща-ла на Но-вый год, а не потом!

Голос ребёнка сорвался, и мальчик заплакал так горько, что я и сама была готова разрыдаться вместе с ним.

– Матвейка, ты же уже взрослый мальчик, – уговаривала внука женщина. – Мы же в пути. Дед Мороз же не приедет в поезд!

– А почему?

– Потому, что не успеет. Посмотри, как мы быстро едем. Дед Мороз на оленях, ему за нами не угнаться.

– Пусть на станции подождёт! Вы о-бе-ща-ли! Вы что, меня об-ма-ну-ли? Чу-да не бу-дет?

Мое сердце сжалось. Это же так просто и так сложно – детская вера в волшебство. Для ребёнка «потом» равно «никогда». Чудо должно случиться именно здесь, в этом заснеженном поезде, мчащимся в Новый год, иначе мир даст трещину.

Я не могла этого допустить.

Подошла к соседнему купе. Поймала умоляющий взгляд совершенно отчаявшейся женщины. Подсела к мальчику. Бабушка посмотрела на меня настороженно. Матвей, маленький, лет пяти, уткнулся мокрым лицом в ее плечо.

– Привет. Я Аня.

– Матвей.

Мальчик зыркнул на меня раздражённо, чем-то напомнив мужчину из четвёртого купе, и снова прижался к бабушке.

– Тебе очень обидно, да? – спросила я тихо, опускаясь на корточки перед ним. – Обещали волшебство, а его нет.

Он поднял на меня заплаканные синие глаза, полные удивления. Его не уговаривали перестать, его – поняли. Он кивнул, всхлипнув уже не так громко.

– А знаешь, Дед Мороз иногда проверяет, кто из детей действительно в него верит, – продолжила я, хотя и сама понимала, что это звучит наивно. – Может, если мы очень сильно поверим, что он здесь, в поезде, он услышит?

– Не услышит, – прошептал мальчик, размазывая кулачком слёзы с такой горькой убежденностью, от которой у меня заныло сердце. – Он дома. Мама сказала.

И в этот самый момент из соседнего купе, того самого, под номером 4, где всегда была гробовая тишина, донесся глухой, раздраженный стук – словно кто-то с силой поставил тяжелую кружку на стол.

Матвей вздрогнул и расплакался сильнее.

Расстроенная бабушка постаралась мне улыбнуться. Но губы задрожали, а из глаз покатились слёзы, которые она тут же смахнула морщинистыми пальцами. Просто пожала плечами, кивнув с благодарностью.

Я прикусила нижнюю губу. В груди плач ребёнка отозвался тупой, тянущей болью. Нет, я не могла позволить, чтобы чье-то равнодушие разрушило чудо для Матвея. Проблему нужно было решать. И для этого требовался Дед Мороз.

Снова схватив свёрток с бородой и халатом, я подошла к роковой двери. Из-за нее не доносилось ни звука. Тишина за этим щитом казалась отдельным, враждебным веществом. Я глубоко вздохнула, собрала всю свою решимость и постучала.

Второй штурм

Я стояла в проходе давясь комом обиды и слушая, как за тонкой стенкой рыдает Матвейка. Бабушка уже не уговаривала его, а тихо плакала вместе с ним. Этот дуэт бессилия и детского горя был невыносим.

Сердце разрывалось на части. Нет, я не могла сдаться.

Я снова постучала в роковую дверь купе №4. На этот раз громче, почти отчаянно.

Дверь отъехала мгновенно, будто он стоял и ждал. На его лице читалось уже откровенное раздражение.

– Снова вы? – голос попутчика прозвучал как удар хлыста.

– Послушайте, – начала я, решительно не давая ему захлопнуть дверь. – Я прошу вас, просто посмотрите на него. Зайдите в соседнее купе и посмотрите в его глаза! Я психолог. Понимаете, все радости и горести взрослых из нашего детства. И у Матвейки они все там, в его глазах. – Я вздохнула, стараясь не сорваться на крик, но и не потерять напора. – Вы можете подарить ему чудо. Всего пятнадцать минут, и он перестанет плакать. Ему будет хорошо, а вы сможете ехать дальше в тишине без плача ребёнка.

Мужчина нахмурился, но дверь не закрыл. Я видела, как его взгляд скользнул вбок, в сторону детского плача. На лице попутчика отразилось сомнение. Я понимала, что нужны ещё аргументы и подняла свёрток выше.

– Давайте поможем ребёнку вместе, – тихо, но убеждённо сказала я. – Я уже всё организовала. Вот костюм Деда Мороза. Мы с проводницей скинулись, купили подарок. Я наряжусь Снегурочкой, буду развлекать мальчика. Вам почти ничего не придется говорить.

Мужчина всё ещё колебался. Его натура, ценившая порядок и нелюбящая спонтанность, сопротивлялась изо всех сил. Он пытался увязать моё предложение со своей картиной мира.

Он почти согласился, и я, желая убедить его окончательно, совершила ошибку.

– Я… я понимаю, что отрываю вас от дел, – затараторила я, лихорадочно доставая из кармана джинсов смятые купюры. – У меня есть пятьсот рублей. Я могу вам заплатить.

Его лицо изменилось мгновенно. Холодное раздражение сменилось вспышкой неудержимой, обжигающей ярости. Он сделал шаг вперед, и мне стало по-настоящему страшно.

– Вы что? Думаете мне не хватает? Вы думаете, я из-за денег? – его голос прозвучал тихо, но так яростно, что я невольно отступила. – Да засуньте вы себе эти пятьсот рублей знаете куда! Не нужны мне ваши деньги!

Он выхватил у меня из рук сверток с костюмом. От резкого движения кучерявая борода выскочила из свёртка и шлёпнулась на нижнюю полку.

– Хорошо! – прошипел он. – Вы получите своего Деда Мороза. Но пойдём прямо сейчас, пока я не передумал.

Мое сердце радостно стукнуло о рёбра. Я была готова расцеловать попутчика в обе щёки, но глядя на его пылающие яростью глаза, не рискнула. Он согласился! Хотя мужчина был в таком бешенстве, что мог в любую секунду швырнуть костюм и захлопнуть дверь.

Надо было действовать быстро.

– Подождите здесь! – выпалила я. – Одну минуту! Не уходите!

Я развернулась и бросилась бежать по коридору. Дверь в купе Матвея я аккуратно закрыла. Успела кивнуть бабушке и негромко сказать:

– Сейчас всё будет, готовьтесь!

Влетела к себе, с силой захлопнув дверь, схватила костюм Снегурочки. Прямо в джинсах и свитере с трудом втиснулась в бархатную шубку, отороченную белым искусственным мехом.

Натянула парик с двумя белыми синтетическими косами и, даже не взглянув на себя в зеркало, выскочила в коридор. Взгляд метнулся к 4 купе. Мужчина никуда не ушёл!

Он все еще стоял у своего купе, сжимая в руке красный халат и смотря куда-то в пространство с видом человека, решившегося на абсурдное самоубийство. Услышав мой топот, он обернулся.

И замер.

Его перекошенное гневом лицо разгладилось, словно на него упал луч солнца. Я увидела, темные глаза мужчины, еще секунду назад полные презрения, теперь удивлённо смотрели на меня.

Внимательный взгляд ощупал меня, с ног до головы, скользнул обратно. По узкой голубенькой шубке. Задержался на меховой оторочке на груди. Остановился на лице.

Мужчина смотрел, не отрываясь, и в его взгляде не осталось ни капли прежней ярости. Только чистое, незамутненное изумление. Он был так удивлён, словно встретил в поезде единорога.

– Что ж, – проговорил он наконец, и его голос снова стал глуховатым, но уже, как я думала, вовсе не от долгого молчания в купе, а по другой причине. – Похоже, представление начинается.

Новогоднее чудо в купе №5

Мы были странной парой. Полыхающий от понимания неправильности происходящего Дед Мороз, и уверенная в правоте Снегурочка. Мне даже в голову пришла мысль о том, что это похоже на соблазнение, но я её прогнала.