Преодоление (страница 4)
Куратор… Мужчина? Мужчина может заставить… понятно что. И бить еще может, раз мы с ним наедине остаемся. Но чтобы не били младших, я, наверное, на все соглашусь и так. Мы здесь, наверное, навсегда останемся, на что указывает и нападение на посольство, да и бункер… Не знаю… Мысли текут медленно; что мужчина может от почти взрослой меня потребовать – понятно, но это не пугает совсем. Усталость такая, что я почти падаю, поэтому только киваю и механически ем суп непонятно из чего.
Все-таки странный бункер. Вот, например, столовая, к ней, насколько я вижу, кухня примыкает, но внутри я не была. А в столовой круглый стол, универсальные стулья, стены бежевые в зеленый цветочек и большой телевизор на стене. И все, больше ничего. Свет прямо из потолка, регулируется, видимо, как-то централизованно, потому что выключателей я не вижу. Но у меня состояние сонное, и думать я совсем не способна.
Как мы оказываемся в спальне, я и не понимаю, зато вижу, что спален у нас целых десять и в каждой по две кровати. Быстро распределив девочек с девочками, мальчиков с мальчиками, забираю засыпающую Лику к себе, и… не помню. Кажется, просто отключаюсь, решив, что осматриваться буду, когда проснусь. Действительно, как тумблер повернули, надеюсь только на то, что в еду ничего не подмешали.
Наверное, от усталости, но мне снится Таня. Оставшаяся зачем-то там девочка внимательно смотрит мне в глаза, а затем вздыхает. Она одета иначе, не так, как я запомнила. На ней серое платье, некачественное совсем, но Таню это явно не беспокоит. Мне кажется, мы стоим в какой-то комнате, где много кроватей и дети спят, только они худые очень и одежда на них такая же – грубая, некачественная, однотонная.
– Наверное, ты хочешь спросить, почему я осталась, – с грустными интонациями говорит она мне. – Так было нужно, Алена. Просто больше некому.
– Тебя убили? – тихо спрашиваю, но она качает головой.
– Пока еще нет, – вздыхает Таня. – Но я пришла к тебе в сон, чтобы показать. Ты должна знать, что у вас больше нет родителей.
– Я понимаю это… – осознавать, что именно она мне показать хочет, тяжело, но она меня не спрашивает. – А почему я тебя вижу? Это настоящее? – стараюсь перевести тему, хоть и понимаю, что это не поможет.
– Это настоящее, хотя видишь ты это во сне, – объясняет мне Таня. – Я захотела тебе показать, потому что умею. Смотри!
– Но я не хочу! – восклицаю во сне, понимая, что от меня ничего не зависит.
Сначала я вижу наше посольство, выглядящее как вскрытая консервная банка, вокруг мертвые валяются, но я все равно их вижу, несмотря на то что закрываю глаза. А затем перед глазами много голых взрослых, дрожащих от страха или холода, не знаю, и среди них… мама. Я не знаю, что я такого плохого сделала Тане, за что она решила мне это показать, но видя, как именно умирает мама, я кричу. Кричу от ужаса и боли, понимая, от чего спасли нас и не спасли родителей. Я очень хорошо это осознаю, проснувшись в руках той самой женщины под громкий Ликин рев.
– Проснись, это сон, этого нет, – тормошит меня женщина, но я даже ничего сказать не могу – меня трясет.
Мне кажется, я умерла там, во сне, вместе с мамой, почему-то совсем не сопротивлявшейся, когда с ней это сделали. Хочется кричать, но крепкая пощечина прерывает мой крик, заставляя схватиться за щеку. А перед глазами на сером бетоне лежит голова. Возле самой черной летающей тарелки она лежит… Голова той, которой больше нет и никогда не будет. Как пережить это? Как перенести?
– Еще по морде дать или успокоилась? – как-то очень равнодушно интересуется женщина, отчего мне страшно становится.
– Я… я… усп… илась… – пытаюсь произнести, но меня трясет.
А ей, кажется, это все равно, она просто уходит. На меня падает Лика, горько плача, она обнимает меня, а я все не могу прийти в себя. Как сказать этому солнышку, что мамы больше не будет? Как это рассказать всем остальным? Ведь кого не убили в посольстве – просто забили на мясо. Где найти такие слова? И как мне принять это?
– Вот, товарищ Виноградов, тут старшая девушка, – слышу я голос вернувшейся женщины, но рядом с ней мужчина.
– Что произошло? – интересуется он, делая шаг ко мне и сразу же присаживаясь. – Маленькая, не плачь, расскажи, что случилось.
Ой, он не ко мне обращается, а к Лике, при этом очень ласково. А еще незнакомая женщина просто замирает от того, что слышит. Я тоже замираю, потому что не чувствую фальши в его голосе. Он как будто по-настоящему обеспокоен, но разве такое может быть?
– Але-е-ена закри-ича-ала! – сквозь слезы выталкивает Лика. – Мн-не стра-а-ашно!
– Не будем бояться, – он тянется к ней, чтобы погладить, а потом достает что-то из своей сумки.
Схватив меня за руку, этот товарищ Виноградов что-то прижимает к ней, я слышу звонкий щелчок, руку пронзает болью, вскоре, впрочем, унявшейся. Я хочу вырвать свою руку, но чувствую себя внезапно ослабевшей. Надеюсь, он не убил меня, потому что Лика тогда плакать будет.
Засыпаю на этот раз совсем без снов. Просто оказываюсь будто в теплой воде, что ласково укачивает меня, как мама, которой больше не будет, в детстве.
За что, Таня? За что?
Объяснения Внутри корабль выглядит вполне обычным, мне по тренировкам знакомым: металлические серые стены, полосы осветителей, полукруглые двери кают, над которыми огоньком горит индикатор – есть там люди или нет. Пока идем, я спокойно объясняю товарищу старшему лейтенанту, что я детский врач, а не только мастер-пилот этой штуки, причем больше теоретически. Она кивает и немного оттаивает. Останавливаемся мы у первой каюты в ряду аналогичных – двери друг на друга смотрят, по пять с каждой стороны, то есть расселены дети по двое. Так себе решение, честно говоря, учитывая возраст. – Вот, товарищ Виноградов, тут старшая девушка, – произносит товарищ Гавронина, нажав кнопку открывания двери.
Две кровати, небольшой стол, дверь санитарных удобств, и все. На одной из кроватей лежит девушка, явно задыхаясь, в глазах паника, на ней сверху ревет малышка лет пяти. Девушка на грани сознания, трогать ее опасно, а это значит – расспросим малышку. Сделав шаг, я присаживаюсь на колено.
– Что произошло? – стараясь говорить ласково, спрашиваю я. – Маленькая, не плачь, расскажи, что случилось, – прошу малышку, которая от звука моего голоса сначала вздрагивает. Так себе признак.
– Але-е-ена закри-ича-ала! – едва выговаривает младшая девочка, даря мне понимание того, что случилось. – Мн-не стра-а-ашно!
Еще бы ей не было страшно. Старшая девушка у нас временная «мама». Хотя учитывая все, что мы знаем, она уже постоянная у них. А когда маме плохо – это катастрофа, так что малышку я вполне понимаю. Приблизившись, осматриваю девушку, у которой того и гляди разладится сердце.
– Не будем бояться, – глажу я потянувшуюся за рукой малышку, отчего мне совсем не по себе становится.
На ощупь вынимаю из сумки шприц-пистолет. Я подготовился, просто не ожидал, что так быстро все произойдет. В нем снотворное – именно то, что сейчас нужно, ибо старшей явно приснился кошмар. А может, смерть родных почувствовала, так бывает, сам видел. Их родителей в живых уже нет, я это знаю, Сашка показал, так что вполне почувствовать могла. Значит, сначала поспит, а я пока малышку успокою.
Уколов старшую, краем глаза замечаю – старший лейтенант каюту покинула. Это и хорошо, и не очень, но сейчас скорее хорошо, потому что я просто мягко беру младшую на руки. Она не сопротивляется, будто в ступор впав, но я детский врач, я и не такое видел. Качаю ее на руках, напевая очень древнюю колыбельную о спящих медведях и слонах, она и засыпает.
Плохо все, на самом деле. Судя по полученному мной списку, дети на борту в возрасте три-шесть лет и одна семнадцатилетняя. Ей через месяц восемнадцать, вот и будет повод отпраздновать, чтобы всем стало теплее. Но суть проблемы в том, что детям нужны мама и папа, а еще более-менее привычная обстановка. Учитывая, что незнакомца они сначала пугаются, это кое-что значит. Или не самое простое детство, или почувствовали. Значит, у меня есть месяц на отогревание, может, два.
Укладываю малышку в кровать, прикрываю одеялом и встаю, прихватив баул. По идее, моя каюта самая дальняя, напротив нее столовая с кухней, а рубка – еще дальше. Главное, не думать о том, что хожу фактически перпендикулярно земной поверхности – внутри собственные гравитаторы работают, но если не знать, этого не почувствуешь. Теперь мы тут надолго. Не хочется думать, что навсегда, но совершенно точно надолго, а это значит, что детей надо регулярно загонять в комнату отдыха, одетыми минимально – там ультрафиолетовые излучатели, потому что нам только рахита на борту не хватает.
Комната отдыха небольшая, но очень достоверно, по-моему, изображает лесную полянку. Есть ручей, с неба солнце светит с ультрафиолетом, детям полезным, запах соответствующий. Есть ощущение, что вышел на улицу, есть. А вот бассейна у нас нет, а жаль, но тут ничего не поделаешь – вода нужна для другого. С противоположной стороны у нас лазарет.
Выйдя из комнаты отдыха, направляюсь в свою каюту. Дверь легко отходит в сторону, показывая мне полутороспальную кровать, стол, стул. Почему кровать полутороспальная, задумываться не хочу, убедив себя в том, что это для моего удобства. Логика мне в целом ясна, но воротит от таких мыслей. Бросаю баул, затем останавливаюсь на мгновение, чтобы порыться в нем – аптечка нужна. И экстренная, и успокоительные под рукой.
Недолго думая, отправляюсь в рубку. Насколько я помню инструкцию, нужно проверить функционирование всех модулей, включив систему наблюдения за окружающей средой, и посмотреть на это все сверху, если от спутниковой группировки что-нибудь осталось, в чем я сильно сомневаюсь. Тут два шага…
Рубка чуть вытянута вперед, что логично, сейчас носовая часть закрыта металлом, а в Космосе остекление откроется, но сначала надо планету покинуть. В сечении рубка скорее треугольник. Слева и справа экраны… Стоп, а это что? Повернув голову направо, наблюдаю большой экран, на котором дети спящие видны. Очень хорошая придумка, буду всех отсюда видеть. Кстати, вот мальчики просыпаются. Это вторая «А» каюта – так сторона обозначена. Тоже вариант, хоть и запутаться все равно возможно. Понаблюдать или идти знакомиться?
Нет, пожалуй, пока понаблюдаю просто. Кто знает, как они постороннего человека воспримут? Лучше подожду, пока проснется старшая – ее Аленой зовут, – а потом уже и все вместе соберемся. Теперь у меня вопрос: их же планировалось замораживать, а где? Если есть вопрос, то задать его надо вычислителю. С полвека уже отошли от англицизмов в речи, и то не полностью, но стараемся речь врага не использовать, а они враги, тут и думать нечего.
Обзор орбиты… А летает что-то и дает мне с орбиты посмотреть, благо знаю, куда надо. Состояние систем корабля, внешние коммуникации, внутренние… О! Криованны! А интересно придумано – установки длительного сна в кроватях находятся. Спальная поверхность убирается, и ребенок укладывается внутрь, не пугаясь при этом. Очень хорошо придумано, и хотя бы за это можно быть спокойным.