Оксана Ююкина: Василиса хочет влюбиться

План первый. Снегурочка и Дед Мороз

Зимний воздух кусает за щеки, а под ногами похрустывает утоптанный снег. Я опаздываю так сильно, что уже готова укусить мороз в ответ, если ветер начнет дуть мне в спину, ускоряя бег. Влетаю в школу, пролезаю под турникетом и со всей силы воплю:

– Я Снегурочка, я опаздываю-ю-ю-ю-ю!

Охранник даже не пытается меня ловить, что и хорошо, и плохо одновременно. С одной стороны, я успею, а с другой – безопасность где? Чем они тут все думают?! Правда, редко правонарушители носятся с косами цвета кукурузы в явно синтетических и дешевых голубых шубках, но… Ай, не мои проблемы.

Я бегу по указателям, молясь, чтобы макияж не размыло снегом, парик не слишком растрепался и текст не вылетел из головы. Чуть не пропускаю поворот, но вовремя притормаживаю и нахожу нужный проход, а не влетаю в зал, полный детей. За кулисами школьной сцены тепло, почти жарко. Выдыхаю. Успела. Поправляю кокошник, чешу все, до чего дотягиваюсь, пытаюсь выровнять дыхание и понять, какая сейчас часть выступления. Жаба, то есть актриса, играющая жабу, смотрит на меня неодобрительно. А чего она хотела, если я всего лишь Снегурочка на подмену?

Моя всегда успешная, популярная, энергичная и гиперответственная подруга Алина, которая несколько месяцев репетировала этот спектакль, свалилась с ветрянкой. Сегодня утром.

«Вась, ты же выручишь! Ты же моя единственная надежда!» – голос Алины в трубке звучал так пафосно, будто она просила не изображать отмороженную внучку перед толпой первоклашек, а подменить на коронации. Хорошо хоть, костюм из университета забирала я, и не пришлось покупать новый, чтобы не слечь с ветрянкой во время сессии.

Через занавеску доносится гул детских голосов – нетерпеливый, пронзительный. Они ждут праздника. Ждут чуда. А я чувствую себя абсолютной дурой. В двадцать два года, с дипломом на подходе, наряженная в голубой халат собираюсь глупо улыбаться на все идеи Деда Мороза.

– А где же моя внученька? Давайте все дружно позовем? Сне-гу-роч-ка!

Я выпрямляю плечи, делаю лицо безмятежным и радостным. Очень напоминает университетские мероприятия, где я тоже пыталась вписаться, быть своей и так же чувствовала себя за стеклом – видимой, но не слышимой.

– Что-то не слышит нас внученька, давайте попробуем еще раз?

– Да выходи ты уже, – подталкивает меня в спину Жаба.

– Сне-гу-роч-ка!

Выдыхаю и выхожу на сцену. Свет бьет по глазам, и первые секунды я вижу только темные пятна. Потом зрение проясняется. Передо мной – море восторженных детских лиц. А рядом Дед Мороз. Он даже повыше, чем я представляла, в традиционном красном халате, подпоясанном кушаком. Борода из синтетического белого материала закрывает половину лица, но глаза…

Голубые, как льдинки. Ясные. И до боли знакомые.

Он смотрит на меня, и в этих глазах – не ожидаемый от Деда Мороза добродушный блеск, а пристальное, узнающее внимание. Он смотрит не отрываясь, и я чувствую, как кровь приливает к лицу. Не от смущения перед публикой. Этот взгляд… Нет, не может быть. Я узнаю эти глаза, даже наполовину скрытые ужасным париком. Это же Саша. Саша Снегирев, с которым мы не виделись… годы.

Мозг отказывается работать. Весь заученный текст вылетает из головы. Я должна что-то сказать. Дети ждут.

– Здравствуйте, де… ребята! – выпаливаю я и тут же понимаю, что перепутала слова. Из зала доносится сдержанный смешок.

Дед Мороз приходит на выручку. Его голос обретает нарочито хриплый, старческий тембр:

– Вот ты где, внученька! А мы уж думали, ты на санках к Северному полюсу укатила!

Я заставляю себя улыбнуться, чувствуя, как губы дрожат. Надо держаться.

– Дедушка, я так спешила к вам на праздник, что чуть не заблудилась в снежных сугробах! – выдаю я свою реплику, но голос звучит неестественно высоко.

– А чтобы не заблудиться, надо всегда слушаться старших! – парирует Саша, и взгляд на миг становится таким насмешливым, каким я помню его с уроков алгебры.

Мы продолжаем по сценарию. То есть пытаемся. Мне нужно взять «Дедушку» под руку, но в дурацком костюме я двигаюсь, как робот, чувствуя, как в этой дурацкой одежде горю не только я, но и Дед Мороз. Моя рука соскальзывает по его рукаву, и я нечаянно цепляюсь ногтем за какую-то ниточку на варежке. Раздается тихий, но отчетливый треск, и половина белого помпона Деда Мороза остается у меня в пальцах.

Я замираю с этим дурацким белым клочком в руке. Саша выпучивает глаза. В зале на секунду воцаряется тишина, а потом кто-то из первоклашек громко и радостно кричит:

– Дед Мороз, а тебе мышка варежку погрызла?

Взрыв смеха прокатывается по залу. Дети хохочут, а я готова провалиться сквозь сцену. Но Саша не теряется. Он поднимает свою лишенную помпона руку, разглядывает ее с комичной грустью и говорит хриплым басом:

– Это, наверное, у внученьки снежинки-резвушки такие острые! Не зря же она у нас самая быстрая!

И он легко выдергивает оставшийся у меня в пальцах помпон, подбрасывает его в воздух, как снежок. Дети снова смеются, уже без тени смущения. Кризис миновал, но стыд пылает где-то внутри. Все, хватит. Нужно собраться.

Мы доигрываем спектакль по сценарию: водим хоровод, слушаем стихи, раздаем подарки, отвечаем на десяток странных вопросов и даже пару раз пытаемся доказать, что мы настоящие. И все это время я чувствую на себе его взгляд. Тот самый, старый, дружеский и до боли знакомый.

Наконец, последняя песня спета, дети с визгом разбегаются, а мы с Сашей скрываемся в раздевалке. Тишина после крика оглушительна. Я с облегчением сдираю с себя кокошник и тяжелый парик. Влажные волосы прилипают ко лбу. Оборачиваюсь.

– Саша? – имя вырывается у меня шепотом, который тонет в общем гомоне актерских обсуждений и перепалок.

Он не говорит ничего. Просто подмигивает. Один раз, быстро, так, что видно только мне.

– Что, Снегурочка, – теперь его голос настоящий, уже без хриплости и лишних лет. Низкий и теплый. – Небось, замучилась в этом облачении?

Я киваю. Он снимает бороду, шапку, и я убеждаюсь. Точно Саша. Повзрослевший, но тот самый. Те же ясные глаза, чуть расширенные в изумлении, те же веснушки у переносицы, перекрытые плотным гримом. Те же рыжие вихры, которые я почему-то вдруг ясно вспомнила.

– Не узнала бы тебя, честное слово.

Он улыбается. Улыбка у него добрая, чуть смущенная.

– А я тебя сразу. Хотя в этом… – Саша делает жест в сторону моего наряда, – было сложно.

Мы стоим и молча смотрим друг на друга. Неловкость нарастает, как уровень воды в затопленной лодке. Столько лет, столько несказанного, а поговорить и не о чем.

– Ну что, Снегурочка, – снова начинает Саша, и мне слышится прежняя, школьная легкость. – Исполнение желаний – моя прямая обязанность. Так чего бы ты хотела от Деда Мороза?

Вопрос задан в шутку. Легко, непринужденно. Но он попадает прямо в цель. В ту самую пустоту, что гложет меня изнутри уже который месяц. В тоску по чему-то яркому, настоящему. По тому самому «как в кино». Я отвожу взгляд, глядя на свое отражение в темном окне раздевалки – растрепанная, уставшая, со слегка размазанной тушью.

– Влюбиться, – вырывается у меня. Голос звучит горько и цинично, совсем не по-праздничному. – Как положено, под Новый год. До бабочек в животе, до бессонницы. Чтобы взаимно. Чтобы по-настоящему.

Произнося это вслух, я сама понимаю, что звучит наивно, отчаянно и глупо. Как признание в собственной несостоятельности. Саша не отвечает. Я поднимаю на него взгляд. Он смотрит на меня уже не шутливо, а очень серьезно. В его глазах – не жалость, нет. Скорее, понимание. Глубокая, молчаливая дума. Становится жарко уже не от костюма, а от стыда. Его молчание давит сильнее любых слов. Что он сейчас подумал? Что я полная идиотка?

Внезапно дверь в раздевалку с скрипом распахивается, и вваливается наша «жаба» – высокая женщина лет сорока в зеленом комбинезоне и с размазанным гримом.

– Ну что, дебютантка, – ее голос звучит резко, как скрип пенопласта. – Надеюсь, ты довольна своим выходом? «Здрасьте, деребята» – это сильно. И с помпоном – просто браво. Приз зрительских симпатий ты уже завоевала.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать, оправдаться, но слова застревают в горле.

– Ольга Викторовна, – неожиданно вступает Саша. – У нее было едва ли два часа, чтобы выучить роль. Без Василисы у нас сегодня вообще не было бы никакой Снегурочки. А дети в восторге от любого происшествия, им же нужны эмоции.

Жаба – Ольга Викторовна – фыркает, но смягчается.

– Ладно, ладно. Это лучше, чем Снегурочка в зеленке и эпидемия в семи школах. Возьми расписание спектаклей и больше не опаздывай, а то помпон оторву сама, – подмигивает она мне и уходит, шурша комбинезоном.

– Спасибо.

– Не за что, – Саша пожимает плечами, понимая, что эта благодарность явно не для Жабы. Приятно знать, что он все еще так хорошо меня понимает. – Она вообще-то добрая, просто замучилась с этими утренниками. Это у нас по одному в день, а у нее по шесть.

– А ты как здесь оказался?

– Подрабатываю. Учусь в машиностроительном, стипендия маленькая. Решил Дедом Морозом побыть.

В его глазах снова появляется та самая, знакомая искорка.

– Судьба, значит, – выдавливаю я и тут же ненавижу себя за эту банальность. Ну могла хоть что-то сделать правильно сегодня, а?

– Судьба, – соглашается он, и в его улыбке нет насмешки. – Так что, Снегурочка, готова к подвигу?

Я киваю, чувствуя, как наваливается усталость. Но вместе с ней приходит и какое-то странное, щемящее ожидание.

– Готова, но это не точно.

Саша смеется, и этот смех наполняет маленькую, пропахшую потом и гримом раздевалку чем-то легким и праздничным.

– Тогда до встречи?

– Да, до встречи.

Я киваю еще раз, кутаюсь в свой костюм и выхожу в холодный вечер, где меня уже ждет такси. Мороз снова кусает за щеки, но внутри теперь горит маленький, сбитый с толку, но очень живой огонек.

В следующий раз лучше надену куртку.

План второй. Идеальная влюбленность

Я прижимаю телефон к уху, вжимаясь в подушку. За окном давно стемнело, а я все еще чувствую на себе блеск, прилипший с роли Снегурочки. Блестки от костюма, лак с волос, сияние теней… Как бы я себя не оттирала, все равно то и дело находится сверкание. Буду жить в блеске теперь, класс.

– И он просто молча смотрел? – голос Алины в трубке звучит слабо, но ясно. Она на больничном, но жажда сплетен сильнее лекарств от ветрянки.

– Не просто смотрел. Смотрел так… как будто понял. – Я сжимаю пальцами край одеяла. – Как будто прочитал все мои глупые мысли про любовь из фильма, бабочек в животе, а затем согласился.

Смех Алины режет слух – громкий, беззаботный. Слишком настоящий.

– Вась, ну ты даешь. Это же Саша! Помнишь, он в школе жевал жвачку, которую ты на контрольной по биологии под парту прилепила? Какой из него психолог?

Я хихикаю, вспоминая ту глупую историю.

– Почему ты не сказала, что он играет Деда Мороза?

– А откуда мне знать, что это тот самый Саша Снегирев?

– Ладно, забей, – вздыхаю я. – Просто под Новый год как-то особенно одиноко. Хочется, чтобы было как в кино.

– В кино – это у кого? В ужасах? Драмах? Антиутопиях? – Алина фыркает. – У тебя в голове какой-то идеальный сценарий, который не имеет ничего общего с реальностью. Ты слишком много ромкомов смотришь.

Я морщусь и быстренько сворачиваю разговор, обещая перезвонить позже. Не люблю, когда Алина находит мои болевые точки и начинает в них тыкать. Ее слова висят в воздухе, как проклятие.

Не имеет ничего общего с реальностью.

А что, если она права?